Good Riddance (Скатертью дорожка)

— Ты можешь рассказать мне? — моя жена говорила по телефону, закручивая шнур вокруг своих длинных, тонких пальцев. — Он ненавидит плохие новости. Он действительно, действительно их ненавидит.       Она почти подпрыгнула, когда поняла, что я в комнате. — Что случилось, дорогая? — Это тебя, — она передает мне телефон. — Я сожалею, — она трогает меня за плечо и уходит.       Это шериф. Генри мертв. Самоубийство.       Все мужчины говорят, что жены и дети — самые важные люди в их жизни. Я никогда не относился к этому серьезно. Дети забирают больше, чем отдают, и в момент, когда они могут быть полезными, просто бросают тебя. Мир отрицает то, как мало пользы они приносят. Жен легче ценить, ведь у них действительно больше вариантов использования. Они могут заботится о домашнем хозяйстве, оказывать эмоциональную поддержку, секс, и прочее. И все же, я думаю, что не люблю свою. Она мне как телефон, или машина, или стиральная машина. Что-то полезное, что должно быть при тебе, но из-за чего ты не сможешь почувствовать себя сильным, если она перестанет выполнять свои функции. Если я потеряю ее, я всегда могу найти еще одну, в то время как Генри я заменить не смогу. Его мировоззрение уникально, даже если у нас в чем-то одинаковое мнение. Он был частью меня. Потеря его, это как потеря руки, ноги, или моего сердца.       Я видел, что он был измотан. Он всегда выглядел немного неряшливым, но под таким внешним видом скрывался некий огонек. Когда я приходил к нему, и он встречал меня раз в неделю, я все еще мог на долю секунды заметить искру в его глазах, прежде чем она снова пропадет. За последние несколько лет его смех звучал все более и более печально, так, будто ему было больно. Каждый в городе подозревал его в убийствах, потому что он не знал, как нужно играть невиновного. Когда в супермаркете его кто-то обвинял в убийстве своего сына, он раздражался и выходил из себя. Вместо того, чтобы признать человека, которым он становился, он терял самообладание и все больше походил на своих родителей. Я мог воспользоваться возможностью заставить его чувствовать вину, но я этого не сделал. Я даже удивлялся, сколько во мне сострадания и злости, с которыми я мирился, и как много доброты и терпения я должен был ему дать. Я и правда был ему хорошим другом. Так как он мог покинуть меня?       Я услышал, как закрылась входная дверь и понял, что моя жена ушла из дома. Я предположил, что она взяла с собой детей. Она должна была остаться здесь, чтобы поддержать меня, но она могла подумать, что я сейчас потеряю самообладание. Я посмотрел на пол и увидел, что телефон разбит на куски. Ох.       Последний раз я видел Генри несколько дней назад. Это была такая же обычная ночь. Он не открыл дверь, поэтому я нашел его в мастерской, там он делал что-то, чего я не заказывал. Он задавал мне вопросы о моих детях, а я отвечал так, будто это меня волновало. Он улыбался на каком-то анекдоте про Майкла, единственный, который я помню, что мог рассказать ему. Затем мы смотрели фильм, как и всегда раньше. Было пару моментов, когда он хотел сказать что-то, моменты, когда он отодвигался от меня и начинал предложение, которое не мог закончить. Однако, это не было чем-то новым. Не было ничего необычного, пока я не поднялся, чтобы уйти. Обычно, я сам дохожу до двери, но в эту ночь он проводил меня. Мы вместе стояли в коридоре, и я вспомнил день, когда он заподозрил меня в убийстве его ребенка, и я знал, что он сейчас вспоминает этот день тоже. Это было неприятное воспоминание, которое я не хотел повторять, поэтому я с облегчением вздохнул, когда переступил за порог.       — Увидимся, Генри, — я усмехнулся.       Он был спокоен и просто смотрел на меня, его глаза были пусты и его рот был сжат в прямую линию, отличную от вежливой не-совсем-улыбки, которой он меня обычно одаривал. Это начинало меня злить. Если ты хочешь сказать что-то, значит либо скажи это, либо зарой это настолько глубоко, чтобы никто другой не смог увидеть.       Затем он взял мое лицо в свои руки и поцеловал меня. — Прощай, Уильям.       