Фейсбук

Олег жил в Одессе с рождения и хорошо знал, чего на самом деле стоит репутация этого города. Да, конечно, Одесса была красива, очень красива, наверное, самый красивый город на Земле. Все остальные мало того что дерьмо, так ещё и выглядят как дерьмо. А Одесса успешно прикидывается кралей. Нажила себе репутацию весёлой, бесшабашной, вечно хохмящей, неунывающей и находящей выход из любой ситуации. Но правды в этом было не больше, чем в уверениях напёрсточника, будто он играет честно. Олег знал точно: он работал в органах больше десяти лет. Сначала в милиции, потом — в этой дурацкой полиции, придумал же кто-то, заняться нечем человеку было. Одесса была населена людьми мелочными, лживыми, склонными к воровству, и от того, чтобы начать палить из автоматов на улицах, их удерживал только страх быть пойманными. Мерзкая рожа за милым фасадом — вот что такое этот город. Как и все прочие. Реформа эта дурацкая злила его неимоверно. Сначала он думал, что она — всего лишь очередная глупость, смена вывески, чтобы распилить побольше бабла. Но потом оказалось, что всё серьёзнее и нормальным людям, таким как он, грозит реальная опасность быть вышвырнутыми из милиции, которой они отдали годы жизни, километры нервов и литры крови. Пришлось готовиться к переаттестации, отвечать на какие-то совершенно идиотские вопросы типа: «Кто является носителем власти в государстве?» или: «Есть ли в вашей работе коррупционные риски и как с ними бороться?». Нет бы про ПДД спросили, честное слово, или там как ДТП правильно оформлять, им же заниматься этим. Да даже по какой статье можно разогнать бабку, торгующую вялой петрушкой в переходе, всё больше пользы от таких вопросов! Но реформаторы же не о деле думают, а о фигне всякой, поэтому Олегу, как и другим нормальным мужикам, пришлось готовиться к этой сраной переаттестации, учить Конституцию и какие-то дебильные инструкции, потом трястись в коридоре: пройду, не пройду? Хорошо, что теперь можно с чистой совестью выкинуть всё это из головы. Десять лет. Он десять лет оттрубил в органах, и теперь его, как мальчишку, наставляли, с апломбом рассказывали про европейские стандарты, права человека и прочую лабуду. Хорошо им рассуждать, сидят себе, чистенькие, в кабинетиках, зарплату получают за то, что втирают взрослым дядькам, мол, насилие — путь в никуда. Да вся жизнь — путь в никуда! Да мы только родившись, уже начинаем на кладбище ползти, можно сказать, каждым вздохом приближаем смерть! Кислород вообще-то в некотором смысле яд. А потом ему ещё сунули в напарники Зинку, и он всерьёз подумывал, не швырнуть ли на стол заявление. Навидался он на своём веку таких, восторженных, готовых горы сворачивать. Зинку в городе знали, она вечно с кем-то воевала, чего-то добивалась. То ей пляжи для народа недооткрыты, то мусор куда-то не туда вывозят. А когда объявили набор в «мою новую полицию», она внезапно помчалась, теряя тапки. И её приняли. Вот чего дома не сиделось, с дочкой? Маленький же ребёнок у Зинки! Но нет. Олег мог назвать с полдюжины людей, которые из-за таких вот восторженных легли в могилу. И становиться в этом списке следующим он не хотел. Но Зинка была фартовая, только когда дети страдали, у неё срывало нарезку, поэтому время от времени Олегу приходилось нянчиться с каким-нибудь очередным сопляком, сбежавшим из дому, где пьяный батя гоняется за мамкой. Было оно всё утомительно, возилась Зинка с этими детьми, как будто они все были её собственными, и Олег подолгу откровенно скучал, пока она говорила по телефону с психологами, волонтёрами, опекунской службой, уговаривала горе-родителей или кто там был вести себя прилично... Олег