Флуктуация

Ей почему-то казалось, что всё пройдет менее... обыденно. Не после того, как она помогла выиграть почти настоящую войну и лично встретилась с древними синтетическими врагами своего народа. (Человеческий Альянс даже вынес ей благодарность — за участие в операции на Цитадели в составе инфильтрационной группы, «группы Шепарда»; и это после того, как Совет уже три без малого века закрывал глаза на то, что кварианцы вообще существуют!..) Но стоит ей шагнуть на палубу «Райи», и кажется, будто ничего не изменилось. Ни для нее, ни для Флотилии. Она снова одна из частей целого, одна из детей изобильной «Райи», и ей никто не обязан уделять особенное внимание. Незачем. Тетушка Раан, конечно, берет ее за руки. Прижимается шлемом к шлему. «Мы так рады, что ты вернулась, девочка». Тали шепчет: «Спасибо» — тетушка ведь сама адмирал, но нашла время, прибыла со своего корабля. Вот только отец, стоящий в окружении старших офицеров «Райи», лишь поднимает раскрытую ладонь — формальным жестом приветствия — и тут же возвращается к прерванному мгновением раньше разговору. Ей хотелось, чтобы отец обнял ее и сказал, что гордится. Сказал, что она привезла сведения, важные для Флотилии. Что ее Паломничество навсегда останется в истории семьи Зора. (Ей хотелось бы, чтобы отец спросил ее о том солдате-человеке, который как раз и подарил ей возможность вернуться с честью. Который говорил с ней со спокойной уверенностью и помогал, даже без всяких просьб, освоиться с не самой привычной техникой — не говоря уж о том, что с самого начала попросту спас ей жизнь.) Отец не соединял с ней костюмы и не касался ее шершавой от постоянного недостатка витаминов кожи уже так давно — с тех самых пор, наверное, как не стало мамы. (Тали скучает по его скупой нежности, но никогда и ни за что не сможет сказать об этом вслух.) На собрании, где называют по очереди имена каждого из возвратившихся в эту декаду из Паломничества и благодарят за вклад в благополучие Флотилии — ритуальными фразами, согласно традиции, без различия заслуг, — отец просто зачитывает ее имя с листа вместе с тремя другими, а затем передает слово Хан'Геррелю. Тот откашливается. А следом объявляет, что перечисленные его коллегой достойные представители молодого поколения станут блестящим пополнением Тяжелого Флота — и, в том числе, экипажа его собственного корабля. На этих словах Тали ловит направленный именно на нее внимательный взгляд, отраженный шлемом. Но она не возражает; хотя и понимает, как именно договаривались об этом назначении у неё за спиной. Она скользит в рутину «Нимы» легко, как будто (почему «как»? так оно ведь и есть) ее всю жизнь именно к этому и готовили. Она безукоризненно выполняет поручения старших членов экипажа, заслуживает к себе доверие — так, словно ей не доводилось делать этого прежде: на корабле, частью которого она не могла себя называть, даже если бы захотела — потому что тот принадлежал другой расе. Время от времени отец спрашивает ее о привезенных ею деталях и фрагментах гетских корпусов — не лично, шлемом к шлему, а по выделенному каналу во внутренней сети. Спрашивает так, как будто она достала эти детали на черном рынке, украдкой, а не добыла в бою — и Тали прекращает даже пытаться об этом упоминать. Она знает, что отчеканит в ответ отец: «Несущественно для дела». Она уже не может толком припомнить: каково было спать в собственном, пусть и маленьком, закутке — в почти пугающей тишине, нарушаемой только успокоительным звуком работы корабельного масс-ядра. Каково было ступать на поверхность планеты (не одной планеты — многих и многих, всякий раз разных) едва ли каждые несколько дней. Каково было пытаться определить вкус нового воздуха через фильтры шлема. Каково было чинить на ходу сломавшийся вездеход, который Шепард едва не уничтожил очередным рискованным спуском — чинить в четыре руки, с ним вместе, отвлекаясь иногда на то, чтобы сделать выстрел из дробовика или набрать нужную команду на омни-туле. (Она пытается вспомнить его лицо — лицо, подумать только! — но перед глазами встает привычная матовая поверхность шлема). Порой Тали просыпается еще до своей смены от острой мысли: вдруг это всё ей просто показалось — было одной из тех долгих галлюцинаций, которые бывают при заражении и неправильном подборе лечения: красочных, но быстро распадающихся на отдельные, не связанные между собой фрагменты, после выздоровления. Быть может, было бы легче, если бы у нее остались записи. Кварианцы не делают снимков и голограмм на внешних носителях — слишком мало у них личного пространства, чтобы загромождать его подобными сентиментальными мелочами, — но в костюм вполне возможно установить систему записи и программное обеспечение к ней. Тали, впрочем, не подумала об этом на Цитадели, когда была еще такая возможность, — не говоря уж о том, что модификации щитов и оружия были в тот момент в куда большем приоритете. Быть может. Но записей нет, и война — неужели, недоверчиво спрашивает она у себя, это действительно была война, настоящая, не та, о которой говорят учебники трехсотлетней давности?.. — отодвигается в прошлое, и письма, начатые и брошенные, оседают в архиве омни-тула: из-за вечно колющего в затылке страха — что они вернутся назад с уточнением: «Адресат не найден». Новости о крушении «Нормандии» — о гибели Шепарда — приходят на Флотилию только спустя полгода: вместе с ещё двумя молодыми кварианцами, завершившими собственные Паломничества. Флотилия живёт замкнутой жизнью. Флотилия не интересуется галактикой и ее дрязгами, сколь бы то ни было громкими. Флотилия думает только о себе же самой — или о родном мире, который каждый мечтает увидеть однажды. (Быть может, думается вдруг Тали с отчаянной горечью, дело было, в конце концов, не только в упрямстве Совета Цитадели. Быть может, кварианцы и сами... Но она встряхивает головой и обрывает мысль.) Она уходит в работу, пытаясь заглушить в себе такое чувство, словно вместе с «Нормандией» разбилась и какая-то надежда на другую жизнь. Но ведь в этом с самого начала и не было никакого смысла, верно? Тали содрогается, стоит ей хотя бы на миг представить себя — изгнанницей. Паломничество предназначено быть всего лишь этапом. Прелюдией к взрослой жизни. Флуктуацией, которая неизбежно возвращается в норму. Лучше считать, будто всё действительно — показалось.