«Я уверена, с тобой покончено. Настолько, что порой по утрам я просыпаюсь с улыбкой…<…>слава богу, плачу я. Слава богу, ты ушел. Но затем…»
«Случаются ночи, когда я представляю, что сделала бы, если бы ты появился. Если бы ты вошел в комнату в эту самую секунду: любой ужасный поступок, тобой когда-либо совершенный, полетел бы в ближайшее окно, и вся любовь возродилась бы снова…<…>даже когда ты остался в прошлом, я так беспомощно возвращаюсь к началу.»
С каждым словом дыхание девушки набирает скорость, её прошибает озноб, а голова начинает неприятно кружиться, будто внутри появляются непростительно громкие помехи, отвлекающие от всего окружающего пространства. В одну секунду ей хочется бежать, кричать, бить посуду, но все, что вырывается из груди — это тихий и глухой стон отчаяния, похожий больше на свист или шипение. Брюнетка чувствует, как её зелёные глаза предательски наполняются слезами, а к горлу подступает комок отвращения к самой себе. Ты обещала больше ничего не чувствовать. Обещала. Дрожь распространилась по всему телу, не позволяя девушке сосредоточиться. Мысли улетали далеко-далеко, путаясь, выталкивая друг друга и спотыкаясь, как люди в переполненной подземке. Вся злость, обида, боль, накопленные годами, сливались сейчас в единый поток слез и разочарования, подкрепляясь невыносимо болезненными воспоминаниями. Девушку разрывало чувство безысходности и ненависти к себе. Она не могла поверить, что вновь сдалась, вновь позволила своим чувствам взять верх над собой. И именно в эту секунду экран её телефона загорелся, обнажая перед зеленоглазой 11 строгих и до боли знакомых цифр, въевшихся в память навечно. На том конце провода девушка когда-то потеряла сердце, теперь пришло время вернуться, чтобы обрести его вновь, ведь дальше так жить уже нет никаких сил. Тяжело вздохнув, шатенка подняла трубку, из которой полился резкий и властный голос, что принес с собой горькое послевкусие полного отчаяния. Три года от него не было вестей. Слышать эти напряженные, вдумчивые ноты грубого мужского голоса было больно, но невыносимо приятно. Две крайности. Две стороны одной медали. Две разные души. И один разговор. — Не хочешь прогуляться на днях? — Вот так: ни привет, ни добрый день, и даже не спросил, узнала ли я тебя, — задумчиво протянула Елена, ковыряя потрепанную обложку старой дряхлой книги, — зачем? — Ну, во-первых, сейчас не день, а глубокая ночь. Во-вторых, я знаю, что ты не спутаешь мой голос ни с кем. А в-третьих, просто. Осень, дожди, грязь. Разве не прекрасно? — в его голосе был оттенок едва скрываемого нетерпения. Даже сквозь трубку девушка уловила эту хитрую улыбку, Грин слишком хорошо знала своего собеседника: Джейкоб никогда не звонил просто так — это явно должно закончиться какой-то катастрофой, но что-то мешало ей положить трубку, оборвав нежелательный звонок. Ей было слишком приятно ходить в миллиметре от старых, потертых грабель. На минуту в комнате воцарилось молчание, сопровождаемое лишь прерывистым дыханием на том конце провода. — Когда? — На выходных, думаю. Мне нужно прийти в себя, — вкрадчиво сказал Джейкоб, стараясь говорить спокойно, — знал, конечно, что осенью иммунитет ослаблен, но, чтобы настолько, не предполагал. А вообще… — Суд как? — Елена сморщилась, будто её ударили чем-то тяжелым в область живота, но её голос не выдавал никакого волнения, Грин никогда не сможет забыть весь пылающий гневом ужас, который она пережила в тот день, когда на них напала группа ребят во дворе возле дома Гордона. — Суд, как суд, все нормально, — выдавил Джейкоб недовольным голосом, он явно не хотел, чтобы разговор принимал такие обороты. — А твой брат говорил другое. На том конце трубки появилось недовольное бормотание, после чего он выдавил из себя едкое: — Так