пялился в планшет и думал, что однозначно лучше немного поскучать, чем нарваться на вооружённого нарика. Вооружённые нарики тоже бывали, конечно. И не нарики. Всякое бывало. Но Зинка внезапно проявила себя как человек толковый: в момент настоящей опасности она переставала жевать сопли и вещать о правах человека, а брала ноги в руки и быстро бегала, не забывая при необходимости метко стрелять или с силой лупить дубинкой куда положено. Освоилась Зинка быстро, и пусть для неё всё было в новинку, зато она не успела, как Олег, привыкнуть работать по-другому, ей не надо было переучиваться. Так что теперь, проработав с ней три года, Олег иногда с досадой думал, что «новые полицейские» из них вышли одинаково толковые. Как будто и не было тех его десяти лет. Однажды ей даже медаль дали. Олегу, правда, дали шиш, но тогда действительно заслужила Зинка. В общем, он немного расслабился: нормальной напарницу было назвать сложно, но работать с ней было определённо можно. А к её загонам он довольно быстро привык. Настолько, что, когда на экране появился вызов: «улица Короленко, 15, мать обвиняют в небрежении родительскими обязанностями», Олег крутанул руль раньше, чем Зинка отозвалась, что берёт. Они и правда были недалеко от Короленко, а она не могла такое пропустить. Заявитель ждал их у подъезда, нетрезвый и недобрый. С ним было двое суровых молодых людей, парень и девушка. — Это дети мои, — заплетающимся языком пояснил он. — Не могут, типа, смотреть на это тоже. Она ж бухает! Младенчик у ней, а она бухает! Как так можно! Что ж она за мать такая! — Она сейчас дома? — спросила Зинка. Олег благоразумно держался сзади, но всё подмечал. Кто знает, чем может обернуться самый обычный вызов? Бывало уже... — Дык дома, бухает, скотина! — пылал праведным гневом заявитель, слегка покачиваясь под порывами ночного ветерка. — Я вам покажу! — Покажите, пожалуйста. Они поднялись по лестнице, причём заявителя пару раз поддерживали дети, чтобы он не полетел кубарем. Запах перегара уверенно заполнял невеликую лестничную клетку. Ключом в замок мужик, конечно, не попал и начал было дубасить в дверь с криком: «Открывай», но дочь взяла ключи у него из рук и открыла сама. — Я для неё всё! — возмущался заявитель — Олег не посмотрел, как его зовут, такие дела Зинка обычно брала на себя. — Я ей всё купил! Кроватку, коляску! Кровать, на которой она спит, сука! А она! — И что же она сделала? — спросила Зинка, пока они протискивались в крохотную прихожую. — Валентина выпивает, — со скорбью в голосе сказал сын заявителя, парень лет двадцати, широкоплечий, но не настолько, как его отец, хоть и чуть повыше его ростом. — У неё совсем маленький ребёнок, а она позволяет себе такое! Щёлкнул выключатель — Олег краем глаза заметил, что свет включила дочь заявителя, которого очень хотелось назвать не заявителем, а бухим мужичонкой, да нельзя. Вслед за Зинкой, уже резво приступившей к исполнению своих обязанностей, Олег шагнул в комнату. — Она не смотрит за ребёнком! — покачиваясь и не вполне уверенно тыкая пальцем, вещал... заявитель, да. — Я этого не потерплю! Так не оставлю! Я заберу у неё всё! Олег недоумённо переглянулся с Зинкой. Что, интересно, он собрался забирать? В комнате было шаром кати. На стенах – ничего, и даже светлых прямоугольников от чего-нибудь снятого не было. Единственные часы — убогий пузатый будильник возрастом постарше Зинки, громко тикающий на комоде. Комод был настолько обшарпанный, что казалось, его пытались обдирать, чтобы покрасить заново, да бросили на середине. Стол, похоже, куплен на закате Союза, стулья — чуть более новые, ужасно некачественные, склеенные неумелой