At My Best

- В общем, история веселая была с этим фильмом... – кладу ногу на ногу и на секунду задерживаю взгляд на своем отражении в окне, через которое видно двор бывшего завода Красный октябрь. Еще месяц назад меня в свой подкаст позвал звездный обозреватель. Не самый известный, но имеющий аудиторию, переваливающую за восемьсот тысяч фолловеров. - Ну ладно. Вижу, ты разговорилась наконец-то, - улыбается Марк. Я киваю. И тут его взгляд становится немного настороженным, и он выдает: - Поговорим о Келли? - Твою… - чуть слышно шепчу. Я ожидала этот вопрос. В принципе, меня куда–либо, в том числе и на работу, зовут только чтобы написать позже: «та самая "русская королева", с которой встречался американский рэпер, певец, актер Machine Gun Kelly (Колсон Бэйкер) работает в нашем агентстве». Мне в принципе не так уж важно откуда они обо мне узнали, главное взяли на работу и не пожалели, так как я, оказывается, (вот неожиданность, да?) настоящий профессионал. Это все из-за него. – Ну, давай, - стараюсь сесть поудобнее, ведь следующий час мне будет жутко некомфортно. - Начнем сначала. Ведь нет лучшего места, чтобы начать, - улыбается Марк. - Как вы познакомились? - На работе, - улыбаюсь. - Ты… - Да, брала у него интервью. Работала тогда на Ютьюб-канале Men's Health Russia. - Ты до интервью знала, кто он? - Ну… Не особо. Слышала пару раз его хит и все на этом. Рэп немного не моя музыка. Слушала когда-то в юности, но давно перестала. Конечно, когда готовилась к встрече, то прочла немало, кое-что посмотрела. - С каким настроением шла на интервью? - Настороженным. Человека несколько раз арестовывали, он поливал водой журналистов, бил камеры папарацци. И вообще репутация у него была, прямо сказать, не как у Чарли Пута. Хочешь узнать, было ли страшно? Да. Было. Но я запретила себе бояться. Я профессионал и, пропусти я хоть один его взгляд, могла испортить все интервью. - Окей. Вот он пришел. И что дальше было? - Я ждала в студии на Петровке. Знаешь ее? Над рестораном. Фотограф, оператор. Все были наготове. Первый вошел его агент, потом Брендон. С этими ребятами он не расстается. А последний Ричи. Я немного удивилась. Он был не в мешковатой одежде, в которой обычно появляется на сцене или в клипах, а в синих левайсах, узкой такой черной водолазке и кожаной куртке. На стиле, - прикрываю глаза. - Сразу начал спрашивать у ребят, где переводчик. На что я ответила, что он не понадобится, потому что я сама владею языком, я же международную журналистику заканчивала. Он немного расслабился. Агент представил меня ему, после чего Ричард попытался выговорить мое имя. Со второй попытки у него получилось. Я спросила, что они предпочитают сделать сначала: поговорить или потерпеть фотосессию. Ричи сказал, что фотосессия подождет, и мы можем приступать к разговору. Фотограф вышел, а за ним агент и Брендон. Я пригласила гостя сесть, и сама уселась напротив. Конечно, предупредила о записи на диктофон и прочем, что обычно нужно говорить. Он ответил, что ему плевать и мы можем приступать. Интервью длилось долго. Были вопросы, на которые он отвечать на камеру не захотел и я не стала уговаривать. Не в моем стиле. Я видела, что они неудобны для него. И он был благодарен, что не стала докучать. Оттого разговор получился вполне позитивным. И на этом все, - развожу руками. - И вы разошлись? - Да. - Долго не виделись? Сколько? - Несколько часов, - смеюсь. – Он пригласил на свой концерт, когда прощались. Я идти не собиралась, но впереди предстояло несколько выходных, да и подруга уговорила сходить. Тем более проходка за кулисы не давала ей покоя. - И вы пошли? - В точку. На самом деле кайфовать за сценой не особо получалось, но у меня была любимая песня в его репертуаре, единственная. И пока он читал, я радовалась, что все же пришла. А потом зал снова попросил ее. И Ричи читал так самозабвенно, что я тоже начала орать слова, как девчонки из фан-зоны. Его