вот откуда ноги растут, — и вновь ушел в себя, время от времени тяжело вздыхая. Разговор явно не клеился, но никто не брал на себя ответственность закончить его. Каждый хотел бросить трубку, но не мог. Не мог отказаться от этой возможности вновь услышать знакомый голос, прочувствовать каждую интонацию, ощутить каждый вздох, всхлип, звук. Пусть и на короткое мгновение, но молодые люди вновь почувствовали себя единым целым. Наконец, после долгого молчания Елена, неожиданно для себя самой, ледяным голосом пробормотала: — Какой же ты врун. Всегда прячешься за фальшивым громким смехом. Когда тебе надоест? Я никогда не могла понять, почему ты прячешься, почему скрываешь свои эмоции от всех, — шатенка продолжала говорить, набирая громкость и чувства, пока окончательно не взревела, больно ударяя кулаком о письменный стол. — Закончила? — в его резком голосе прозвучали нотки пронзительности, — на нашем месте в шесть, и не вздумай опоздать.***
Осень. Время года, которое не любит никто. Уходящее солнце освещает землю яркими, но не очень теплыми лучами. Дразнит, намекает на упущенное лето, но не приносит тепла. Сухие и немного гнилые листья медленно падают вниз, на остывшую землю, покрытую пожелтевшей травой. Запах холодного ветра проникает в твои легкие, обжигая. Никто не любит осень. Но Елена и тут являлась исключением. Исключением, что Гордон пытался познать. Но он так и не смог разгадать ее. Холодный изумрудно-зелёный взгляд равнодушных глаз, некогда счастливых и горящих желанием жить. Острые скулы, округлый, вздернутый носик и обрамляющие строгий овал лица волнистые волосы, цвета переспелого граната. Порой, Елена казалась ему безумной. В ней всегда было слишком много эмоций, чувств, хаотичных мыслей. С ней никогда не получалось быть равнодушным, унылым, серым, но сейчас девушка будто закрылась, перестала существовать. Её отсутствующий взгляд прожигал Джейкоба насквозь, погружая в болезненные воспоминания. Вместо привычного тепла от нее веяло лишь одиночеством, глубоким и тоскливым. — Не против, если я закурю, — сухо проронил Джейкоб, доставая пачку из внутреннего кармана легкой куртки, отмечая для себя едва заметное волнение глаз Лены, — у тебя же вроде как аллергия? — Делай, что хочешь, — буркнула Грин с горькой укоризной, — мне все равно. — Так я и делаю. — Так и делай. Гордон наблюдал за всем происходящим с легкой ухмылкой. Его забавляла реакция молодой девушки, так искусно старающейся держать себя в руках. Прикурив сигарету, он ожидал, что Елена, как раньше, попытается выхватить ее изо рта Джейкоба. Но ничего не произошло. Грин лишь тихо отвела голову в сторону и сжала кулаки в карманах куртки. Гордон видел, что ей это причиняет боль, но Елена слишком гордая, чтобы признаться в уязвленности чувств. — Зачем ты это делаешь? — непонимающий взгляд огромных изумрудных глаз — раньше Джейкоб любил смотреть в глаза Грин, источающие безумную, бесконечную любовь. Любовь к Гордону, наверное, единственное чувство, которое не поддавалось никакому объяснению. Банальный сюжет: девочка-отличница, которую боготворит весь педагогический состав обычной общеобразовательной школы Но сейчас в изумрудных глазах отражались лишь тишина и одиночество. Елена не ответила, лишь ухмыльнулась и отрицательно покачала головой. Может быть, завтра она понесется в парк при одной мысли о сладкой вате, купит охапку шаров или спустит все деньги на радиоуправляемый самолет, что разобьет быстрее, чем парень сможет выговорить «трансгендер» со своей картавой речью. Но сейчас, когда Гордон пристально смотрит, наблюдая и оценивая, Елена не подаст виду, что прежняя Грин хоть на миг ещё жива в ней. Вместо этого Лена лишь тяжело вздыхает, что раньше совсем не любила, смотрит в сторону и сжимает крепче свои кулачки в