Люблю.

      Бакугоу смертельно болен. Болен из-за своей собственной причуды. Смешно звучит, правда? Пот на ладонях Катсуки подобен нитроглицерину, и он может использовать его для создания взрывов. Юноша способен производить их постоянно вокруг себя, не испытывая каких-либо негативных последствий, однако у такой замечательной способности есть свои недостатки. Образование пота и его выведение осуществляется потовыми железами, которые располагаются по всей площади поверхности кожи. В отдельных местах, а именно в крупных складках, впадинах, таких как паховые, подмышечные, локтевые, подколенные, сосредоточено большее количество потовых желез. Чем больше Катсуки сосредоточен на врагах, тем меньше концентрации контроля над своей причудой, впоследствии чего по всему телу образуются микровзрывы. На поверхности коже едва заметны эти шрамы, но они скрывают под собой огромную область поражения внутри организма.        Бакугоу так бы и не узнал о своей «проблеме», если бы не было принято решение о заселении в общежитие геройской академии. Проходя, как и все, медицинский осмотр, как подобает всем правилам, Катсуки нервно выругался, когда Исцеляющая Девочка сообщила ему плачевные результаты. — Какого.? — сжимая лист с анализами, Бакугоу не мог поверить в это.       В недалеком будущем Катсуки уже был бы про-героем номер 1, а тут это. После дополнительного обследования, Бакугоу получил целый лист с предостережениями и правилами пользования своей же собственной причудой. И если пункты про «пытаться сдерживать свою способность» и «наносить уходовую и медицинскую косметику на кожу» можно оставить, то на пункт — «по возможности избегать использование причуды» — класть он хотел. С высокой колокольни.       По просьбе студента врачи и учителя согласились не афишировать его «недуг», и Айзава прекрасно понимал почему. Бакугоу сильный, волевой и непреклонный человек, который всегда добивается того, чего он хочет. Который плюет на все нормы и делает то, что требуется. За это его и оценивают по достоинству, потому что все знают, какого нрава этот человек. Слова «Бакугоу Катсуки» и «болен смертельной болезнью» никак не шли рядом. И сам Катсуки был того же мнения. Он никому не хотел рассказывать об этом, в особенности Тодороки.       Нет, Бакугоу и Тодороки не встречаются, Катсуки бы и не стал называть его другом — они просто секс-партнеры. Они не жмутся друг к другу на каждом углу и вокруг них не цветет романтическая атмосфера, как во всех подобающих сценах, нет ни витающих рядом сердечек и розовых цветочков. Вокруг них нет ничего — они просто трахаются. Так хотелось бы Бакугоу. Ни чувств, которые однозначно помешают их работе, ни навязчивых мыслей о союзе, абсолютно ничего.       Катсуки точно не вспомнит, когда это началось. Когда Тодороки и Бакугоу оценивающе наблюдали друг за другом на первом семестре обучения? Или на спортивном фестивале, когда столкнулись друг с другом в дуэли. Может необъяснимое притяжение появилось сразу же, но секс случился сразу же после спортивного фестиваля.       Бакугоу до сих отчетливо помнит это. Вот в моменте они дерутся в комнате отдыха после награждения, обмениваясь точными ударами и язвительными словами, и вот Тодороки уже валит его с ног, усаживаясь сверху. Тяжелое дыхание обоих наполняло тишину маленькой комнаты, готовой взорваться от напряженной тишины. И вот Шото примораживает тонкие, но крепкие запястья Бакугоу к полу и целует. Нещадно сминая чужие губы, он забывает об предосторожности и отдается моменту, переключаясь с губ на щеки и на шею, слизывая капельки пота. И Катсуки помнит, как с силой освобождает свои примороженные руки и неловко обвивает их вокруг шеи Тодороки, крепко сжимая ворот спортивной рубахи парня.       Потом же все повторилось, оставшись они одни в общежитии, когда остальные их одноклассники разъехались по домам в преддверии Рождества. За окном неторопливо семенил снег, а в жарком помещении, двое парней страстно целовали друг друга, пытаясь прижиматься все ближе.

