На чужом поле

      Джонхён остался до конца матча, заняв место на трибуне, чтобы видеть Кибома. Хотел выловить его и поговорить, чтобы эта пара неосторожных, сказанных сгоряча слов не успела перерасти в серьёзную ссору. Но после финального свистка Кибом удивительным образом исчез, хотя, казалось бы, трудно упустить из вида его крашенный шухер. В одно мгновение он сидел на трибуне и пускал слюни вместе с женской половиной болельщиков, когда этот позёр Минхо стащил с себя футболку; а в другое, стоило отвлечься на очередной дикий визг, уже бесследно растворился в толпе. Джонхён минут пятнадцать проторчал возле выхода, однако Кибом так и не объявися. На звонки он тоже не отвечал. Обиделся.       Сам Джонхён провёл остаток дня в тренажёрном зале. Нет, вовсе не от того, что при виде кубиков этого мистера Безупречность захотелось плотнее запахнуть рубашку, хотя его самого природа вроде тоже не обделила и дурацкими комплексами он не страдал. И уж точно не от того, что Кибом пялился на всё это великолепие так, что хотелось взять тряпочку и слюни подтереть, а лучше сразу тазик подставить. Нет. Джонхён хотел, чтобы с потом вышли глупые мысли. Только и всего.       После игнора в выходные Джонхён думал, что Кибом и дальше будет от него морозиться, и морально был к этому готов. Но Кибом как ни в чём не бывало объявился на парах: проскользнул вслед за преподавателем и вопреки всем ожиданиям плюхнулся на соседнее место, привычно бросив сумку на стол. Только по-прежнему не смотрел в сторону Джонхёна. Вместо этого он педантично раскладывал свои ручки и конспекты, а потом всю лекцию притворялся, что внимательно слушает; методично что-то решал, записывал... Разве что руку не тянул, как примерный школьник. Ну такой прилежный студент, куда деваться?       Джонхён прекрасно знал, что это представление. Весь вид Кибома буквально кричал: «Я жду извинений». Удивительно, что все здесь присутствующие, включая лектора, ещё не пали ниц перед ним, моля о снисхождении.       И ведь специально пришёл к звонку и сел вроде бы рядом, но не настолько, чтобы с ним можно было спокойно поговорить, заставляя Джонхёна полтора часа мучиться ожиданием и терзать зубами несчастную ручку. Только вырабатывался иммунитет к кибомовским методам манипуляции, как тот подключал новые.       — Кибомми, ну извини. Я погорячился, — сказал Джонхён во время перерыва, точно зная, что Кибом первым не пойдёт на мировую. Это явление считалось сродни чуду, даже когда тот был сам виноват, а сейчас совсем было бы из области фантастики.       Кибом демонстративно уткнулся в свой конспект, якобы перечитывая написанное. Ещё бы! Лекции по матанализу такие увлекательные…       Раньше Кибом такого рвения к учёбе не проявлял, хоть и умудрялся каким-то образом без особых проблем сдавать экзамены.       — Что мне сделать, чтобы ты меня простил? — Джонхён подсел к нему ближе и вздохнул, мысленно прощаясь со всеми сбережениями, которые худо-бедно удалось скопить. — Ну хочешь, сходим куда-нибудь. Или я куплю тебе что-то. Те джинсы, про которые ты мне все уши про...       На этот раз Кибом на него посмотрел. Выразительно. Так, что взгляд прошёл на вылет.       — Хочешь от меня откупиться?       — Хочу загладить вину.       — Чтобы у тебя появился повод упрекнуть меня в продажности? — хмыкнул Кибом, возвращаясь к конспекту.       — Ну хватит дуться! — Джонхён отодвинул в сторону дурацкие тетрадки и, обняв Ки одной рукой за плечо, боднул его в висок. — Не хотел я тебя обидеть. Не знаю, что на меня нашло.       — Не верю. — Кибом откинулся на сидении и, вывернувшись из объятий, сложил руки на груди. Прекрасно же знал, чего Джонхёну стоило выдавливать из себя извинения, и всё равно издевался. — Щенячий взгляд на этот раз тоже не прокатит.       — Мне что, на колени перед тобой встать?       Кибом скептично выгнул бровь. Не верил? А пора бы уже привыкнуть, что перед ним находился единственный человек, способный потягаться с ним в упёртости.       — Ты что делаешь?! — Глаза Кибома округлились, когда Джонхён перелез через него и, встав в проходе, действительно опустился на колени.       — Кибомми, мы знакомы уже три года… — отрезая Кибому пути к отступлению, начал он.       — Прекрати немедленно, — зашипел тот, вскакивая со своего места и пытаясь поднять Джонхёна на ноги.       С задних рядов послышались смешки и одобрительный свист.       Кибом всегда старался выглядеть невозмутимым и делать вид, что ему всё до лампочки, однако засмущать его трудностей не представляло. Вот и сейчас на молочно-белой коже проступили красные пятна, а глаза взволнованно забегали в поисках спасения.       — Не позорь меня!       — Ты должен понимать, насколько дороги мне наши отношения. Поэтому перед лицом всех присутствующих… — проигнорировав его шёпот-крик, невозмутимо продолжил декламировать на всю аудиторию Джонхён.       — Так и быть, я тебя прощаю. Только замолкни! И встань уже, наконец!       Кибом собирался было снова занять своё место, но Джонхён обхватил его со спины, не давая сесть, и уткнулся носом ему в плечо.       — Эй! Это не значит, что можно руки распускать. Не пали контору. На нас все пялятся, дубина!       Кибом попытался отпихнуть его, но Джонхён лишь сильнее сцепил руки.       — А на кого им ещё пялиться? Забей.       — Скромность — не про нас? — нервно усмехнулся Кибом.       — Прости, — вместо ответа прошептал Джонхён, на сей раз искренне.       — А сразу не сказать было, без этой клоунады? Придурок.       Последнее прозвучало настолько привычно и ласково, что Джонхён невольно расплылся в улыбке, как будто это было лучшее, что ему доводилось слышать в свой адрес. Действительно придурок, наверное.       — Только ты раньше времени не радуйся. Джинсы всё равно мне купишь.       Казалось, горевать надо и думать, как не загнуться от голода ближайшие пару месяцев, но почему-то улыбка расплылась ещё шире. Деньги не стоили ничьих сожалений, особенно когда Кибом затих, смирившись, и вместо того, чтобы рваться из объятий, положил свою руку поверх его ладони.