рукой и кое-где связанные верёвочками. А больше в комнате не было ничего. Вообще. Женщина сидела на одном из стульев, очень тихая, явно напуганная. У неё были светло-русые волосы, усталое лицо с мешками под глазами, широкими скулами и узким подбородком. Одетая в розовую футболку с коричневым пятном на боку, явно домашнюю, и какие-то штаны, которые было не разглядеть, она комкала в руках бумажную салфетку. На столе перед ней стояла полуторалитровая пластиковая бутылка из-под сладкой газировки с чем-то белым, по всей видимости, молоком. Олег тоже покупал своим такое молоко: домашнее, из-под коровы, его разливали по бутылкам деревенские бабки и привозили в город. — Где ребёнок-то, курва? — завопил заявитель, обращаясь к ней. От его громкого голоса она вздрогнула. — Ты хоть знаешь, что с ним, горе-мамаша? — Его Лёша укладывает, — тихо, но внятно ответила женщина. — Пытается. — Этот мужчина — ваш муж? — спросил Олег. — Нет, он... ну... мы просто живём вместе, — ответила она, бросив на него быстрый испуганный взгляд. — Но он отец ваших детей? — Только Максимки, младшего. Лёша от первого... от мужа. Мы в разводе. — Это правда, что вы выпиваете? Разговаривать должна была, как всегда, Зинка, но сейчас она явно была занята: крутила башкой и пыталась понять, что здесь происходит, по каким-то только ей понятным деталям. Она тоже мать, может, ей и правда что-то видно. У Олега было двое своих, но мало ли, должно же быть что-то особенное, что полагается только матерям. — Я выпила пива сегодня, — тихо призналась женщина. — Но это ведь не страшно, я ведь не кормлю! Она немного шепелявила, но, судя по голосу, была абсолютно трезва. — Вот именно, не кормишь! — взвился мужик. — Так это ты меня избил тогда так, что молоко пропало! — не выдержала она. — Ты! Потому и не кормлю! Тут наконец включилась Зинка, и Олег отошёл на задний план. Дети так и не появились, но сквозь щель приоткрытой двери в соседнюю комнату Олег краем глаза видел пацана, настороженно прислушивающегося к их беседе. Там же негромко хныкал малыш, сидя в кроватке, малыша было видно неплохо, Олег дал бы ему около года. История вырисовывалась печальная. Квартира принадлежала Валентине, а заявитель, звали его, оказывается, Игорь, приехал из села неподалёку и подрабатывал в Одессе то там, то тут. Как уже додумал сам Олег, его «подработки» заканчивались, когда он в очередной раз напивался пьяным, но эти подробности он, конечно, опустил. Его дети от первого брака время от времени наезжали в город и хотели жить здесь же, в квартире Валентины, чему она иногда начинала робко противиться. Сейчас, например, они прожили у неё уже больше двух месяцев, и она сказала Игорю, что их шумные вечерние разговоры мешают детям спать. После чего последовала безобразная сцена — и звонок в полицию. Игорь Валентину, судя по всему, бил, причём довольно регулярно. Шепелявость, как выяснилось, когда она в запале приоткрыла рот пошире, была следствием выбитых зубов. Получала она тумаков и когда была беременна, и вскоре после родов. Олег подозревал, что доставалось и её старшему сыну-подростку, но пока об этом не упоминали. Игорь кричал, что купил здесь всё, его дети поддакивали, мол, Валентина ведёт себя неприемлемо. — Я всё заберу! — ревел Игорь, которого уже немало развезло. — И кроватку детскую, и коляску! У Валентины дрожали руки. Дверь соседней комнаты приоткрылась пошире. — Ты же не у неё забираешь! — не выдержал Олег. — Ты же у ребёнка своего забираешь! — Я купил! — возмущённо отвечал тот, шатаясь всё более угрожающе. Зинку уже трясло. Олег узнавал это выражение лица, эти сведённые чёрные брови и чуть наклонённую голову, словно