карманах тёплого осеннего пальто. — Я скоро уеду и ты меня больше не увидишь, так что может выполнишь напоследок одну мою глупую просьбу? — неожиданно для самой себя подала голос Грин, а затем заискивающе посмотрела блондину в глаза, видимо, рассуждая: какой ответ она все-таки от него услышит. — Без проблем, что нужно сделать? — не раздумывая и слишком уверенно ответил Джейкоб, по привычке пряча руки в карман брюк, — чур, неприличного не предлагать. Елена закусила губу при виде многозначительной, искренней улыбки, пока окончательно решала: точно ли ей жизненно необходимо то, о чем она хочет его попросить. Каждый ведь рано или поздно задумывается над риторическим вопросом: давать ли кому-то новый шанс или же приберечь его для себя? Если выбрать второй вариант, то придется жечь мосты, всячески избегать контакта с этим человеком, убивать и запирать за семью печатями все болезненные воспоминания. А если все-таки дать ему этот шанс? Что он с ним будет делать? Будет ли человек пытаться исправить свои ошибки или же воспримет всё как данность? Где-то внутри себя Грин понимала, что поступает слишком безрассудно и глупо, но никак не могла убедить себя оставить эту авантюрную затею, попахивающую полным провалом, придумывая все новые и новые аргументы и оправдания, пока окончательно не сдалась, заглушая отчаянные крики разума. — Можешь поцеловать меня? Непонимающий взгляд холодных серо-голубых глаз встретился с пылающим безрассудным огнем тёмно-зеленых. Дыхание Гордона участилось, а сердце поразил 45-тый калибр точного снайперского выстрела. Ему непреодолимо захотелось дотронуться до гранатовых прядей Елены, провести тыльной стороной ладони по её нежным, раскрасневшимся щекам, останавливаясь у самых желанных на свете губ, но единственное, что мог сделать Джейкоб, это остолбенело и выпучено рассматривать смущенную молодую девушку, удивленно хлопая ресницами, пока сердце отбивало динамичный ритм испанского танго. — Ты с ума сошла, Грин? — глухо пробормотал Гордон, беспорядочно скользя взглядом по лицу Лены, не в силах понять, что та, в очередной раз, задумала. Рой мыслей, поселившийся в голове парня, сбивал столку, только больше путая. — Не будь идиотом, Горд.! — А ты не будь дурой! — выкрикнул Джейкоб, перебив эмоциональный порыв Грин, но непроизвольно подошел ближе, — не доводи до греха. Последнюю фразу Гордон произнес почти шепотом, с какими-то неожиданно-низкими, гортанными нотами, от чего дыхание Елены перехватило, а сердце вновь пропустило удар. — А что, если доведу? — Грин также сделала шаг навстречу Джейкобу, сокращая расстояние между ними до минимума, и почти одними губами добавила: — что будет тогда? Подавшись вперед, парень уловил едва заметную счастливую улыбку на лице Елены, прежде, чем их губы встретились в нежном, почти невинном, но таком порочном и лишнем поцелуе. Именно в этот момент блондин ощутил, что Грин — это всё, что ему нужно. Джейкоб тосковал по ней, ему не хватало легкости Лены. Он не знал, целовала ли юная девушка его с таким же желанием, ощущая весь избыток чувств, опускающийся на плечи тяжелым грузом, или для нее это было не больше, чем простая игра, но в тот момент Джейкоб не хотел даже думать об этом. Всего один поцелуй и два таких разных человека одинаково пропали. Оторвавшись на секунду, Гордон нежно дотронулся до белоснежных плеч Елены, усыпанных милыми родинками, освобождая их от ненужной ткани пальто, от чего кожа Елены покрылась предательскими мурашками. — Мы совершаем ошибку, — испуганно выдохнула Грин, сильные, грубые руки обвили её талию. Елена буквально таяла от прикосновений Джейкоба. — Знаю, — лукаво улыбнувшись, проворковал блондин, нежно окутывая лицо девушки своими руками. Грин лучезарно улыбнулась, всматриваясь в холодные глаза Гордона, будто пробуя слова молодого человека на вкус, а затем медленно перевела взгляд на его губы и едва слышно прошептала: — Поцелуй меня. В этот момент земля из-под ног блондина пропала, и он, не в силах сопротивляться, слегка наклонился вперёд, вновь исполняя невинную просьбу Грин.***
