Тишина плотным одеялом огородила его от внешнего мира.
Звон. Он ввинчивается в уши, тонким сверлом проникает в мозг. От боли все тело сжимается в судороге. Хочется заскулить. Он беспомощно протягивает руки к фигуре, ведь тот, кто стоит так близко, наверняка сможет помочь, ведь… Громкий крик вырывается из воспаленного горла – мужчина в приступе бьется головой об стену, оставляя небольшую вмятину и капли крови на равнодушном сером бетоне. - Ты должен. - Давай. -Обязан. - Наш. Черные, серые руки, измазанные в отвратительной гниющей жиже тянутся к нему, цепляют за одежду, впиваются в волосы. Мертвые, поддернутые поволокой белой слизи гниющие глаза смотрят с пристальным вниманием. Дети. Мальчики и девочки лет тринадцати – четырнадцати. -Не спас. – у мальчишки пепельные волосы и лицо покрыто язвами. Темный провал рта расстроенно опущен, неестественно, будто ему сломали челюсть. Когда он говорит, виднеются ошметки десен. Тошнотворный запах гниющего мяса забивается в глотку, вызывая рвотные позывы. Голова идет кругом, хочется зажать уши, лишь бы не слышать этих тихих, детских голосов, их осуждение. Страх. Он накатывает волной, из горла рвется крик – но едва он открывает рот, как в него лезут гниющие пальцы. - Король Овец. – девочка, покрытая ожогами, глумливо смотрит на него. - Король! -Король Овец! – голоса со всех сторон, их чем-то это все похоже на рокот прибоя. На голову будто надели огненный обруч – все вокруг расплывается и острая боль заставляет сознание мутнеть. -Х… Хватит! – он кричит, руки сбиваются о камень – зрачки расширены так, что перекрывают почти всю радужку. Дыхание рваное, а тело трясет будто в лихорадке – сейчас он выглядит по-настоящему жалко. Холод и мрак окружают, мертвые руки тянут куда-то – сил сопротивляться нет, да и надо ли? Пустота и страх сковали, не дают двинуться. Какое-то тупое отчаяние овладело и теперь остается лишь погрузится еще больше в … Голоса смолкли. Ярко белели во мраке полосы бинтов. - Чуя? – высокий шатен останавливается на пороге полуразрушенной комнаты. В его глазах плескается ужас. – Чуя… О, что же я наделал… - в голосе звучит искренняя боль и сожаление. – Как бы я хотел все вернуть…Но ничего вернуть назад уже было нельзя.
Монотонное течение времени – что может быть хуже бесцельного прожигания своей жизни? Обладай бы люди неограниченным запасом времени, возможно, все было бы не столь критично, но, к сожалению, человеческий век не долог. И, понимающие это, стараются оторвать от жизни любые мгновения – вечно куда-то бегут, стараясь обогнать жестокое, равнодушное время. Отсрочить неизбежное, перебежать черту финиша и проскочить дальше, наивно надеясь что черта никогда не подойдет. Дни сменяются днями, Солнце и Луна буднично сменяют друг друга – им нет никакого дела что происходит на Земле. Ей, в общем-то, тоже плевать на проблемы существ, ее населяющих – знай себе, крутится вокруг своей оси и вокруг центральной звезд. Месяцы сменяют друг друга. Лето осенью, осень зимой, зима весной. Ничто не менялось в привычном беге бытия. Дом, работа, дом. Завтра, обед , ужин. Утро, день, вечер.И лишь в одном месте время, казалось бы, застыло.
Здравствуйте, Дазай-сама! – Приветливо улыбается медсестра. Шатен привычно растягивает потрескавшиеся и искусанные губы в приветливой улыбке.