Зинка собиралась броситься в бой. Её длинные светлые волосы выбились из-под фуражки, но она не замечала. Этот алкаш сейчас был её главным врагом, и Олег готов был спорить на деньги: пока она не сделает ему что-нибудь, с места не сдвинется. — Валентина, скажите, когда Игорь бил вас в последний раз? — спросила она. Женщина смотрела на неё испуганно. Олег сказал бы, что в чём-то она была виновата, раз так боялась органов, но Зинка уже закусила удила. Вмешиваться не имело смысла, он и не вмешивался. — Сегодня утром, — ответила Валентина настороженно, как будто ожидала, что её за это арестуют. — У меня кофе сбежал, пока я Максимку... — Ты шалава ленивая! — встрял Игорь. — За ребёнком не следишь, за готовкой не следишь! — Помолчите, пожалуйста, — строго сказала Зинка, — вы мешаете мне работать. Игорь открыл рот, явно чтобы рассказать, что думает о бабах в форме, но тут Олег ненавязчиво подался вперёд, легонько сметя его плечом. Игорь с размаху плюхнулся на стул, тот жалобно заскрипел. — Зин, я зайду к детям, там малой ревмя ревёт. — Давай, — кивнула она, не глядя в его сторону. Её взгляд был прикован к лицу Валентины. Та смотрела непонимающе. Олег пошёл к комнате, где прятались мальчишки. Не то чтобы он должен был это делать, но Зинка умела управляться со всем этим лучше него, а малой из-за всех этих воплей орал как резаный. Подросток угрюмо отпрянул от двери, пропуская его, но явно был готов напасть, если он попытается, например, забрать ребёнка. В комнате стояло три кровати: полуторная, одинарная и детская, в которой сейчас и рыдал Максимка. У Олега мелькнула мысль: а где находятся дети, когда эти двое занимаются сексом? Придумывать ответ он не захотел, так что просто подошёл к детской кроватке и сказал: — Эй, пацан! Чего ревём? Спать пора, а не реветь, поздно уже. Он обернулся. — Лёш — ты же Лёша? — уснуть бы ему, а то они там все и так на взводе. Давай попробую укачать, у меня дочка чуть старше. Парень смотрел недоверчиво, но не возражал. Олег взял мелкого на руки, втайне надеясь, что он заснёт так же быстро, как засыпала Даринка, прижимаясь щекой к форме. Тут, конечно, так просто не вышло. — Какое заявление, вы очумели?! — раздался из соседней комнаты рёв Игоря, и Олег, не спуская ребёнка с рук, выскочил туда. — Какое заявление, это я, я на неё заявление должен писать! Вид отца заткнул Максима мгновенно. Он тихо-тихо сидел на руках у Олега, мёртвой хваткой вцепившись в его левый погон. Олег толком не знал, что делать: нести ребёнка назад или поддерживать своим грозным видом Зинку? На всякий случай, крепко держа малого левой рукой, правой он нашарил кобуру. Стрелять в такой диспозиции — с ребёнком на руках — ему уже доводилось. С Зинкой научишься и бегать, и норматив по плаванию сдавать, обвешанный младенцами. — Но позвольте! — вступила в разговор дочь Игоря. — Мы вас вызвали потому, что Валентина небрежила... небрежала... не выполняла своих материнских обязанностей, при чём здесь наш отец? Вам что, лишь бы план выполнить? — Вы хотите сказать, ваш отец исполняет свои обязанности? — запальчиво спросила Зинка. — Я ей всё купил! Кровать! Коляску! Молоко это сраное! — Мам! — к Валентине рванулся Лёша. — Да напиши ты заявление! Видишь, сами предлагают! Ну мам, ну пожалуйста! Валентина по-прежнему смотрела испуганно, взгляд метался из стороны в сторону. — Я тогда ухожу! — заявил Игорь. — Я ухожу, а ты пиши что хочешь! Только я всё заберу, всё! На полу будешь спать, сука! Он заметался по квартире, в самом деле собирая вещи и бросая в чемодан, который тем временем притащила откуда-то из прихожей его дочь. Валентина дрожала, Зинка хорошо поставленным