Одинокую ночную тишину прервал тихий звук ожившего телефона, в то время как Джейкоб докуривал последнюю сигарету из пачки, купленной в соседнем круглосуточном. Гордону даже не нужно было брать трубку, чтобы понять, кто звонит. Затянувшись оружием массового поражения, предоставляемым известной маркой табачной компании, в последний раз, Джейкоб отметил упорность ночного нарушителя спокойствия: телефон даже не думал умолкать, разрезая оглушающую тишину комнаты назойливой мелодией Nickelback — Rockstar. Выпустив обжигающий дым из лёгких, Гордон с тяжёлым вздохом, наконец, поднял трубку, из которой раздался нежный женский голос со слегка заплетающимся языком. Не вникая в суть услышанного, Джейкоб с шумом втянул воздух носом, впитывая каждое следующее воспоминание, что сейчас всплывали в его голове друг за другом. Их с Еленой роман длился весьма продолжительное время, после чего закончился болезненным и столь же долгим разрывом, но всё равно, на протяжении месяцев они никак не могли оставить друг друга в покое. Минутные встречи, украденные друг у друга, не приносили ничего хорошего: обоюдные уколы, обвинения, горечь лжи с привкусом губительной правды — всё это разрушало Грин изнутри. В какой-то момент Елена словила себя на мысли, что заблаговременно знает каждую фразу, которая может сорваться с губ Гордона. Брюнетка перестала ждать изменений, перестала выискивать его силуэт в толпе, а может, просто перестала верить в чудо. Грин чувствовала себя настолько опустошенной, отстранённой и безжизненной, что натягивать лживую, наигранную «улыбку счастья» стало просто невыносимо: ей надоело вечно радоваться, излучать тепло и верить в то, что никогда не сможет случиться. Мир в глазах Елены постепенно умирал, порождая бездонную, гнетущую пустоту, пока окончательно не возненавидела Джейкоба, прекрасно осознавая, что это — конец. Наступило время стереть бесконечные запятые и поставить одну жирную точку: такую, что никогда не сможет принять облик другого знака, такую, что никто из них, при всём желании, не мог стереть. Собрав всю волю в кулак, имея сто рублей за спиной, разбитое сердце и железобетонную поддержку близких, Грин приняла решение уйти, просто исчезнуть из жизни Джейкоба. Сквозь боль, скрипя зубами, она все же закрыла дверь в своё прошлое, купив билет в один конец до строгой и чопорной Англии, в надежде отыскать утешение в маленьких улочках промышленного района Лондона. Она ушла просто потому, что, однажды, закончились силы: Елена не смогла привыкнуть к постоянному разочарованию, лжи и предательству со стороны Гордона. Как бы не было тяжело, Грин всегда находила повод остаться: ухитрялась, сопротивлялась, придумывала бесконечные положительные пути решения проблем, накопившихся за шесть лет их совместной жизни, лишь бы удержать себя, лишь бы ещё остаться. Елена всегда знала, что сказать, чтобы ледяная гримаса отчаяния, превратилась в искреннюю, усталую улыбку Джейкоба. Верила, не смотря ни на что, ревновал. А потом…устала: от бесконечного самоанализа, поиска ответов на вопросы, которые даже не могла задать самой себе. Поначалу было тяжело: Грин наблюдала со стороны за его жизнью, расспрашивала знакомых и друзей, заходила в тысячный раз на его страничку в социальной сети, вечно искала его образ в толпе, а приходя домой, долго не могла уснуть, сидя на кровати с ноутбуком и разбираясь со всем этим хламом в своей голове. Утром, конечно, становилось легче, и Елена начинала жить в прежнем ритме, отмахиваясь