***

      Стоило только один раз проснуться вместе, они стали все чаще и чаще просыпаться рядом. Тодороки забыл, как дышать, когда, проснувшись первым, он увидел спокойное и расслабленное лицо Катсуки: красивые черты лица, длинные подрагивающие ресницы от назойливых солнечных лучей, которые беспардонно врывались сквозь закрытые шторы. Аккуратно наклонившись, Шото скользнул своими губами по чужим, ненадолго замирая и запечатывая легкий поцелуй. Он отстранился, почувствовав как тело под ним стало лениво ворочаться. Бакугоу, приоткрыв один глаз, только сонно посмотрел на виновника своего пробуждения и несвязно прошептал что-то наподобие «умри, Двумордый придурок». Тодороки лег обратно, а Катсуки придвинулся ближе, по хозяйски располагаясь у того на груди.        Когда первым просыпался Бакугоу, то всегда болезненно тыкал Тодороки в бок, убирая его руку со своего тела. Катсуки тянулся, разминая свои плечи и искусанную шею, а после в привычной ухмылке громко будил Шото. — Ты же не спишь, Двумордый, — Бакугоу довольно скалится, когда действительно спящий Тодороки невольно морщится от громкого голоса и еле открывает свои глаза. — Доброе. — шепчет Шото, принимая сидячее положение и зевая.       Бакугоу в сонном взгляде партнера наблюдает всю ту нежность и даже любовь, направленную на него и довольно усмехается, падая обратно на кровать и закрывая глаза. Катсуки чувствует, как Тодороки ложится рядом, позволяя себе крепко обнимать его. И Бакугоу совсем не был против, пока Шото так на него смотрит, он совсем не против.        Тодороки не соврет, если скажет, что хочет больше, чем просто заниматься сексом и просыпаться вместе. Он хочет обнимать его в любое время, целовать, когда не может ждать подходящего момента и укромного уголка, и элементарно взять за руку, сцепив руки в замок. И Тодороки вряд ли солжет, говоря, что Бакуоу хочет ровного того же, что и он сам.

***

      Тодороки узнал про болезнь органов Бакугоу, когда после очередной вылазки последний сильно пострадал и лежал без сознания в больнице. Для Шото это было неожиданностью, он и думать не мог о том, что привычный взрывной парень может так пострадать. После того, как Бакугоу уже пришел в себя и многие навестили его, Тодороки пришел под вечер с букетом белых лилий. Он стоял на пороге больничной палаты, когда Исцеляющая девочка сообщала Катсуки результаты его состояния. — Тебе стоит прекратить использование причуды, Бакугоу, боюсь, уже дальше я исправить не смогу, — старушка, листала записи и только досадно вздыхала, — Твои органы страдают сильнее, чем поверхность кожи.        Бакугоу, заметив стоящего на входе, Тодороки зло прошипел, вставая с койки и, шатаясь, направился к нему. Шото еле унял дрожь в теле, когда увидел, как некогда всесильный для него любимый человек медленно переставлял ноги. Гнев к несправедливости этого мира переполнил сознание, Тодороки сделал уверенный шаг навстречу, отбрасывая букет в сторону. Они столкнулись в слабой схватке. Бакугоу препирался и кричал, чтобы тот вышел из палаты и вообще на глаза ему больше не попадался, Шото же в свою очередь переполняла злость. Он крепко держал его за плечи, отталкивая к постели и, непривычно для всех, почти рычал, говоря о всех рисках и возможной смерти. — Тебя это вообще не касается, Двумордый придурок! — Бакугоу зло шипел, когда Шото всё же усадил его на больничную койку. Катсуки крепко держал его за рубашку, от злости туша искры об его рубашку, — Ты мне не мать, не отец и даже, блять, не парень!        Бакугоу наблюдал за тем, как от такого заявления, в гетерохромных глазах вспыхивали огоньки злости и какой-то нотки сожаления, а это больше подливало масла в огонь и Катсуки взрывался.        «Не смотри на меня так, ты. чертов.»       Персонал больницы быстро прибежал на шум и разнял студентов, выводя Тодороки из помещения.