голосом уговаривала её подать заявление по поводу домашнего насилия. Лёша поддакивал. — Это я тоже забираю! — заявил Игорь и сгрёб со стола бутылку с молоком. — Это я купил! Сегодня! На рынке! Олег так и не понял, что случилось, но, кажется, поняла Зинка. По крайней мере, в её глазах мелькнуло что-то, похожее на понимание, когда Валентина, зажимая рот рукой, бросилась в ванную. Оттуда были слышны её приглушённые рыдания, а Игорь, довольный тем, что «поставил бабу на место», запихнул бутылку в сумку и, уверяя Зинку, что она не имеет права и он найдёт на неё управу, отчалил в сопровождении всё таких же суровых сына и дочери. Валентина плакала долго. Потом вышла из ванной и сказала, внезапно очень спокойно: — Хорошо, как писать это ваше заявление? И что это даст? Зинка снова включилась, начала рассказывать, Лёша остался при матери бдить, а Олег решил, что больше здесь не нужен. Зинка была в ярости. Олег это видел, а вот остальные, наверное, нет: она говорила спокойно, почти воркующе, иногда ободряюще улыбалась. Но Олег-то работал с ней не первый день. А когда Зинка в ярости, она — на удивление — не совершала ошибок. Так что он ушёл в спальню, укладывать мальца. Пришлось повозиться, чужому дядьке Максим Игоревич не доверял, но в конце концов природа взяла своё, и его сморило. Когда они наконец вышли, Олег хотел было как-то успокоить Зинку, но вместо этого сказал то, что мучило его: — Зин, если этот мудень и впрямь заберёт кроватку, я привезу, у меня есть. Она посмотрела на него недоверчиво. — Тебе точно не надо? — Точно. Ну куда мне третьего, на эту зарплату? Ты главное скажи, если нужно будет. Что Зинка не оставит эту семью без своей тайфунообразной поддержки, Олег был практически уверен. Придя домой и наскоро поужинав, он вышел в интернет проверить, не случилось ли чего срочного, не вызывают ли его поперёк смены. Проверил, потом проглядеть чат, почитать ленту в фейсбуке — и пора спать. В ленте его привлекла знакомая бутыль с молоком. Он присмотрелся — точно она. И гневный пост Зинки, во всех деталях, со свойственной Зинке живостью описывающий их сегодняшний визит к Валентине. В комментариях гневные обыватели осуждали Игоря, просили номер банковской карты и говорили много других слов, которые положено говорить в подобных случаях. Олег знал: поговорят и забудут. Но Зинка, похоже, была более наивна. В рабочем чате она вдохновенно мечтала о том, чтобы всем миром собрать Валентине денег на психолога, который, может, вправит ей мозги куда следует. Она, конечно, уже оборвала телефоны своим любимым волонтёрам, которые, наверное, вздрагивали от одного звука её голоса, и теперь ездила по ушам всем коллегам, кто не успел спрятаться. «Зин, — напечатал Олег, — нахрена ты вот это на пост расщедрилась, написала бы лучше рапорт, мы бы, может, среди себя денег собрали. Всё быстрей будет, полиция — место организованное, дисциплинированное и склонное к быстрому реагированию». Ответный коммент не заставил себя долго ждать. «Ну и сколько ты, вот лично ты готов для неё пожертвовать?» Задумавшись на пару секунд и припомнив, что осенние сапожки масявке пока не куплены, Олег написал: «Ну, гривен 400, так, сходу. Кто ещё что может, народ?» «200», — всплыло почти сразу. «300». «500 за меня и Пашку». «350»... Зинка долго молчала, потом написала: «Ладно, надо найти всё-таки, на чью карту деньги сбрасывать. А то наличкой неудобно. И это, извините, но я спать». «Да я тоже», — ответил Олег и действительно отправился в постель. Завтра будет ещё один сумасшедший день, нечего допоздна засиживаться. Назавтра, приехав на работу, он застал там ожидаемый ажиотаж. Все обсуждали Зинку, кто