Почему ты на меня не смотришь?

      Блейк вечно смотрела на Адама с глубоким восхищением и пышущей любовью в глазах. Она свято верила, что он делает все правильно. Что ведет всех фавнов в нужном направлении. И она ослепла.       Когда Адам стоял там, на пьедестале, возвышаясь над толпой, закрывая их своей величественной тенью, сердце Белладонны трепещало, укутываясь в черные одеяла ночного следа Тауруса. Блейк сосредоточенно смотрела на то, как его бледные лопнувшие губы истекают каплями крови, летящими во все стороны, пока он яростно и бурно описывает всю свою кипящую ненависть к жалким, мерзким людям. Блейк его слушала. Она его слышала. Илия взяла ее за запястье. — Блейк, ты в порядке? — отвлекла кошку от пристального разглядывания возлюбленного. — Да, — выдернула руку. — Я слушаю. — Я поняла… — немного погодя, Илия медленно и неуверенно начала что-то шептать, будто боясь, что на нее напрыгнут тысячи когтей, рогов и удушающих лап других фавнов. — По-моему, этот Адам уже как час распинается о том, что мы уже знаем. Лучше бы рассказал про…       Жалобу Илии не дал завершить осуждающий и покорный Таурусу взгляд Блейк. Черноволосая недовольно фыркнула, поправила прическу и направилась ближе к возвышению, где стоял сам объект всеобщего наблюдения. А оставшейся там, в толпе, будто как она и боялась, в спину вонзили острые кошачьи когти, в груди кололи могучие, коренастые бычьи рога, а на шее были их руки, плотно сжимающие ее. Амитола опустила взгляд. Ее невинные веснушки на загорелых щеках окрасились в угрюмо-синий. Ей было больно. Блейк была ее, не Адама.       Каждый раз. Каждый чертов раз после ярких кровавых речей Тауруса он проявлял свое зверство через порывы жгучей страсти. Вместе с Блейк. Он касался ее нежной, тонкой, исписанной извилистыми сосудами шеи своими обжигающими грубыми пальцами. Оставлял на бедрах тропы алых следов, лишая их своей белой, бледной чистой невинности. И это нравилось Белладонне. Девушка, затаив дыхание, стояла в углу, прижатая к нему широкоплечим силуэтом Адама, не смея сделать ни одного резкого движения, что могло спровоцировать бычка на более агрессивные и дерзкие маневры. Княжна была тиха и скромна: она боялась Адама, но так желала его острых, впивающихся в шею поцелуев, его неаккуратных поглаживаний всей длины тела. Никто не видел их цветущего романа, никто не слышал их приторно-сладких «любовь моя», никто, кроме Илии.       Хамелеонша тихо смахивала слезы, оставляя смурые следы на своих пятнистых щеках. Серые глаза обливались горечью и ноющей, протяжно кричащей ненавистью. В очередной раз все повторилось. Льющиеся, как смрадные отходы, пустые сказы Адама о жестокости и непонимании человечества. Блейк со всем своим влечением смотрела на рассказчика, глупо улыбаясь. Илия смотрела на подругу. Смотрела, лишь смотрела на столь недосягаемую для любого дочку вождя. Для любого, кроме чертового командира какого-то там чертового отряда. Амитола, лишая кошку очередной дозы страсти и града любви, осторожно схватила подружку и отвела ее в сторону. Хамелеонша бросила на нее быстрый, отчаянный взгляд.       Острый, маленький подбородок, бледно-персиковый румянец, будто цветущая нежная вишня, сияющие непонимающим желтым ночным блеском глаза, устало прикрытые веки, украшенные плотным слоем голубых теней. Ониксовые узкие зрачки, бегающие туда-сюда в попытках найти хоть след своего возлюбленного, черные густые волосы, спадающие прямыми локонами по овалу стройного лица. Тонкая алебастровая кожа, отражающая лунные лучи серебристого света. Пушистые навостренные кошачьи ушки-треугольнички. Так Блейк видела Илия.       Преграда на пути к Адаму. Препятствие, мешающее достать ее наркотик. Не лекарство от зависимости, а лишь временный пластырь. Ничего более. Так Блейк видела Илию. — Послушай, — Амитола, трясясь мелкой дрожью, положила свои холодные ладони на крепкие, натренированные, покрытые отметинами засосов Адама плечи Белладонны. — Блейк… Я… Так больше не могу. Ты — моя подруга. А ты… Просто бежишь к этому Адаму. Это нездорово! Перестань, прошу, ради твоего же блага… — Если завидуешь — делай это молча. Это моя жизнь, не лезь, Илия. — Фавн-кошка вырвалась из мертвой хватки соплеменницы.       Однако «преграда» вновь схватилась за свою обожаемую. Из набухших от вечных истерик глаз посыпались ручейки горьких слез. Серьезное лицо превратилось в съежившееся от водопадов страданий детское личико. Точно отняли конфетку. — Почему… — взрыдала Илия. — Почему ты на меня не смотришь, Блейк?!