от тревожных мыслей, оставляя место лишь приятным воспоминаниям, пока окончательно не привыкла к жизни без Джейкоба. Пять лет от Елены не было вестей: пять лет, восемь месяцев и двадцать один день номер был заблокирован, а абонент безвести потерян. Поэтому сейчас Гордон никак не мог поверить, что действительно слышит родной голос, записанный временем в мнимые фантомы прошлого, заставляющий погружаться в вспоминания всё больше и больше, пока Гордон окончательно не увяз в трясине минувших лет. — Ты меня, вообще, слушаешь? — уставшим голосом пролепетала Грин, — ты не упал? — Нет, не упал, — на том конце провода послышался легкий вздох, больше напоминающий отчаянный всхлип. После минутного молчания послышался едва уловимый, тихий голосок: — Мне нужно с кем-нибудь поговорить, иначе я сойду с ума… Как же в эту секунду от одной только жалобной интонации этого бархатного голоса, почти плачущей Грин, Джейкобу захотелось приехать, отыскать Елену, где бы та не находилась, но он слишком много помнил, слишком много знал и никак не мог допустить повторения истории: — В словесные шлюхи не записывался, всего доброго, — Гордон было хотел бросить трубку, но не мог, не мог отказаться от этой возможности: вновь услышать голос Елены, прочувствовать каждую интонацию, ощутить каждый вздох, всхлип — лишь бы хоть на мгновение представить её рядом. — Хорошо, вру, — слабоуловимый, взволнованный шепот, — не с кем-нибудь, с тобой… — отчаянный вздох, — я хотела поговорить с тобой… Мне необходимо кое-что тебе рассказать. И сквозь тишину тихий шепот: — Прошу… От услышанного желваки блондина заходили со страшной силой, и Джейкоб с шипением сжал кулаки, презирая себя за эту слабость. Он не мог сбросить вызов, не мог не выполнить её просьбу, ведь знал о Грин всё: о её неуверенности и разговорах с собственным отражением — Елена каждый день произносила, как мантру, три заветные фразы «Я сильная», «Я красивая», «У меня всё получится», но это никогда не помогало, — о её мечтах, планах, о том, что Грин хочет от этой жизни, — Гордон даже знал, о самых незначительных мелочах, которые Лена загадывала на каждую падающую звезду, противно морща нос и скрещивая пальцы, закрыв глаза, словно маленький ребёнок. Знал о том, что Грин никогда в жизни нельзя подпускать к плите, если боишься за свой дом и продукты, — Елена прекрасно готовила, но была настолько неуклюжей, что иногда это приводило к печальным последствиям. Джейкоб знал, почему Елена всегда вздрагивает, когда кто-то называет её красивой, почему так долго смотрит на своё отражение в зеркале, а потом резко отворачивается, глубоко вздохнув. Знал, о чём Грин пишет, что хочет сказать своими рисунками, для кого пишет стихи и почему боится петь при ком-то, почему так долго принимает ванну, оставляя кран включенным. Гордон знал всё о её друзьях, которых она свято любила, не смотря на их скотское отношение, семье: об отчиме-тиране, о брате, что постоянно издевался над ней, морально уничтожая личность Елены, о матери, которая была смыслом жизни для этой хрупкой девушки. Знал, почему Елена не любила, когда кто-то касался её кожи, и почему Грин разрешала это делать ему. Знал о тысяче шрамов, покрывающих её тело в самых труднодоступных местах, «там, где никто не увидит». Знал о её бесконечных ночных кошмарах, что заставляли Елену подергиваться рядом с ним — Гордон постоянно просыпался от этого и гладил Лену по голове, запуская свои руки в её шелковистые волосы, проводя кончиками пальцев вдоль позвоночника, аккуратно целуя в лоб, пока та, наконец, не успокаивалась, мирно посапывая. За шесть лет Джейкоб изучил Елену целиком и полностью, и сейчас, когда у них появился шанс начать всё сначала, спустя пять лет, он не имел права разрушить всё. — Джей, я выхожу замуж…