агент увидел это мое избавление от души и просто предложил поехать с ними тусоваться в клуб после концерта. Но я слишком сильно выросла для таких тусовок, и отказалась. А подруга молила меня попросить Ричи сняться с ней. Стоять у гримерки и ждать звезду? Я проходила это тысячу раз! У дверей Папа Роач, Паников и других. Но это было давно. Я выросла из этого фанатства, понимаешь? - И все же? - Я просто дождалась агента и объяснила ситуацию. Он провел нас в гримерку и ушел. Ричард был удивлен, что я пришла. По его словам я не похожа на ту, кто слушает такую музыку. Но я что-то там промямлила про «невежливо отказываться» и попросила его сняться с моей подругой. Он сказал: «Да, конечно без проблем, как зовут твою подругу?». Я представила ее, они минут пять фотографировались, а потом он позвал ее на тусовку. И она поехала с ними. - А ты? - А я поехала домой писать статью и отсматривать видео и фото с интервью. - Серьезно? Поверить не могу! - Что же тут такого нереального? - Звезда мирового масштаба, человек на котором ловят хайп ну просто тысячи человек, мелких рэперов, упоминают его в треках. Не потусоваться с таким человеком просто глупо. - С каким человеком? Твою мать, да я боялась его! Вот реально! Стояла в метре от человека и всеми силами души мечтала сбежать, потому что я боялась его. Я видела подборку, как он оскорблял журналистов за невинные вопросы, просто вставал, и уходил прямо посреди интервью. Да и людей вокруг он не особо берег. - Но ваши с ним фотографии из клуба после концерта в Питере уже на следующий день после того случая пестрили в подборках папарацци. Как ты это объяснишь? Страх прошел? - Алкоголь это плохо. Не употребляйте алкоголь, - сжимаю губы в попытках не улыбаться. Воспоминания такая штука. Порой они хоронят тебя, засыпая собой как мокрой черной землей, а порой возносят к самым облакам словно крылья прирастая к хрупким ребрам. Та самая моя подруга обдолбавшись какой-то дурью принеслась ко мне через всю Москву и каталась по полу умоляя меня поехать с ней и с командой Ричарда в Питер. Не знаю почему я поехала. До сих пор ответить на этот вопрос не могу. Но уже через три часа я сидела в частном арендованном джете рядом со спящей подругой и смотрела премию MTV, за которой следили еще двое неспящих: барабанщик и Ричард. Он долго пялился на меня через проход и спросил не считаю ли я дерьмом музыку, которую делает один из братьев Джонас. Я как-то неоднозначно пожала плечами и спросила, чем они накачали мою подругу, что она блевала в моей ванной, а теперь спит, будто ее расстреляли в бандитской разборке. Ричи заверил меня, что понятия не имеет что она принимала, потому что он ее даже не видел. Я, конечно, не поверила, ведь с чего ей было тащиться в Питер как не за ним? Плевать. К концу перелета мы уже вовсю обсуждали миграционную политику в мире и обстановку на Востоке. Вечером я вместе со всей толпой фанатов качала головой под его читку, а в клубе после концерта так бесстыдно и вульгарно целовалась с ним и прямо до дрожи наслаждалась его настойчивыми зажиманиями во всех углах клуба. Не уверена, что заметила, как пролетело полночи, как мы мчали по снежному Санкт-Петербургу в такси, и как я согласилась на постель. Вообще не уверена, что он спрашивал. Да и вряд ли бы я стала отказываться. Я втрескалась по самые уши. Помню, что боялась, что наступит утро, и ему придется уезжать дальше в тур. - Это что значит? - Я выпила, и страх ушел, ну, думаю, на фото было видно. - Он же уехал в Европу на следующий день, так? - Через день, - поправляю. Мы провалялись в кровати почти сутки. - Когда начались ваши отношения? Серьезные. Как начались? - Примерно через месяц, когда он вернулся в Штаты, позвал меня приехать. - А вы общались все это время? - Да. Телефоны же существуют, скайп, - развожу руками. - Через какое время ты поехала к нему? - Да вот как визу сделала, так и умчалась. - Надолго? - Э, - прищуриваюсь, вспоминая. – Месяц, кажется. Да, я