***

      — Что так долго? — Джонхён просунулся в примерочную.       Казалось, Кибом, захватив с собой ворох одежды, свалил в Нарнию. Джонхён уже успел поковыряться в телефоне, покрыть матом кучу пакетов, то и дело выскальзывающих у него из рук, и проголодаться, в конце концов. Кибом обещал его угостить за эту каторгу в несколько бесконечно длинных часов.       — Эй! Не подсматривай! Кто разрешил тебе заходить?— Одной рукой прижимая к себе штаны (почему-то именно к груди, а не к тому, что ниже) Кибом стукнул его по макушке и попытался вытолкать обратно.       Он никогда не был скромником. По крайней мере, Джонхёна точно не стеснялся, порой дефилируя полуголым у него перед носом. Что ещё за внезапные стесняшки?       — Можно подумать, что я там чего-то не разглядел. Я сотни раз видел твои пьяные танцульки в трусах. Пару раз даже заснял, — пробубнил он себе под нос, вспоминая несколько компроматных видео. Содам ещё долго глумилась, застав их как-то за этим интимным занятием: «Снимаете хоумвидео на долгую память, мальчики?»       — А сейчас я трезвый. Так что вон отсюда! — На сей раз Кибом зарядил ему по голове штанами, прогоняя возникшие перед глазами пикантные картинки не такого далёкого прошлого.       Джонхён обиженно растёр ушибленное место, но, как и было велено, больше не совался в примерочную.       Кибом, видимо, решил над ним сжалиться и уже через пару минут вышел сам.       — Я выбрал. Как тебе?       Джинсы оказались настолько драными, что вообще едва ли могли претендовать на звание «джинсы». Скорее две тряпицы, скреплённые честным словом и не скрывающие ровным счётом ничего. И Джонхён, вдруг поймал себя том, что откровенно уставился на всё это безобразие. Призвав на помощь здравый смысл, он попытался отвести взгляд, но тот не желал отлипать от почти полностью обнажённых стройных ног. И ужаснее всего, что это видел Кибом.       — Знаешь… мало, что изменилось, — нашёлся Джонхён, выходя из оцепенения. — Да ладно тебе. — Он поймал в третий раз занесённую для удара руку. — Пойдём уже пожрём. За сегодня я уже все грехи искупил. Не только перед тобой, но и, думается, перед всем человечеством.

