Нянь

— Ники-и-ита-а-а… — жалобно раздалось со стороны ванной и Куликов-младший, оставив компьютер, буквально вылетел из комнаты и спешно распахнул дверь. — Это что тут взорвалось? — парень оторопел, а позже усмехнулся. Выглядело все действительно крайне живописно и напоминало, если не взрыв, то, по крайней мере, — последствия конца света: пол, залитый водой до состояния а-ля-шестой-океан-планеты-Земля, кафель в цветастых пятнах и корзина для белья, из котрой торчали ноги девочки. Судя по жалобному мяуканью — заточена в ней была не только Тамара. — Я застряла. — воздержалась от лишних по ее мнению объяснений Брагина-младшая. Никита, неведомым образом умудрившийся подойти к узнице и почти не намокнуть, из корзины вытаскивал ее максимально аккуратно, попутно представляя, кто утопит его прям в этой луже первым — Олег или Марина. В итоге пришел к выводу, что чета Брагиных для такого злодеяния слишком добрая и выдохнул с облегчением. Однако, влететь должно было все равно. По крайней мере, от отца — точно, да и Тамару бы ругали. Не хотелось категорически ни того, ни другого. Высвободив ребенка и поставив ее на пол, Никита в раздумьях уселся на край ванны. Девочка отпустила несчастного кота, который из-за мокрой шерсти выглядел крайне несчастным, забавно сдула с лица выбившуюся из косички прядь волос, по-мальчишески поддернула штаны и подошла к другу. Из-за существенной разницы в росте сесть так же, как он, Брагина-младшая не могла, поэтому, прислонилась к ванне спинной и, оглядев помещение, скептически констатировала: — Да-а, фиговый из тебя, Никитос, нянь получился. Куликов аж поперхнулся. Но девочку это, видимо, не смутило. — Родители будут ругаться. Надо как-то… — она задумалась, подбирая нужное слово. — ре-а-не-ми-ро-вать — она старательно произнесла это по слогам. — помещение. — Ну умна не по годам! — всплеснул руками «нянь». — Но в одном ты права — отвесят… обоим. Мне за то, что вместо того, чтобы за тобой следить, в ноут играл, а тебе за погром. — чего именно им отвесят уточнять он не стал, но, судя по выражению лица ребенка, о том, что ничего хорошего не предвидится, она догадалась. — Ты что тут делала хоть? — Сначала пыталась вспомнить, как рисуются каллы. Меня их тетя Нина рисовать учила месяц назад, а я, представляешь, забыла. — расстроенно пояснила девочка. Теперь все стало несколько понятнее. — Так это — он кивнул на расписанную чем-то напоминающим импрессионизм стену. — каллы? — Нет, каллы должны были быть там. — Тамара кивнула на лист ватмана, благополучно утопленный в центре ванной. — А Федя* влез в краску - мне его мыть пришлось. Стенку тоже он испачкал. — А почему ты в ванной-то рисовала? — странность локализации творческого беспорядка он осознал только сейчас. — Ты же с компьютером стол занял. — пожала плечами Тамара. Причина возникновения мини-наводнения теперь тоже стала вполне ясна, без объяснения остался лишь один аспект: — А в корзину вы как попали? — Я когда его мыла, он вырвался, и прыгнул в сторону — угодил в корзину, ну, а я за ним полезла. — пояснила Брагина и с серьезным видом постучала по циферблату его наручных часов. — Нянь, у нас мало времени. Он усмехнулся. Из уст маленького ребенка это обращение, произносимое всегда абсолютно серьезно, всегда вызывало у него улыбку. — У вас тряпки где? — Ники-и-итка-а-а! — прозвучало за спиной и Куликов-младший, гипнотизирующий микроволновку, в которой крутилась тарелка со вторым, зажмурился. В голове мелькали варианты произошедшего — один хлеще другого, но на этот раз все обошлось. — Что еще случилось, чудо-ребенок? — спросил он, повернувшись и, не заметив существенных изменений в дизайне квартиры, выдохнул. Тамара сидела за столом и, активно болтая ногами, возила по тарелке с супом ложкой. — Я хочу