Fade to Black

— Аххн! Такахиро стиснул зубы, чувствуя, как короткие ногти впивались в нежную кожу его бёдер. Он сходил с ума от ощущений, которые испытывал — боль, удовольствие, он больше не мог с уверенностью сказать, что из этого доминировало — всё, что было важно — эта… эта невыносимая потребность быть наполненным, быть использованным, быть контролируемым и отказаться от всего ради чего-то, ради кого-то, чтобы достигнуть страстно желаемой разрядки, о которой он так долго мечтал. Он не мог нормально видеть в этом положении, будучи согнутым над огромным столом из красного дерева, скрепки и ручки впивались в его кожу — всё плыло перед его глазами, капли пота стекали с его нахмуренного лба к его бровям и цеплялись за густые, длинные ресницы. — Хорошо, — Така слышал его голос позади себя, пока он стонал от боли, когда тёплая грудь прижималась к его израненной спине. От пота, покрывающего их тела, и грубого трения между бóльшим телом и следами ударов на его спине ему было невыносимо больно — но он не смел кричать, он не мог, не будет — потому что он сам попросил об этом. Молил об этом. Снова и снова, пока мужчина наконец-то не вышел из себя, пока его терпение не вылетело в чёртово окно и он не поддался своим безрассудным желаниям. — Ты был так хорош… — пробормотал он рядом с его покрасневшим ухом, громкий жалобный стон слетел с его пухлых губ, когда мужчина грубо толкнулся вперёд, практически впечатывая тело Таки в тёмный деревянный стол. — Тебе нравится это? Тебе нравится это, ты… ты… Да, да, да! Его сознание кричало от каждого мощного движения, его бёдра ударялись об стол всякий раз, когда мужчина с силой толкался в него, как будто собирался проникнуть ещё глубже и глубже — зайти всё дальше и дальше, пока Така не сможет слышать ничего, кроме громкого звука соприкосновения кожи, этих бёдер, что сталкивались с его ярко-красной задницей, когда он засаживал ему по самые яйца, прежде чем полностью вытащить свой член, повторяя эти безумные движения снова и снова. — Кто бы мог подумать… Нет, нет, не говори больше ничего… Така хотел ударить мужчину, чтобы тот захлопнул свои идеальные губы. Он не хотел слов, не хотел болтовни, потому что всё, чего он желал — это чтобы его выебали как никогда в жизни, но было что-то в этом глубоком низком голосе, что посылало дрожь вниз по его позвоночнику прямо к его члену. Он хныкал, когда его розовый маленький член ударялся о стол с каждым толчком. Он истекал смазкой и молил о разрядке, но тщетно, потому что мужчина умело обвязал его лентой. Красная лента была туго завязана вокруг его члена, не давая ему кончить, продолжая эту блаженную пытку часами. Но я не могу… я хочу… мне нужно… Он попытался пробраться рукой вниз, чтобы дотронуться до него, хотя бы немного. Пламя внизу живота сводило его с ума — добавить ещё саднящее чувство от ран и боль в мышцах — но большая ладонь оттолкнула его, хватая обе его руки и грубо прижимая их к столу над его головой, пока он продолжал всё сильней вбиваться в него. — Кто сказал, что ты можешь прикасаться к себе, а?! Така вздрогнул от грубости этого голоса, раздавшегося прямо рядом с его ухом. Боже, он звучал так сексуально, почти, как грех, иметь такой голос, должно быть, просто незаконно, он заставлял Таку таять, молить и просто… желать опуститься на колени, подчиниться и следовать каждому его слову… — П-прости—! — судорожно вздохнул он, посмотрев на него, когда повернул голову в сторону, его алая щека упиралась в холодное, блестящее дерево. — Прости, пожалуйста, не— Не останавливайся. Используй меня ещё. Трахни меня ещё больше. Больше. Люби меня. Сделай мне больно. Сделай всё для меня— Безмолвный крик сорвался с его губ, когда мужчина схватил его за волосы, оттягивая его голову назад и заставляя всё перед его глазами потемнеть на мгновение. Больно. Больно. Больно. — Ты правда хочешь быть наказан, хах, — выдохнул он рядом с нежной кожей его плеча. — Может, мне… ах… может мне действительно стоит в этот раз по-настоящему наказать тебя, Мориучи-кун…? Было очень больно, но, в отличие от его ночных кошмаров, в отличие от его прошлого опыта, это заставляло Таку чувствовать себя хорошо. На самом деле. Вместо того, чтобы испугаться этой угрозы, Така, будучи тем ещё мазохистом, чувствовал, как его кровь вскипала от этого. Наказание? Он будет наказан? Его голова закружилась, непристойные сцены, все эти годы строившиеся в его сознании — с наручниками, цепями, плетями, кожаными ремнями и игрушками, которые он только мог представить, стремительно мелькали перед его глазами, его чувства были переполнены, когда он медленно терялся в пучине блаженства разрядки. Его кожа горела от этих мыслей, потому что это, безусловно, будет больно — очень и очень больно — и он мог чувствовать, чувствовал это прямо сейчас, просто думая об этом — жгучая боль в запястьях, верёвки, впивающиеся в его кожу, холодный металл цепей, скользящих и звенящих от каждого