Самый ужасный звук

— Я не шучу, самый ужасный звук, это когда ты слышишь как ломается голос у человека, который вот-вот заплачет. - услышал однажды я от тебя. Я помню, прямо как сейчас, мы тогда стояли на дряхленьком причале подле деревни, в которой я родился. В тот день ты почему-то решила вспомнить именно обо мне и уехать сюда, не сказав ни слова никому, кто мог бы начать тебя искать. Ты была в странном светло-коричневом платье фасона первоклашки (или мешка с картошкой, как больше нравится) с темным воротником и мне стоило достаточно больших сил не пялиться как последний идиот на твои голые с половины бедра ноги. На самих же ногах были темно-коричневые ботильоны, на удивление неплохо считающиеся с выше описанным платьем. Не важно в чем был я. В то утро я проснулся не от будильника, как то бывало обычно, и не от "солнечных лучиков, мягко пробивающихся сквозь полупрозрачную тюль, чтобы ударить мне в глаза" (или как там пишут во всех книжках, над которыми плачут девочки) - нет. Я проснулся от странного грохота, будто мне выламывают дверь. Конечно, мне тут же стало жаль дверь, которую мы так долго колотили с отцом, но, посмотрев на будильник и увидев светящееся 6:12, я решил, что сколотить или заказать новую будет не так уж сложно и дорого. Накрыв голову подушкой, я минут 5 игнорировал издевательства над старыми досками. Наконец, не выдержав это откровенное доминирование, уже над моими ушами и мозгом, я, простонав невнятные ругательства, скатился с кровати и кое-как встал на ноги. — Привет, — твое милое личико с невинной улыбкой ну никак не желало сходиться в моей голове с теми адскими звуками, с которыми рыдала моя дверь. — Пустишь на кружечку кофе? — За добрую сотню километров кофе вкуснее? — пробурчал я. Что меня сильно удивило, так это то, что ты мило улыбнулась и прошла мимо, полностью проигнорировав мои слова. Как будто бы просто не услышала. Раньше ты не оставалась в долгу. Я усадил тебя за стол и сделал ядерный коктейль из мерзкого дедовского растворимого кофе и свежего молока, подав его в железной поездной кружке (понятия не имею откуда она у меня дома). Не то, чтобы я не хотел начинать так этот день, хотя не без этого, просто я планировал начать свой единственный выходной немного позже шести утра. О чем прямо тебе и сказал. — Ой, прекрати, — отмахнулась ты, — Я тоже встала в четыре, чтобы быть здесь в шесть. Эти слова возмутили меня еще больше. Мне так и хотелось крикнуть тебе в лицо, что я об этом тебя СОВСЕМ не просил. Но я учтиво воздержался, запихнув себе в рот последний кусок батона в роли завтрака. Ты пила свой дорожный кофе очень долго, почти полчаса. Хотя остыл он уже после первых пяти минут, тебе было на это, похоже, глубоко без разницы. Потом прошел еще час. Пролетел он незаметно, потому что ты постоянно говорила, даже нет, не говорила, а спрашивала. Пока я, отвлекаемый болтовней, разыскал в своем домике одежду и печенье, ты успела узнать все мало-мальски важные события, которые успели произойти за год отсутствия тебя в моей жизни. Я не заметил как стал рассказывать тебе все сам, а ты вежливо перестала задавать вопросы, внимательно вникая в истории про моего деда на тракторе и мою бывшую, которую этот трактор немного покалечил (после чего, к слову, она и заняла почетное место бывшей). — Разумеется, это произошло не специально. — после каждой истории в конце которой был хоть один пострадавший, то есть почти после каждой, добавлял я. — И как ты еще жив тут остался... — медленно качала головой ты мне в ответ. Когда истории, болтающиеся в моей памяти, закончились, я хитро посмотрел на тебя. Ты лежала на моей кровати, свернувшись клубочком, рядом с комком из одеяла подушки и половины простыни. Усмехнувшись, я достал из верхнего ящика скрипящего шкафа толстую книжку в кожаной обложке. Как трудно мне было не