провела там месяц, пока отпуск не закончился. - А потом? - А потом Ричард, взял меня к себе на работу, я уволилась и, снова уехала. - Бросила все, что было здесь? - Да, - делаю глоток воды. – Как иначе? - Отказалась от всего? Такая сильная любовь? - Очень, - медленно моргаю и воспоминания снова погружают меня в то время. Он встретил меня рано утром, почти еще ночью в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке и мы неделю провели в Большом Яблоке, лишь по ночам покидая отель. Да… В то время единственное, о чем мы думали, как бы провести побольше времени вместе, пока его не забрала работа, дочь, друзья. Я боялась уезжать из Нью-Йорка, боялась ехать в Кливленд, была в твердой уверенности, что я его там потеряю. - И что началось? Написание песен, записи, тусовки, концерты, клубы, куча народу в доме? - В его доме – да. Несомненно. - В его доме? - Ну да. Я в его доме не жила. Почти. Он снимал мне другой. - Вы не жили вместе? – Марк роняет челюсть. - Несколько дней в неделю жили вместе, да. - Что-то я не понимаю… - Он не самый простой человек в этом мире. Ричи… Он… Как бы сказать? Творческий. Ему нужно давать свободу. В идеале он все время должен быть свободным, не стесненным ничем и никем. Мне досталась роль его боевой подруги. Я с радостью ее играла, потому что другого способа быть с любимым человеком просто не было. - Ну, а жить с ним какого было? - Нормально, - жму плечами. Если вообще можно назвать нормальным то, что происходило в его жизни, происходило между нами. – Обычно. Бытовые вопросы, поездки в Сейфуэй за всяким барахлом и продуктами, разговоры за ужином кто и что делал в разлуке. Ну… И прочее, - свожу брови. - Какого было с ним, когда он боролся с наркотической зависимостью? - О! – самый тяжелый вопрос. – Сложно. Очень сложно. Представь сильнейший синдром отмены. И такое изо дня в день. Когда в моменты отсутствия внешних раздражителей трясутся пальцы, губы, во рту пересыхает, и хочется снять с себя кожу только бы перестать чувствовать зуд во всем теле. - Он срывался? – Марк смотрит на меня. Я тяжело сглатываю, отворачиваюсь к окну. А вот теперь воспоминания тяжелее бетонной плиты. - Срывался, - вдыхаю только бы не зареветь. - Как это было? - Со стороны? – хмыкаю. – Как будто тебе не позволяли есть четверть века, а потом, когда увидели, что ты почти умер, поставили перед носом огромный окорок. Превозмогая бессилие, вдыхая буквально через адскую боль вгрызаешься в него. И как только насыщаешься, отползаешь в противоположный угол, и начинаешь потихоньку себя ненавидеть, за то что пошел на поводу у своей слабости и принял эту подачку. Что-то похожее было. А потом ненависть к себе у него так вырастала и становилась почти физически осязаемой. И он жил постоянно ощущая как она тыкала его носом в его слабость. И чтобы хоть на секунду избавиться от нее нужно еще немного… Нюхнуть... И так по кругу. - А ты что? - А я что? – свожу брови. – Смотрела на это все и ревела. - Тебе было его жалко? - Не люблю это слово. Мне было страшно за него, - на шее затягивается узел и мешает дышать, на глаза наворачиваются слезы. – Страшно, что в один из тяжелых приступов боли или необъяснимой паники его сердце не выдержит. Или не выдержит он сам и схватит в руки нож, пушку или выпьет смертельную дозу препаратов. И его больше не будет, - шмыгаю носом. – А это для меня… - голос пропадает, не могу остановить слетающие с лица слезы. - Прости, что затронул эту тему. Прервемся, - выключает микрофоны. – Чего принести тебе? - Ничего, - встаю с кресла, вытаскиваю из сумки пачку сигарет и фляжку с егермейстером. – Я покурю, - киваю на балкон, накидываю пальто на плечи, выхожу. Закуриваю и прижимаюсь спиной к двери, закрываю глаза. Всхлипываю так громко, что оглушаю саму себя. Перед глазами картина, какие я видела частенько в то время: Рич лежит на кровати, полностью голый, потому что еще две минуты назад ему было