конфет. — жалобно протянула она. — Сначала суп. — отрезал «нянь», а его подопечная надула губки. — Ну Ни-ики-и-ита-а-а. — как всегда протянула она и, отложив ложку, сложила ладони в умоляющем жесте. — Ладно. — наконец отступил парень, зная, что эта девочка все равно его уболтает — вся в отца. — Ура! — Тамара похлопала в ладоши. — А хочешь, я тебе за это еще открытку для твоей нарисую? Восьмое марта скоро. Он рассмеялся. Дочь Брагина потрясающе рисовала — даже в художку ходила, где, надо отдать должное, была одной из лучших. И не так давно, когда он, придя с отцом и Ольгой в гости, поделился со старшими проблемой — у его девушки День Рождения, а кроме букета цветов фантазии и средств ни ни что не хватало — помогли не взрослые, а Тамара. За вечер она нарисовала ему целый поздравительный плакат, от необычности и романтичности которого, надо сказать, Никитина пассия была в полнейшем восторге. — Договорились. — кивнул парень, протягивая воспитаннице вазочку с конфетами. — Чай ставить? — Угу. — промычала девочка, уже уминавшая конфету за обе щеки. — Сладкоежка. — Никита улыбнулся. — Это я в маму. — сообщила Тамара и опустила взгляд. Мгновенно сникла, ссутулилась и, кажется, даже в размерах уменьшилась. Куликов закусил губу — разговор перешел на слишком больную тему, и как вернуть его в прошлое позитивное русло он не знал. Как-то мгновенно пересохло в горле, а перед глазами калейдоскопом замелькали кадры собственного неизлечимого шрама — мама ведет маленького Никиту в детский сад, а позже — в школу, мама ругает за двойку по химии и смеется над его школьными историями, мама получает новую работу в лучшей больнице страны, мама гуляет с дядей Олегом, мама мирится с папой, мамы больше нет… фотография с траурной ленточкой в углу и небольшая процессия людей в черном, крест и пушистый венок. Стремительно. Больно. До сквозняка в душе. До желания сгорбиться и узлом завязаться — как-будто от этого легче станет. Никита сел за стол. Отвернулся. Набрался сил и коснулся плеча девочки. — У тебя же тоже мамы… нет. Ты скучаешь по ней? — у Брагиной глаза блестят — вот-вот расплачется. — Очень. — выдыхает парень, не кривя душой, и ему кажется, что в это слово он все свои силы вложил. — И я. Мама была красивой. — Тамара несвязанно говорит, моргает быстро, чтоб не расплакаться. Почему-то ей кажется, что сейчас нельзя плакать. Почему-то она чувствует, что Никите от этого будет еще больнее. — Она всегда улыбалась. — Я ее помню. — тихо кивает Куликов-младший, закрыв лицо рукой. — А теперь я без мамы. — девочка трет глаза. С пола слышится мурчание. Федор, потоптавшись, прыгает к Никите на колени. Кот ластится и смотрит в глаза, будто чувствуя, что здесь, сейчас, его помощь необходима просто. Дочка Брагина слезает со стула, подходит к другу и бережно гладит Резинового по голове и чешет за ушком. — А теперь у меня есть папа. И Марина. — выдыхает Тамара, смотря на семейную, фотографию, висящую на стене. — Любишь их? — негромко спрашивает парень, сильнее прижимая кота к себе. Тот мурчит успокаивающе. Умиротворенно. По-домашнему, что ли. — Очень. — на лице маленькой Брагиной появляется полуулыбка. — А у нас чайник обсвистелся уже! — Ой! — Куликов-младший вскакивает и, спихнув кота девочке, почти бегом направляется к плите. Тамара смеется. Черный кот трется об ее руки. Никита смеется тоже. Шквал в сердцах затих. Мам никто никогда не заменит, но, к счастью, люди, не дающие задохнуться есть все же. Слышится скрежет ключа в замочной скважине. — Нянь, а где тряпки, которыми мы ванную это...самое… — Тамара пытается вспомнить забытое слово, но махнув рукой, перефразирует вопрос — Нянь, мы не спалимся? — Все под контролем. — уверяет ребенка младший Куликов и оба, взявшись за руки, направляются в прихожую.