Весь медперсонал давно уже знает этого приветливого мужчину. Он приходит сюда каждую неделю, будто по расписанию. Четыре раза. В понедельник. В среду. В пятницу. И в воскресение. И каждому дню – свой букет. В понедельник – темно-алые розы. Шесть штук. В среду – восемь белых гвоздик. В пятницу три желтых тюльпана. В воскресенье – ветка белого шиповника. И ходит он лишь к одному пациенту. Палата номер двести девять. Пациент – Накахара Чуя. Диагноз – синдром Котара. Столпы пыли танцуют солнечных лучах, что проникают через окно, создавая впечатление легкости и тепла. Однако здесь холодно. Очень холодно.Так, как и должно быть в могиле.
Дверь открывается с громким скрипом – да, в психбольнице именно так – выходя из палаты, пациент должен уведомить об этом. - Здравствуй, Чуя. – заходя в палату, Дазай натягивает одну из своих самых радостных улыбок – На улице прекрасная погода! Не хочешь сходить прогуляться? – улыбка меркнет и сердце болезненно сжимается. Неужели опять?... Бледная – болезненно-бледная – кожа и тонкие, хрупкие запястья лежат на подлокотниках коляски. Тусклые рыжие волосы рассыпались по плечам.Накахара Чуя, двадцать четыре года, бывший Исполнитель Портовой мафии.
- Здравствуйте. – голова слегка склоняется вбок и рыжие пряди соскальзывают на лицо. Их обладатель даже не пытается их поправить. Затуманенные болезнью глаза смотрят равнодушно, без интереса – Чуя давно мертв, да, совершенно и абсолютно. Он сейчас разлагается, лежа в гробу и его прекрасные глаза давным-давно вытекли, а глазницах копошатся червяки. Это не он сидит в инвалидной коляске – следствие самоистязания – и не перед ним стоит кто-то…Такой…Болезненно-близкий…Не перед ним, нет, отнюдь – он мертв, давно, два года – его убили на той злополучной операции. - Ты опять не спал, да? Ты же обещал мне Чуя… - Дазай смотрит с укором, выкидывая еще свежие гвоздики и ставя им на смену три ярко-желтых тюльпана. - Кто Вы? – в груди шевелятся жуки, определенно. Ведь что иначе может шевелится у мертвеца? - Ах, неужели ты опять забыл? – шатен шагает тихо и становится на колени около коляски, а после, положив голову на чужие колени, тихо шепчет. - Мое имя Дазай. Дазай Осаму. Я твой бывший напарник. Я…Дазай?
Дазай Осаму?
Как же тесно! Как же тесно в гробу! Иначе… Иначе почему не хватает воздуха?!
Тонкие пальцы зарываются в каштановые пряди и резко тянут, вызывая боль. Дазай вскидывает голову, с неверием глядя в потемневшие глаза. -Дазай Осаму? Дазай? – его лицо опаляет горячим дыханием, когда Накахара склоняется ниже. По телу суицидника прошла дрожь. Неужели?... -Ты говоришь что ты… Что ты мой напарник… - ему слова даются с ужасающим трудом.Крышка гроба давит на грудь, мешает.
Дазай.
Дазай Осаму.
Он же…
Мертв?
- И напарники никогда не лгут друг другу – голос понижается до едва слышимого шепота и Чуя упирается лбом в лоб шатена. – Ведь так? - Да… - выдохнул Дазай, подаваясь вперед и не отрывая взгляда от темных глаз напротив. - Скажи мне… Скажи… Он… Он… Жив? – что-то течет по щекам – Тогда… Два года назад… Он…Не погиб? -Кто? - Его имя… Осаму. Дазай пристально смотрит в темно-синие глаза. - Осаму? Дазай Осаму? – слова лениво перекатываются на языке и хочется громко закричать, разрывая собственную плоть. - Да. - Он… Он…Звон разбивающего стекла.
- Он жив.
Доски разлетаются в разные стороны и тело наливается силой.
Жив?
Веки распахнулись.
Темно-синие глаза, в которых бушевала буря грозно сверкнули.
Губы изогнулись в ироничной усмешке.
- Чертов ублюдок.