жарко. У него широко раскрыты глаза, зрачки узкие как бусинки, кожа холодная, будто он на морозе торчал. - Ты в порядке? – присаживаюсь рядом. - Меня стошнило в ванной, - голос мертвый. - Хорошо хоть в ванной. - На пол. И на твой цветок. - Понятно, - собираюсь пойти убирать. - Стой, - просит, сжимая мои пальцы. – Потрогай, - тычет на свою шею. – Сердце сейчас вылетит. Поймаешь его? – улыбается. - Договорились, - ложусь рядом, кладу ладонь на его шею. Пульс и вправду очень высокий. – Дыши поглубже. - Стараюсь. - Можешь задержать дыхание? - Воздуха не хватает. - Что ты принимал? – я вдруг понимаю, что он отходит от чего-то. - Ничего, - поворачивает на меня голову. - Ричи, мы не первый… - Не называй меня первым именем! Ненавижу! – сжимает зубы. – Меня не так зовут. - Мы не первый раз это проходим. Что? - Аддералл. Много аддералла. - Ты что маленький мальчик? Ты где его взял? - Ты серьезно? – смеется. – Меня нужно связать и заколотить в гробу, чтобы я не смог достать дурь. А я ехал сюда вчера вечером через весь город. У меня полная машина, - шепчет. - Я тебя убью! – вскакиваю. - Здесь тоже полно дерьма, - улыбается, обводит пальцем комнату. - Да? – встаю на ноги. – Сожгу твою тачку ко всем чертям, а потом вычищу весь дом! В сотый раз! – лечу во двор. - Эй! Нет! Детка! Нет! Нет! Нет! – орет он, несется за мной. – Стой! Сука, нет! Только не тачку, - налетает на меня, сжимая в объятьях. - Ты когда-нибудь сдохнешь от всего этого дерьма! Сдохнешь некрасиво, в луже собственной блевотины, Кэллс! – ору. - Хватит! Хватит! Давай поедем на реабилитацию, я буду с тобой, буду ночевать в кресле у твоей кровати, буду выносить за тобой утки, только давай поедем на реабилитацию, прошу тебя, - не удерживаюсь на ногах, скатываюсь по его телу, рыдая. - Мне нужно работать. Я не могу, и вряд ли хочу, - шепчет, отпуская меня. – Закончу микстейп и поедем. Клянусь, - смотри на меня. Ну как эти глаза могут врать? - Семь. - Что семь? - Я седьмой раз это слышу. Это твой седьмой срыв после последней клиники. Я больше тебе не верю, детка, - вытираю слезы. – Позвони в агентство, пускай выставляют дом. Я в нем жить больше не буду. Я улетаю домой. Все, - поднимаюсь с пола. - Ты уже сто раз грозилась, но все еще здесь, - улыбается, глядя на меня с пола. - Проверим? - Детка, - сжимает зубы. – Ты не уедешь от меня! - Черта с два! – показываю ему средний палец. – Мне только двадцать девять. Я еще встречу нормального парня. - Я его убью, - бормочет, прижимая колени к груди. - Нет, не убьешь! – шмыгаю. - Думаешь, я ссыкло, мать твою? – морщится. - Я думаю, что ты не доживешь! – ору. - Да я, сука, только ради того чтобы это мудака пристрелить брошу долбить наркоту! - фыркает. - Бросишь? – смотрю на него. - Ты серьезно? Бросишь? - После релиза альбома, - опускает голову. - Пошел на хер! – шагаю в нашу комнату, вытаскиваю из шкафа чемодан, бросаю в него вещи с нижней полки. - Детка! Сука, детка, не делай этого! – сжимает кулаки. - Иди трахни себя! - Нет! – дергает чемодан, швыряет его в стену. – Ты не уедешь. - Ты не сможешь меня тут насильно удерживать! Я уже год тут с тобой как с больным сыночком ношусь, а я тебе на мать, Ричи! Я твоя девушка! Я люблю тебя. И я не хочу предохраняться каждый раз, когда мы занимаемся любовью. - Не предохраняйся. Я же всегда против, - бормочет. - Да? А если ты меня заразишь чем-нибудь? - Я не колюсь, - морщится. - Это ты мне так говоришь! Но я тебе не верю. Ты врал мне столько раз, что я сбилась со счета. О, детка, смотри, я просто веселый! Я счастливый без наркоты! – передразниваю его. – А у самого одни зрачки в глазах! Так что к черту иди, верни мне чемодан и надень, мать их душу, свои долбаные трусы! – выхожу из комнаты, иду на кухню и допиваю шампанское – остатки вчерашнего романтического ужина. Слишком тихо в доме. Слишком. От лица отливает кровь. Он передознулся! Твою мать! Несусь в спальню. Ричи лежит на животе на