Кошачьи игры

Настигает в коридоре: налетает вихрем, вынуждая упасть в объятия — не дождётся, равновесие остаётся в сохранности, спина прямая настолько, насколько возможно. Не расстраивается, всё равно обнимает — руки обманчиво-нежные, держат крепко — не вырваться. Даже не пнуть, куда следует. Приникает всем телом, проводит носом по шее — кот, поймал и играет, тёплый до раскалённого, унимает боль — несомненно, чтоб потом причинить ещё большую. Спину — прямо, голову — высоко поднятой. Ты можешь с телом хоть что делать — это не важно, если душа сгорела, — что-то из мира до ракет, ужасающе сентиментальная глупость, и вспоминается абсолютно не к месту. В его присутствии всегда так: всё не к месту и не по правилам. — Мистер Лэнгдон, уберите руки, будьте любезны. — Почему? — мурлычет, прижимаясь крепче. Непристойно. Ему нравится — сложно не заметить. Мужчина, что бы из себя не строил. Такой же, как тысячи и миллионы, ныне погребённые под радиоактивным пеплом. Жаль, его миновало. Теперь вот не отпускает и ждёт ответа — самоуверенный, будто точно знает, что ответа нет. Будто читает мысли. (Секундный проблеск ужаса — что, если правда? Да нет, ерунда. Невозможно.) — Вы меня задерживаете. А человеку цивилизованному не пристало заставлять себя ждать. Смеётся. Размыкает капкан, простите, объятия. — О, конечно. Прошу прощения, не подумал, что у вас могут быть дела в столь поздний час. Ну, разумеется, он не подумал. — Пока ещё я глава станции, и мой рабочий день не нормирован. — Не удержалась. Зря. Улыбается теперь, как чеширский кот. Собирается что-то сказать — спасибо, на сегодня достаточно. — Спокойной ночи, мистер Лэнгдон. — И вам, дорогая… мисс Венейбл.