Он закрыл дверь, и я услышал, как повернулся замок. Конец разговора. На секунду я был смущен, затем просто ухмыльнулся, положил руки в карманы и ушел. Учась в школе-интернате, я узнал, что парни, которые долго изолированны от общества, становятся квирами, поэтому предположил, что это просто вопрос времени. Я думал, что теперь будет легче держать его ближе к себе, не зная, что затем он покинет меня навсегда. Теперь это не имеет никакого смысла.       Было только одно место, куда я мог пойти, когда чувствовал себя опустошенным. Когда я добрался туда, мой наименее любимый работник ел пиццу в ресторане. Он неуклюже мне помахал. — Что ты здесь делаешь? — я прошипел. Его рот был полон, поэтому он заставил меня ждать ответа. — Ужин, — он улыбается. Я повернулся, чтобы уйти, но он проглотил еду и откашлялся. — Гм, что-то не так? Я пришел сюда и это место показалось… странным. — Что ты имеешь ввиду? — я прищурился. В этом месте и правда есть что-то. Я думал, что я единственный, кто мог действительно видеть это, но этот ночной охранник был странным. Он игнорирует самые очевидные вещи, например, насколько сильно я его ненавижу, но в это же время он, как правило, замечает мельчайшие детали, которые никто больше не видит. — Я не знаю, — он сказал бессмысленно. — Будто что-то пропало, — мы просто посмотрели друг на друга перед тем, как я сказал это. — Генри мертв. — Ох, — он тотчас же разревелся, как ребенок, который не научился себя вести. — Вы встречались лишь однажды, — я зашипел. — перестань. — Он просто казался мне очень приятным и классным, и я сильно им восхищался, — он всхлипывает, даже не пытаясь себя сдерживать. — Ты не знал его, — я повысил свой голос. — ПРЕКРАТИ. — Из… извини, — он быстро моргает и вытирает лицо рукавом. Семья из четырех человек сидела в углу, пристально наблюдая за нами. Ему так повезло, что люди видели это, иначе я убил бы его. О Боже, надеюсь, я смогу убить его. Прямо передо мной лежит нож и это было бы так легко. Его кровь, стекающая с праздничной скатерти стола. Нет. Хватит. Мне просто нужно привести мысли в порядок и наконец добраться до безопасной комнаты. — Тихо, тихо, все хорошо, — Я сжал его плечо, подавляя желание посмотреть на семью, которая определенно наблюдает за нами. — Сейчас я пришел, чтобы забрать некоторые вещи. Ты заканчиваешь свой ужин и возвращаешься, когда будет твоя смена, хорошо?       Он кивает. Когда я прошел через служебный вход, я быстро взглянул через маленькое окно и увидел, что ему слишком грустно, чтобы доесть ужин. Жалкий. Я прошел до конца коридора и повернул за угол. Это выглядит как тупик, но если у тебя есть ключ, то за дверью открывается целый мир. Мой мир.       Я закрыл дверь и спустился по лестнице в подвал, который все забыли. Они все еще здесь. Мои дети, моя настоящая семья, единственные люди, которым я могу безоговорочно доверять. С каждым днем они становятся все более отвратительными, но я в любом случае их люблю. Я любил Генри тоже. Я думал, он понимал. Я видел, как он сомневается, но я верил, что глубоко внутри, он знал, что принадлежит мне. Это заняло немного больше времени, чем я предполагал, но однажды он должен был справиться с тем, что потерял своего сына. Я мог рассказать ему правду, и мы бы посмеялись над этим. Генри не должен был умереть.       Они говорят, что, когда кто-то себя убивает, то оставляют своих близких с бесконечными мыслями о том, что они могли бы изменить. Я всегда думал, что это глупо, но вот я здесь. Я должен был привести его сюда. Я должен был сделать это сам. Задушить в его теле жизнь своими собственными двумя руками, так, чтобы я смог остаться с ним навсегда. Почему он сделал это сам? Он сделал это только для того, чтобы ранить меня? Это… моя вина?       На мгновение моя голова опустела. Комната закружилась. Я не чувствовал себя. Я не знаю, кто я или что я. Я — это просто куча органов в облике человека, которых ничего не держит вместе. Я обнял свое тело, опустился на колени и прижал голову к полу. Холодный бетон напротив… чего-то, я не знаю из чего я сделан. Я окружен своими детьми, их мертвые глаза смотрят на меня с отвращением. Я не могу видеть их, но я знаю. Они все ненавидят меня. И Генри ненавидит меня. Я снова задаю вопрос. Уильям, это твоя вина?       Комната прекращает двигаться. Мертвецы возвращаются ко сну. Что-то шевелится внутри моего желудка и выходит изо рта как смех. Конечно нет. Он сам сделал это с собой. Он сам так поступил со мной. Он был эгоистичным монстром. Скатертью дорожка.