движения, большой, горячий член, который грубо толкался глубоко в его податливое тело, овладевая им, и острые клыки, впивающиеся в его плечо — все эти воображаемые ощущения заставляли его задыхаться, а глаза закатываться, когда он пытался, изо всех сил, он пытался жить в настоящем, оставаться в реальности. — Дааааа, — прошипел он, нетерпеливо толкаясь бёдрами назад, а не пытаясь отстраниться. — Пожалуйста… пожалуйста… накажи меня… я… я— о боже! Его взгляд зацепился за их отражение на шкафу возле стены напротив. В комнате было темно, она едва освещалась лунным светом, что просачивался через стеклянные двери, но Така мог видеть его — их — в стекле, он отставил бёдра и запрокинул голову, в то время как мужчина со светлыми волосами прижимался к его телу сзади — его спина была выгнута, как лук, ожидающий, когда его отпустят и освободят от томительного напряжения. — Хорошо… да, ты должен видеть себя, Мори… такой чертовски красивый…— простонал мужчина, Така с трудом дышал, а его сердце пропускало удар за ударом после каждого его толчка. Его щеки горели, когда он стонал и хныкал от этих слов. Да, что бы он не сказал, Така слепо послушается, просто… просто… — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — Для меня… кончи для меня… хороший мальчик… Така судорожно закивал, его глаза стали стеклянными от слёз, когда он стоял на носочках, задаваясь вопросом, как он вообще дошёл до этого, как невинная встреча много, много лет назад довела его до этого состояния, как он скучал по тому же мужчине месяцами, не желая ничего, кроме того, чтобы им владели, любили, трахали вот так — грубо, быстро и жёстко — как он умудрился заполучить своего преподавателя, своего учителя музыки, который сейчас стоял за ним, на половину раздетый — властвующий и дарящий Таке все виды удовольствия, которые он только мечтал почувствовать, попробовать — пока Така был полностью открыт, расставив ноги и сжимая глубоко внутри себя этот член, даже если это обжигало, обжигало и делало так больно— — Так, так, блять, хорошо! Боже! Он всхлипнул, слёзы катились по его щекам, как водопады, когда движения мужчины становились всё более беспорядочными, нетерпеливыми, хаотичными — когда он вбивался в него, натягивал его задницу на свой член безжалостно и несдержанно. Он едва мог отметить руку, которая чувственно скользнула вниз по его потному телу, от его шеи к ключицам, и, очертив плоский живот, проследовала к его изнывающему, текущему члену, освобождая его от мешающей ленты, и— и— — С-сенсей—! — он практически задохнулся, ослепляющие белые пятна вспыхивали перед его глазами, когда восхитительное чувство блаженства нахлынуло на него. Боль, жгучее ощущение заглушали всё вокруг него, заставляя его забыть обо всём — о школе, о группе, о родителях, о том, что этот мужчина никогда не полюбит его — абсолютно всё исчезало во тьме, когда он подчинялся ему. И это ощущалось так шикарно. Настолько шикарно, что он мог чувствовать, что все его мышцы ослабли, всё его тело едва не рухнуло на стол, если бы не сильные руки, которые держали его за талию, когда мужчина достиг собственного оргазма, наполняя Таку тёплой, тёплой спермой, которая ещё сильней распаляла пожар внутри него. Тору-сан… Тору-сан… Так хорошо… так хорошо… Он не чувствовал своих ног, не чувствовал бёдра, что всё ещё касались его круглой задницы, не мог чувствовать боль и следы от ударов на своей спине, но это не имело значения. Ничто больше не имело значения, потому что на этот раз адреналина и удовольствия было достаточно, чтобы заставить его позабыть обо всём, заставить его позабыть о людях, заставить его позабыть о своём ужасном, наполненном насилием прошлом, заставить его забыть даже самого себя. — Хорош… ты настолько хорош для меня, Мориучи-кун… — шепнул Тору-сан рядом с его плечом, вылизывая мириады ран, которые только что сам оставил на его коже. — Просто чертовски хорош… Така устало улыбнулся. Он тяжело дышал, кинув последний взгляд на их отражение. Он мог видеть, как учитель музыки наклонился над ним, всё его тело опиралось на меньшее тело Таки, его глаза были прикрыты от удовольствия, он кусал свои губы, делая ещё несколько ленивых толчков в расслабленное, мелко дрожащее тело Таки. Така видел на полу свою одежду, кожаные наручники и ошейник, разбросанные рядом, вместе с игрушками, влажными и блестящими от смазки. Но, прежде всего, он мог видеть себя — глаза стеклянные от удовольствия, щёки красные, а пухлые губы приоткрыты в беззвучном крике — его тело выгнулось и дрожало, блестело от пота и всего того, что текло по его подгибающимся ногам. Он выглядел настолько развращённым, настолько использованным, выглядел так, будто кто-то только что надругался над ним, и всё же… и всё же… Така никогда — никогда — не чувствовал себя настолько удовлетворённым за всю свою жизнь. Кто бы мог подумать, что отдать другому человеку весь контроль над собой будет так чертовски потрясающе?