рассмеяться, когда ты, увидев ее, села на кровати и удивленно выпучила глаза. — Тот самый..? — с трудом закрыв рот, шепотом спросила ты. Я в ответ состроил пафосную улыбку и кивнул, открывая блокнот. Ты устроилась на краю кровати, словно за партой. Я уселся возле твоих ног, облокотившись на них спиной. Ты перебирала мои волосы, водила ноготками по голым плечам и спине, пока я читал тебе дедушкины записки из того самого дневника. За год их порядком увеличилось, некоторые я и сам еще не успел прочитать. Все было как в детстве, как раньше, когда мы были соседями, потом братом и сестрой, потом юными влюбленными... А теперь мы никто. Ты просто девушка, которая испортила мой выходной сон, а я просто парень, который напоил тебя омерзительным кофе. Однако, это совсем не мешало нам смеяться над дедушкиными записями, аккуратно выписанными чернилами на желтоватой бумаге. Особенно долго мы смеялись над рассказом про нашу новую соседку, который начинался примерно так: "Сегодня на нашу улицу переехала женщина... черт бы ее побрал. Эта... допустим-женщина, как только пришла сюда, смотреть этот участок, сразу мне не понравилась. Она так визжала, что у меня все органы чувств в трубочку свернулись, хотя я слышал ее только сквозь забор. Я боюсь представить какого было хиленькому пареньку, который привез ее показать дом. Этой даме, с вашего позволения, дали прозвище - Ларисище. Почему? Да потому что она входила в свой потенциальный двор и сорвала калитку с петель...." Дочитав все рассказы и отсмеявшись до боли в животе, я захлопнул книжечку и убрал ее на место. Дед не любил, когда трогают его вещи. — Пойдем посмотрим на закат..? — спросила ты, глядя в окно. Я пытался сказать, что последний твой автобус уедет через полчаса, но ты буквально проигнорировала мои слова, завершив спор коротким утверждением. — Он скоро начнется. Мне ничего не оставалось, кроме как пожать плечами, надеть на себя белую майку, а на тебя свою куртку, согласиться в общем. Когда мы вышли на улицу я мгновенно начал осматривать свою дверь. Честно говоря, я ожидал увидеть с десяток вмятин и царапин, но, неожиданно для себя, увидел целые (на сколько могут быть целыми доски возрастом в 20 лет?) досочки. — Красиво. — все, что я услышал от тебя, когда мы пришли к озеру. Здесь сегодня был невиданный шторм. Для озера, разумеется, в просторах моря местный шторм просто глупая рябь на воде. — Люблю звук воды, — садясь на бетон, вздохнул я. Мне пришлось ради приличия снять с себя майку и бросить ее в виде подстилки для тебя, хотя я и не горел желанием раздеваться. Ты усмехнулась и деланно закатила глаза, мол не так уж и нужно было, но все же села. Больше меня удивила куртка, плюхнувшаяся на мои плечи. На мой немой вопрос ты мотнула головой, оставив ситуацию растворяться в неловкости. — Но не люблю шум ветра. Он всегда угнетает. — А я люблю любые звуки природы, кроме голоса человека. — ты сказала это так просто, что у меня посыпались по телу мурашки. Я так толком и не понял почему. Я уставился на тебя как полный идиот. Почему-то именно сейчас мне захотелось рассмотреть твое лицо. Особенно долго мне пришлось всматриваться в твои глаза, такие пустые и очарованные, что, не побоюсь употребить девчачью фразу, я тонул в них. Темное каре твоих волос, вечно хлестающих тебя по щекам, в свете последних лучей солнца отдавало странным золотом, словно отливало истинным цветом души. Тебе, видимо, показалось, что я уставился так на тебя потому что не понял твоих слов. Ты поморщилась и прошептала: — Я не шучу, самый ужасный звук, это когда ты слышишь как ломается голос у человека, который вот-вот заплачет. Вот так неожиданно ты смогла ворваться в мою жизнь, простая девочка в платье первоклашки. Удивительно как ты смогла перевернуть мой мир, всего лишь испортив мой выходной сон и выпив чашку мерзкого кофе.