***

Когда Бакугоу вернулся в общежитие, сразу около его двери терпеливо ждал Тодороки. Оказавшись наедине, Шото делает предложение Катсуки, как подобает становясь на одно колено, но Бакугоу отмахивается от него и выкидывает кольцо в окно, громко матерясь и грубо поднимая того с колен. — Свадьба? Ты думаешь, что нужна будет свадьба из жалости, дерьма кусок? — он отворачивается от него, борясь с внутренним приступом боли, но видит, как ловкие руки обвивают его талию, а чужая макушка уже ложится на плечо. — Я люблю тебя. — Тодороки шепчет признание слишком тихо, чтобы это прозвучало только для них двоих.       Они оба замирают на месте, а тишину в комнате заполняет биение их сердец, почти что бьющихся в унисон. Бакугоу смотрит на Шото, сначала не веря, а потом заливается румянцем и отходит от него, закрывая лицо руками и тихо произнося всевозможные ругательства.       Тодороки нежно целует его, обнимает, а когда они вновь оказываются в постели, то совершенно с несвойственной до этого момента любовью, дарит Катсуки неизвестные ощущения удовольствия. Бакугоу не знает, как реагировать на слишком ласковые прикосновения к своему телу, когда Шото нежно целует каждый сантиметр его кожи.       «Я люблю тебя».       Тодороки шепчет на ухо лишь признания в любви, и, мать его, Бакугоу хочет верить, хочет затеряться в этой любви, хочет верить, что он делает всё это вовсе не из жалости. Катсуки сносит крышу от медленных, но глубоких толчков, от поцелуев в спину, от теплого ощущения в своей ладони.

***

      Когда злодеи вновь совершают неожиданное нападение на студентов, Тодороки не позволяет Катсуки использовать причуду. Оказавшись загнанным в угол, он блокирует атаки врага, создавая толстую стену льда, и атакует волной пламени, сжигая все на своем пути. Бакугоу ненавидит сидеть без дела, но сжимая кулаки, терпит все это. Терпит ради этого придурка, который, потеряв контроль, сражается за них двоих. Катсуки любит Шото. И именно поэтому кидается вперед, используя взрыв и откидывая злодея, который хотел напасть на Тодороки со спины. Они сражаются бок о бок, защищая друг друга и сражаясь изо всех сил.       Когда с двумя злодеями было покончено, Шото едва успевает поймать потерявшего равновесие возлюбленного. — Нет-нет, Бакугоу, — Тодороки бережливо поднимает того на руки и хаотично оглядывается по сторонам, в надежде увидеть хоть кого-нибудь. — Вот дерьмо, — шепчет Катсуки, расслабляясь в крепких руках.       Бакугоу смотрит на искривленное отчаянием и беспокойством лицо Двумордого и тихо усмехается, насколько ему позволяет режущая боль внутри тела. Он понимает, что это его последние минуты жизни, но Катсуки не чувствует сожаления. — Эй, — он окликает Тодороки, который до сих пор кричал и звал на помощь. — Да твою мать, Шото, — Бакугоу тянет свои руки к чужому лицу и, хватая за щеки, поворачивает к себе.       Тодороки падает на колени, не отрывая глаз от лица Катсуки. Он крепко прижимает его к себе, а из глаз потекли слезы. — Бакугоу, я люблю тебя, — голос совсем дрогнул, а руки задрожали. — И я. тебя люблю.       Катсуки слабо притянул Тодороки к своему лицу. Он посмотрел в эти чертовски привлекательные разноцветные глаза, наполненные соленой влагой и примкнул к его губам, чувствуя, как Шото сильнее хватает его и настойчиво начинает беспорядочно целовать. Сколько по времени они целовались никто не знал, да и не нужно было знать.       Когда Бакугоу перестал отвечать на поцелуи, Тодороки уже не контролировал себя, покрываясь одновременно и льдом и пламенем. Он звал Катсуки, молил, чтобы тот открыл глаза, чтобы снова сказал хоть что-нибудь. Шото умолял бога, в которого не верил, сделать что угодно, но вернуть любимого к жизни. — Прошу, пожалуйста.       Но вокруг встречала его лишь давящая тишина и собственные всхлипы. Тодороки не выпускал из рук тело Бакугоу, ни когда остальные ученики прибыли к ним, ни когда спасательная служба пыталась договориться с ним отпустить Катсуки. Шото отгонял их своим пламенем, языки которого обжигали каждого, кто хоть на метр подступал ближе.