по сколько готов скинуться, какой мудак Игорь и когда у Зинки кончится запал. Её самой, кстати, ещё не было. Обычное дело: Зинку постоянно дёргали по старым делам, то волонтёры, то психологи, то в суд, то в опеку. Олег спокойно сидел и строчил рапорты, хотя начальство трижды зашло и спросило, когда они выходят на маршрут, пока Зинка наконец не появилась. Вид у неё был совершенно обалделый. Олег даже привстал с места: не надо ли срочно бежать и спасать какого-нибудь очередного завшивленного бродяжку, которого она притащила на хвосте? Подойдя к столу, она рухнула за него, свалив две папки. — Триста девяносто репостов, Олег, — тихо сказала она. — Все просят номер банковской карты, шлют вещи, фотки, что делать? — Какой карты? — не понял он. — Какие вещи? Зинка молча достала телефон, потыкала, протянула ему. Под знакомым постом стояло невообразимое число: 465 репостов, видимо, подросло, пока она добиралась до работы. Под тысячу лайков. Олег проскроллил комменты. «У меня есть одежда для ребёнка, куда передать?» «Зина, дайте номер карты! И какой у Вали размер? Может, я смогу передать платья?» «Я недалеко от неё, могу сделать маник и педик, почувствует себя королевой» На фото — стопка детских книг для самых маленьких и кривая надпись на картонке: «Валя, держитесь, всё будет хорошо!». И сердечко. «Я в посёлке в десятке километров, если старший мальчик смог бы ездить ко мне, я бы бесплатно позанималась с ним математикой»... — Что это? — непонимающе спросил Олег, возвращая телефон. — Сама не знаю. Они пишут, пишут, пишут, и не просто треплются, ну как обычно, они предлагают реальную помощь, понимаешь? Что мне делать? — Сейчас — ехать в патруль, мы проебали все сроки, нас Влад с Настей убьют. После работы, может, придумаешь, как всё это организовать. Бред какой-то, какие платья? — Да нет, ты не понимаешь, — принялась с жаром доказывать Зинка, пока они грузились в патрульный «Приус», — они правильно всё говорят! Она же при нём как служанка, ей нужно почувствовать себя человеком. Красивые платья, причёска, вот это всё. Ну и, понятно, еду, деньги тоже обещают. Боже, какой номер карты им дать, у Вали нет номера карты! Да и не надо ей, явится этот деятель, отберёт, да и всё. — Это точно. Деньги должна контролировать ты. В последнюю секунду Олег спохватился и не сказал «мы». И чуть заметно облегчённо вздохнул. Только не хватало ему в это ввязываться. Как Зинка это делала, он не знал и, откровенно говоря, знать не хотел. Она просто сидела на месте пассажира и тыкала в телефон, и где-то далеко, порой на другом конце страны, приходило в движение что-то, чему Олег не придумал названия. Они ездили по вызовам, и на каждом из них она была собранна и внимательна. Они патрулировали улицы, и она успевала следить не только за тем, что пишет в телефоне, но и за идущими по улице людьми. Олегу казалось, что он слышит скрип огромных, натужно крутящихся жерновов. Банковскую карту согласилось дать некое «доверенное лицо» — он не вникал. Имя женское, это ему показал терминал, когда он, выйдя с очередного вызова, подошёл по-быстрому бросить денег. Время от времени Зинка выдавала ещё информацию — после того, как поговорила по телефону с Валентиной, а потом с Лёшей. Валя пыталась работать уборщицей, но ей заплатили какие-то сущие копейки, прокормить на это детей было невозможно. Лёшка мечтал стать компьютерщиком, у него был свой блог на Ютубе, только вести его он не мог: Игорь разбил об стену телефон, а компьютера в доме не водилось отродясь. Лёша, несмотря ни на что, хорошо учился, у него была правильная речь, и он долго что-то втолковывал Зинке по телефону, отчего та бледнела и