кровати, громко сопит – заснул. Хорошо хоть боксеры натянул. Стаскиваю с полки плед, укрываю дорогое моему сердцу тощее наркоманское тело, прижимаюсь губами к его седьмому позвонку. – Я охренеть как тебя люблю. Если ты умрешь, я… - Не уезжай, - шепчет он. – Пожалуйста, детка. Я без тебя вообще загнусь. - Не уеду, - ложусь рядом с ним, смотрю в его глаза. Самые добрые и честные в мире. Он сжимает мои ладони в своих. - Если ты меня бросишь, все что у меня вот здесь, - тычет на свою грудь, - осталось хорошего - исчезнет. И все. И даже дурь не спасет. - Поехали на реабилитацию, детка. Умоляю тебя! - касаюсь его губ. - На, - отдает мне телефон. – Звони. Сдай меня врачам. Бросаю сигарету в урну, трясу головой. Я постоянно что-то такое вспоминаю. Я уговариваю его завязать, а он врет, что вот-вот так и сделает. - И он завязал? С какой попытки, напомни?– Марк возвращается к своим вопросам, когда я усаживаюсь в кресло. - Раза с пятого – шестого. Не считала. - Сколько уже? - Три года. Два года, которые мы еще были вместе, и год без меня. - Гордишься им? - Невероятно. Я в него верю, - улыбаюсь. - У него тексты жестче стали, мрачнее. Не считаешь? - Немудрено. Трезвая жизнь не такая веселая как под кайфом. - Кстати, как ты держалась? – спрашивает Марк. Как держалась? Рассказать, сколько травы я скурила и сколько виски выпила? - Много овощей и фруктов, спортзал, йога, - нагло вру. - Вернемся к текстам.Трек Королева Севера о тебе? - Как догадался? – прыскаю. - Там есть такие слова: «блондинка с русским акцентом просит еще чуть больше льда в свой бокал». - Да, - улыбаюсь. - Что значит фраза «по утрам Кливленд просыпается от пения глухонемой птицы»? Можешь ответить? - Понятия не имею. Ее же не я писала, - жму плечами. Глухонемая птичка поющая в Кливленде это я. Я глухонемая птичка. Ричи так меня называл потому что у меня нет ни слуха, ни голоса. – Он ее создал уже после меня… - Когда все пошло не так? - Конкретного числа нет. Мы просто расстались и я вернулась домой. - Он изменился после того как завязал? - Конечно. - Может, дело в этом? - Не знаю. - Кто не выдержал? - Я. Я сдалась. Слишком много вокруг было людей. Включая толпы девушек. Делиться я с детства не умею. Но я просто поняла, что мне одной он принадлежать не может. И… - Отпустила? - Именно. Быстро собралась и сообщила ему, когда уже садилась в самолет в Россию. Он наорал на меня, но не поверил. - Но все закончилось? - Да. - Попытки все вернуть были? - Да. И с моей и с его стороны. Мы проводили вместе пару недель и все заканчивалось. И так несколько раз. - Общаетесь сейчас? - Нет. Уже почти полгода ни слова друг другу не сказали. У него новые отношения, он весь в работе. Эти терки с Маршалом и лейблом. У нас у каждого своя жизнь. Это было, и это было прекрасно. Спасибо ему за это. Но все прошло. - Хорошая история. Грустная, но хорошая. Поговорим о том, зачем я весь подкаст затеял. Современные вызовы журналистики. Она умирает, как умирают печатные издания? Ему на смену приходит блоггерство? - Я бы не стала смешивать эти понятия… - и разговор длится еще больше часа. Я выхожу на морозный воздух декабрьской Москвы и шагаю по арт-пространству, которое ведет прочь с территории Красного октября и долго иду до бесплатной парковки в чьем-то дворе. В машине жуткий холод. Наконец завожу мотор и ставлю телефон на зарядку. Пропущенные от мамы, моей ассистентки и парня с которым я вот уже вторую неделю встречаюсь. И единственное сообщение: «Какие дела, птичка? Я двадцатого буду в Москве. Разреши мне нарушить твои планы, хочу забрать тебя на Рождество в Кливленд. Может задержишься до нового года? И я хочу досмотреть фильм про кладбище кораблей, который мы начали смотреть в прошлом месяце. Я помню, ты сказала, чтобы духу моего в твоей квартире не было, но не поверишь - мне негде остановиться на время приезда». - Сукин ты сын! – широко улыбаюсь, упираясь лбом в руль. - Еще ничего не закончено, да?