***

      — О! Ты снова с подружкой! — встретил их возглас Содам, когда, закупившись едой в ближайшей забегаловке, они с пакетами ввалились в квартиру.       — Я тоже рад тебя видеть, нуна, — набрав язвительности в голос, в тон ей ответил Кибом. — Мы постараемся потише.       Джонхён выразительно приподнял бровь, намекая сестре, что шуточки сейчас немного не к месту, но был нагло проигнорирован.       — Не напрягайтесь. Я уже ухожу, — бросила она, собирая тарелки с ужином. — Развлекайтесь, мальчики. — И скрылась в своей комнате.       Развлекаться однако получалось… не получалось. Была ли то заслуга дурацких шуточек Содам или что-то другое, но шаткая убеждённость, что наконец-то всё стало по-прежнему, за которую отчаянно цеплялся Джонхён, окончательно разрушилась.       Они молча поужинали, перекинувшись лишь парой незначительных фраз, и, избегая неловкой тишины, сели смотреть фильм. И с каких пор она стала такой неуютной?       Временами Джонхён поглядывал на притихшего Кибома, и расстояние в полметра казалось ему непреодолимой преградой. Словно между ними выросла невидимая стена.       Раньше Кибом всё время лез к нему под бок, игнорируя жалобы Джонхёна, что ему жарко. Когда они смотрели фильмы ужасов, он забавно вскрикивал, оглушая его на одно ухо, и прижимался ещё ближе. Сейчас же он забился в угол дивана и, покусывая губы, обнимался с подушкой. И Джонхён не мог найти повода, чтобы так же непринужденно прижать его к себе, как тогда в аудитории. Вроде бы это так просто, он делал это не раз. А сейчас, когда они остались наедине, это стало чем-то невозможным.       В один момент, обругав себя последним трусом, Джонхён почти отважился нарушить его личное пространство, но Кибом, словно подслушав его беспокойный ток мыслей, обернулся, и вся решимость разбилась о его непонимающий взгляд.       — Что? Не интересно?       — Не очень, — честно признался Джонхён. — Может, лучше в кино завтра сходим?       — Не могу. Завтра Минхо играет.       Досада, выпустив острые коготки, заскреблась изнутри.       — Не надоело тебе на стадионах тусоваться?       Кибом пожал плечами, вроде бы действительно обдумывая этот вопрос.       — Нет пока.       — Ну и как у вас… с ним? — прорвалось то, что перманентно терзало Джонхёна. Ранее он как-то не решался об этом заговорить.       Удобнее было считать, что идея Ки провалилась, а ещё лучше — что это было минутное помутнение, навязчивая идея, а сейчас Кибом и думать об этом забыл. Но что Джонхён успел вынести из их многолетней дружбы, так это то, что Кибом слов на ветер не бросал. Даже если уже перегорел, всё равно дело до конца доведёт. Из принципа. Его бы настырность да на благие цели!       Кибом явно удивился такой постановке вопроса.       — Тебе-то что? Раньше моя личная жизнь тебя не заботила.       — Неправда, я постоянно выслушиваю все твои слезливые истории.       — Потому что тебе деваться некуда, — фыркнул Кибом. — Я же вижу, с какой отвратительной мордой ты их слушаешь.       — И ничего она не отвратительная! — возразил Джонхён. — И не морда совсем.       Кибом улыбнулся уголками губ и посмотрел на него. Как показалось Джонхёну, немного печально.       — Как я мог забыть? Ты же у нас красавчик-сердцеед. — Он отложил подушку и подсел ближе, запуская руку ему в волосы и кончиками пальцев поглаживая затылок. Это вообще запрещённый приём.       — Не издевайся. — Джонхён попытался увернуться от ласкающей руки. Просто от проникающего под кожу взгляда Кибома и движений его прохладных пальцев, лицо пылало, а внутри всё покрывалось льдом, отчего вдоль позвоночника волнами пробегал озноб.       — Не думал даже. — Кибом отсел, вновь закрываясь.       — Ну так… ты мне так и не ответил. — Мазохист внутри Джонхёна снова взял бразды правления. — Вы, типа, вместе, или что?       — Нет ещё. Охота на оленей требует терпения. Не хочу его спугнуть.       — Ты его любишь или так? — Джонхён сам не понял, как это сорвалось с языка. Как вообще такое можно спрашивать?       — Ну ты загнул! — Кибом в недоумении уставился на него и как-то нервно дёрнул уголком губ. — Что за девочковые разговоры? Может, ещё построим шалашик из одеял, возьмём фонарик и будем делиться секретиками?       Он бы, наверное, свернул тему, но Джонхён продолжал выжидательно смотреть.       — Откуда я знаю? Мы с ним только парой слов перекинулись. Намёк он вроде понял.       — Но он тебе нравится.       — Ну… Он привлекательный. Умный.       Кибом явно не горел желанием вдаваться в подробности. Он дотянулся до ноутбука, выключая уже никому неинтересный фильм.       — Поздно уже. Я, пожалуй, домой.       — Не останешься?       — Нет. Я хотел выспаться. Не хочу завтра быть с синяками.       Джонхён вышел за ним в коридор и, прислонившись к стене, безучастно наблюдал, как Кибом зашнуровывал кеды. И не понимал, что он чувствовал в этот момент: грусть или облегчение.       — Проводить? — предложил он, глядя, как Кибом собирает свои сваленные в углу пакеты.       — Я тебе девчонка, что ли? Дотащу. Своя ноша не тянет.       Наверное, Кибом чувствовал его лучше, чем он сам.       А ещё он никогда не врал, что дорожит их дружбой, пускай и говорил это всегда только в шутку. Если на секунду допустить, что Кибом дал бы слабину и, пустив в ход всё своё обаяние, сделал шаг навстречу, крепость Джонхёна в мгновение рухнула бы, погребя его под обломками. Сил оттолкнуть его точно не нашлось бы.       Стоит ли вообще что-то менять? Что было бы, переступи они черту? Возможно, действительно разрушили то доверие, что установилось только между ними. То, что выше и важнее влечения или страсти. То особенное, чего ни у него, ни у Кибома не было больше ни с кем другим. И не факт, что взамен они приобрели бы нечто бо́льшее. В конце концов, ломать — не строить.       И Кибом, вовремя пресекая чувственные моменты, не давая им перерасти во что-то серьёзное, отчётливо давал понять, что следующий шаг за Джонхёном, если он посмеет рискнуть.       Ему нужно было подумать. И Кибом любезно предоставил ему такую возможность, оставив в одиночестве на остаток выходных и всю следующую неделю упархивая на крыльях… (Джонхён не хотел вдумываться чего) сразу по окончании занятий в универе.

***

      Неделя без Кибома — это вечность. Джонхён уже стал зависим от общения с ним, от его бессмысленной болтовни, запаха, просто присутствия… Добивался Кибом этого сознательно или нет, но он уже поймал Джонхёна в ловушку, став чем-то самым необходимым и незаменимым в его жизни. Джонхён осознал это, однажды вечером обнаруживая себя под окнами его дома.       Он не предупреждал Кибома о визите. Он и сам-то не до конца понимал, как пришёл сюда. Но учитывая, сколько раз тот сам заваливался к нему без приглашения, это не было бы чем-то из ряда вон. Хотя Джонхён ещё не решил, хочет ли вообще войти.       Решение пришло само собой.       Рядом хлопнула дверь, и Кибом вылетел из подъезда. Не заметив стоящего чуть поодаль Джонхёна, он промчался мимо в своих драных недоштанах и, махнув кому-то в припаркованной возле тротуара чёрной «Хонде», нырнул в темноту салона.       Что ж… Мяч ушёл к противнику. Осталось понять, что с этим делать.