закусывала губу. Счета за коммунальные были неоплачены уже за год или около того, точнее, за свет и телефон платил Игорь, иначе бы их отключили, а вот остальное... Кровать Игорь со своими замечательными детками всё же забрал. После чего Пашка из соседней роты и его брат-слесарь приехали к Валентине и поменяли замки у неё на двери, а Зинка написала пост в фейсбуке: нужен диван или кровать, непозорные, чтобы человек мог нормально спать. Диван отозвался через три часа, точнее, отозвалась дама, готовая диван отдать, если его заберут. Тут же нарисовался какой-то мужик с микроавтобусом, не прошло и пяти минут, как вызвался ещё один: «Заедь за мной на Харьковскую, там по пути, да поедем за диваном, помогу тащить». «Доверенное лицо», у которого был писклявый девичий голос, позвонило Зинке и испуганно сказало, что на карту постоянно капает бабло. — Всё время смс-ки тренькают, — слышал Олег, — минуты три-четыре проходит — и тренькают! Я боюсь смотреть, сколько там уже! — Полторы тысячи репостов, — глухо ответила Зинка, — мой фейсбук сошёл с ума. У меня восемьсот сообщений в личке. — Ты тайфун, — хмыкнул Олег, — теперь разгребай. Ночью ему приснился странный сон. Во сне он не был никаким Олегом, да и вообще человеком. Он был платёжным терминалом «ПриватБанка», висел одиноко на стене и откуда-то знал, какой номер карты набирают все те люди, которые подходят к нему. Один и тот же — они все. Вот останавливается дорогой «Порш», из него выходит мужик с бычьей шеей и, не прекращая говорить по телефону, закидывает тысячу гривен на тот самый счёт. Разворачивается и уходит, слышен его голос: «Да нахрена мне приложение, я мимо терминала проехал, а чтобы приложение, надо разговор обрывать...». Торопится куда-то девчонка, тонкие ножки, модная стрижка. Вытаскивает из сумки телефон, скроллит, находит пост Зинки — Олегу-терминалу это хорошо видно в зеркальце. Вбивает наманикюренными пальчиками номер карты, кладёт триста. Идёт бабулька, на вид бодрая, но явно уже за семьдесят. Подходит, щурится подслеповато, надевает очки, достаёт бумажку. Аккуратно тыкая в кнопки по одной — научилась уже, пенсионная карта у неё, наверное, — набирает номер карты и, сурово глядя прямо Олегу в глазок, кладёт двадцатку. Шепчет: «Хоть на носочки мальчику, да хватит». Семенит прочь. Подходит студент-ботан, на спине рюкзак, в ушах наушники, тыкает в телефон, говорит: «Лен, продиктуй номер!». Кладёт сто гривен. Олег хотел посмотреть, что будет дальше, сколько ещё их придёт, какие они будут, но зазвонил будильник, и пришлось плестись на работу. По дороге он заскочил к корешу в магазин подержанных телефонов, быстро расплатился и, чувствуя себя дебилом, завёз Лёшке новый телефон с проплаченной на два месяца вперёд симкой. Лёшка, по случаю лета бывший дома, смущённо благодарил, а в доме суетились хорошо знакомые Олегу волонтёры — друзья Зинки. Повсюду стояли пакеты с едой, одеждой, на столе лежала большая коробка конфет, упакованная в белую бумагу, на которой было летящим почерком написано: «Валя, всё наладится!». Валя сидела всё на том же стуле и плакала. — Я не знаю, как благодарить их всех, — сказала она Олегу. — За что мне это всё? Зачем? Как же?.. Я ведь думала, понимаете, что у меня детей заберут. Он грозил мне этим, что вызовет полицию и их заберут... — А диван уже привезли? — спросил Олег, просто чтобы что-то спросить: ему отчего-то было неловко. — Да, — оживилась она, — в спальне стоит, хотите посмотреть? Зинке он о своём визите не сказал, но она узнала. Написала в фейсбуке, бессовестная, ну хоть имя его не назвала, и на том спасибо. Олег читал список сделанного: зубы вместо выбитых вставят, юриста