Родственные браки

Нанналли… изменилась. Однажды Лелуш понял это за ужином, когда сестренка через весь стол потянулась к баночке с джемом, а он сидел напротив и увидел в вырезе ее платья ложбинку грудей. Увидел полоску молочно-белой кожи и края двух полушарий, которые, как и положено, увеличиваются у шестнадцатилетних девушек, невзирая на их состояние здоровья и, тем более, титул. Нанналли росла — она больше не была маленькой девочкой, которую Лелуш решил защитить ценой своей жизни. Она не была беспомощна. Да, она все еще нуждалась в помощи других, но в основном справлялась со всем сама. И Лелуша пугало то, что его сестренка, его ангел, его главное сокровище — так резко переменилась. Тело у нее тоже, наверняка, женственно округлилось — во всяком случае, колени и локти потеряли подростковую угловатость гадкого утенка; Нанналли превратилась в прекрасного и гордого лебедя. Ее движения и жесты стали более изящны и грациозны, как и подобает императрице, и лицо тоже избавилось от детской пухлости щек — черты Нанналли заострились, и она, подрастая, становилась все больше похожа на Лелуша. Странно было узнавать в сестре — себя. Странно — и страшно. Лелуш не признался бы, что любит Нанналли, не как сестру, даже под дулом пистолета или прицелом Фрейи — потому что это невозможно. Потому что он — заботливый старший брат, и он должен оберегать свою маленькую сестру, как оберегал всегда — от самого себя в том числе. Лелуш не мог даже помыслить о том, что Нанналли думает о том же, о чем и он. Он не мог поймать ее нежный и печальный взгляд, не мог растолковать его сути, увидеть в глубине сапфировых глаз такую же влюбленную тоску, как у него самого. Давно не решался посмотреть ей в глаза. И каждый раз после ужина с Нанналли шел в холодный душ, становился под струи воды, безжалостно хлещущие обнаженное тело, и до боли в веках смыкал глаза. И даже тогда видел Нанналли.

***

Этим утром все было так же. Выпив с Нанналли по чашечке чаю и не сводя глаз с ее тонких, выпирающих ключиц, Лелуш отвез коляску сестры в ее кабинет, а затем вернулся в гостиную, пытаясь отогнать от себя мысль о том, что сегодня императрица надела чересчур открытое платье. В гостиной, как будто ей там и полагается быть, сидела С.С., жуя очередной кусок своей любимой пиццы. Лелуш выдохнул, переключаясь с непотребных мыслей на привычное негодование по поводу нахальства зеленоволосой ведьмы. — Ты еще долго будешь бегать? — не дожидаясь реплики союзника, флегматично спросила С.С. У Лелуша дернулась бровь — неужели так заметно? Впрочем, ведьма могла иметь в виду что угодно другое. Что угодно, только не любовь британского принца к своей родной сестре. Этим секретом Лелуш с ней делиться не планировал, хотя С.С. открыла ему все свои тайны. Нанналли — только его сокровище. Его чувства — только его секрет, и о них не должен знать никто, даже предмет этих самых чувств. Пауза затянулась, и Лелуш мысленно выругался. Вслух ответил как можно более непонимающе: — О чем ты? — Да все о том же, — С.С. посмотрела на принца и улыбнулась. — Ты что, не в курсе, почему народ сегодня устроил митинг на площади? Лелуш уже перестал обращать внимание на недовольных, естественно, пока те не угрожали Нанналли, так что он немного удивился, но показал это одним незаметным движением губ. Ведьма, впрочем, заметила. И сказала невероятное, сказала то, что навсегда разрушит мир Лелуша и Нанналли, то, что сделает его безмерно счастливым, то, что ударит его под дых, как огромный кулак, заставляя прерваться дыхание… — Сотая императрица Священной Британской Империи разрешила родственные браки. Решайся, Лелуш.