Всё хорошо

Детские голоса, шорох шин по гравию, шум моря — всё сливается в глухой монотонный гул, в котором нельзя различить ничего. Дава просто устал, просто очень устал. Он сейчас закроет глаза и, может быть, немного вздремнёт, а потом встанет и снова будет Гоцманом. Дава закрывает глаза, гул не стихает, набирает силу, пульсирует прямо в голове, а в груди больно, дышать тяжело. Пожалуйста, ему ещё совсем чуть-чуть нужно-то... — Давид, ты уснул, — тихий ласковый голос Норы звучит будто издалека, Гоцман открывает глаза. Она гладит его по плечу и хмурится. — Тебе голову напечёт, перейди под зонтик, пожалуйста. Спросонья Гоцман ничего не соображает, но подчиняется, конечно. Зонтик здоровенный, места всем хватит, да и время уж к полудню — скоро домой собираться. А вот Марк под зонтик не хочет, поэтому на нём смешная панама, но ему хорошо, он улыбается, отмахивается от долетающих брызг — расположились близко к воде, крошит хлеб для наглых толстых чаек. Галя тоже улыбается и вся светится, и болтает без умолку, как обычно, что-то вытирает, вспоминает про персики — не дарма ж несли! — рассказывает, что на обед будет и какие новости услышала на базаре утром. Нора кивает, отвечает, не из вежливости, совсем нет, Галю она давно уже любит всем сердцем, но важнее сейчас — море. Там — Мишка с пацанами, прыгает на волнах, ныряет, хохочет, отфыркивается от воды, как тюлень, и зовёт — ну идите сюда, что вы, идите, море же! Его не вытянешь теперь на берег. — Дава, всё хорошо? — Фима трёт вручённый Галей персик и тоже хмурится. Брюки закатаны до колен, ветер трепет рубаху, Фима бы очень хотел искупаться, как же иначе, но — увы, увы. От яркого солнца всё белое вокруг, даже небо и море как выцвели, и нет никого вокруг в этом светлом мареве. Гоцман молчит, крепко думает. Его еле откачали тогда, Нора не отходила, Галя её силком отправляла спать. Жукову пришлось поздравлять прямо в палате, было неловко и даже стыдно, что даже встать с койки не смог перед маршалом. А надо было бы. Жуков потом спросил, нужно ли что, всё ли есть у героя Одессы. Гоцман попросил врачей, не себе, Марку и Фиме, которому в военном госпитале уже собирались делать вторую операцию. Врачи прилетели на утро. И сразу как-то стало проще дышать. Свадьбу отпраздновали, когда Фима окончательно пошёл на поправку. Сначала не хотели вовсе, потом — скромно, без особых гостей посидеть недолго, но разве шило в мешке утаишь? Растрезвонили, раззвонили, Гоцман женился! Якименко с Тишаком организовали настоящий пир, Циля взяла на себя роль хозяйки. Тётя Песя довольно называла невестку царицей, отчего Эммик сиял, что начищенный самовар. Кажется, весь уголовный розыск и полгорода в придачу гуляли на свадьбе до самого утра. Лились рекой поздравления, тосты, и шумно, и радостно было. Был даже фотограф, знакомец Константин Григорича, и Гоцман повесил карточки на самое видное место — вот они всей толпой сразу после регистрации, а вот они с Норой и Мишкой только, как настоящая семья. До настоящей семьи им и оставалась всего только неделя бумажной волокиты, спасибо Андрей Остапычу. Только вот гоняться по дворам он запретил, в кабинет загнал, но и там работы нашлось предостаточно. Горько немного было от всей этой истории, вроде всех спасли и врагов победили, но всё же... — Дава? — Фима смотрит внимательно, читает, что ли, мысли. — Всё хорошо, Фима, всё хорошо.