нашли, бегает по инстанциям, психолога нашли ей и Лёшке, пресловутый маникюр с педикюром сделали, отправляют бесплатно на море... А потом она назвала сумму, которую накидали на карту за четыре дня. Ошалело повторила три раза, словно пробовала слова на вкус: сорок три тысячи четыреста гривен. Чуть меньше, чем оклад патрульного за полгода. Да на эти деньги можно... — Ремонт ей сделаем, — уверенно заявила Зинка. — Ремонт у неё никто не отнимет. — А в голове ей как-то можно ремонт сделать? — недовольно спросила Настя, их сменщица. — Чтоб точно не вернулась к нему? — Делаем же. Психологи вон работают, люди её поддерживают, письма шлют. Лёшка старается... — Зинка запнулась, опустила голову и сказала чуть в сторону: — Он мне аудиозапись прислал, Лёшка. Такую, что я... Была уже, в общем, где положено, будем дело открывать. Детям он тоже опасен, вот что. Олег не стал ничего спрашивать. Он примерно представлял, что мог записать на аудио — и бережно где-то сохранить — юный компьютерный гений, ночевавший в одной комнате с матерью и её сожителем. Дуру-Вальку было жалко. Но об этом он тоже молчал: мог схлопотать от женской части роты за «дуру». Новую полицию учили жалеть жертв насилия и не допускать виктимблейминга. Олег послушно не допускал. — Сорок три тысячи... — задумчиво повторила Настя. — Это что же, правда такие деньжищи можно поднять, просто написав пост в фейсбуке? Сколько у тебя перепостов-то в итоге, Зин? — Две двести. Личку до сих пор разгребаю, это бред какой-то. Олег не выдержал, достал телефон. Прочёл пост Зинки с отчётом, с этой нечеловеческой суммой, с припиской в конце: «Да, кстати, теперь нужен прораб, есть у кого? Чтоб сделал из квартиры лялечку, и пусть у Вали новая жизнь начнётся. Работу ей уже предложили». Промотал вниз, взгляд зацепился за задорную аватарку: одного из братьев Марио в красной строительной каске. «Кто произнёс заклинание прораба? — вопрошал «Марио». — Могу приехать завтра, за пару дней найду рабочих». Олег вздохнул, покачал головой, промотал дальше. «Штукатурку не покупайте! У меня есть хорошая, я её продаю! Отдам сколько надо!» «Заедьте ко мне, у меня частный дом только достроен, остались цемент, немного кирпичей, всякое». — Зин, — сказал Олег, засовывая телефон в карман, — ты разбудила Ктулху. — Ктулху фхтагн, — серьёзно кивнула Зинка. — Сорок три тысячи, обалдеть... ...Валя с детьми уже была, к счастью, на море, и шквал в фейсбуке Зинки понемногу утих. Олег медленно привыкал к мысли, что живёт в самом странном месте на Земле. Что люди, которые окружают его, — бахнутые на всю голову, но определённо от них стоит ждать не только пакостей. Это была очень новая мысль, и в ментовской голове она укладывалась с трудом. У Олега был долгожданный выходной. Понятно, что доброе начальство сделает всё, чтобы вызвать его в этот день на работу, но пока что нужно было брать от жизни всё. Тем более что за окном бушевала стихия, дождь лил как из ведра, сверкали молнии, и Олег твёрдо намеревался насладиться каждым мигом, проведённым внутри помещения. Зевая, он дотянулся до ноута, открыл его и полез читать ленту. Знакомая аватарка попалась на глаза очень быстро. «Друзья! — гласил бодрый пост. — Очень нужна ваша помощь детскому дому семейного типа! Нужно семь комплектов модульных детских и...» Дочитывать Олег не стал: усмехнулся и захлопнул ноут. Встал и, почёсывая пузо, поплёлся на кухню, ставить чайник. За окном выл ветер, пригибал верхушки деревьев, швырялся вещами с балконов. Где-то далеко, в каком-нибудь городе, селе, а может, посёлке, семь модульных детских — Олег не сомневался в этом — уже отправлялись в дорогу. Стихия бушевала.