Дождь

Дождь шёл уже восьмые сутки, когда Ромул приехал в свой новый дом. Осторожно ступая, слез он с коня, взял его под уздцы. Натянул свободной рукой капюшон; промасленная ткань не должна была пропускать воду, а волосы всё равно были мокрыми. Через стекавшие капли дорога до Лукулловой виллы как будто дрожала перед глазами, а камни казались пятнами грязи – но выбирать не приходилось. Это была единственная дорога, по которой Ромул Август мог пройти свой жизненный путь безопасно – относительно безопасно, конечно. Не столь давно была у него и другая – но о ней вспоминать не хотелось. Ворота были раскрыты настежь – их уже ждали. По черепичной крыше барабанил заунывный, неумолчный дождь – тот самый дождь, который заставляет целые города выглядеть покинутыми. Но зачем города? Глядя на жёлтые листья, которые плавали в бассейне, можно было подумать, что в усадьбе тоже ни души. Хотя это было не так: с ним приехал десяток германцев-телохранителей (читай – стражей), на кухне суетились два повара, а ещё маленькая гречанка, вышедшая из спальни, и курносый мужчина неясной национальности, показывавший дом: вот таблиний, вот лестница на второй этаж, триклиний, вот выход в знаменитые сады Лукулла – вы же слышали про сады Лукулла, не так ли? Одним словом, Одоакр из Равенны умел обустраивать быт своим гостям. - Живём! – воскликнул Ромул в непонятном для самого себя веселье, и на смуглом личике его спутника изобразилось смущение: что – живём? Он заметил это и сказал своим обычным голосом: - Ладно, а теперь проводите меня в столовую. Его отвели в триклиний – по краю бассейна, где стояли статуи древних цезарей; он прошёл мимо, стараясь не смотреть им в лицо. Усадили, принесли варёные яйца, горячий суп, чтобы согреться, вина из запасников, чтобы в глотке не было сухо – и он ел, изредка поглядывая из-за зарешечённой двери на свою стражу, которую усадили под самым краем крыши, раздав предварительно по миске каши; Ромул даже обеспокоился, не нальётся ли дождь им в кашу? Из этого вопроса с неявной взаимосвязью родился второй, более насущный: не сильно ли он пьян? Нет, ответил себе Ромул Август и продолжил есть и пить. В сущности, кому какое дело? Мать, наверное, сказала бы, что пьянствовать нехорошо, но он не видел свою мать целую эру. Отец умер; он знал это наверняка, но когда попросил рассказать, как именно смерть пришла к Флавию Оресту, один из сопровождавших поинтересовался, действительно ли он хочет знать. Ромул не хотел. Поэтому он и оказался тут, на вилле великого полководца времён Республики, без каких-либо вещей из собственного дома. В Равенне, в день его падения, воины Одоакра разнесли их усадьбу по камушку, а под конец, нагружая ослов награбленным, спрашивали друг у друга, не осталось ли в доме ещё чего-нибудь. Что унесли? Самую малость. Семейные драгоценности, золотишка немного. Пурпурный плащ, подобающий августу Рима. Лавровый венок – из чистого золота, корона цезарей пятивековой давности, снятая с его головы… - Нету у меня ничего! – заорал Ромул и бросил кубок на пол. На серебряных лицах нимф, точно кровь, выступило вино. – Ничего у меня нет, чёрт возьми! Ни-че-го! Не страшно, за ним уберут. Та греческая служанка уже выбежала из комнаты с тряпкой в руках. Надо будет познакомиться с ней поближе, но об этом – позже. А пока надо выйти из комнаты, ибо вся остальная посуда волею его гнева также оказалась на полу и обедать оказалось совершенно невозможным. Бассейн выглядел грустно, а мраморные императоры на своих постаментах и того грустнее. Он пошатываясь подошёл к ним и вгляделся в их лица. Кесари никак не отреагировали на вторжение в их одиночество. Стало скучно. - Урок истории, господа! – Ромул похлопал в ладоши, как учитель, начинающий занятия. Забавно: шестнадцатилетний парень учит столетних покойников. - Итак, что вы знаете о Митридате Евпаторе? Ничего они не знали, хотя странно. Самый старый из его подопечных, Домициан, умер всего через полтораста лет после Митридата. - Ответ неправильный! Три великих врага было у Рима – Карфаген, Спартак – и Митридат. Да вы хоть знаете, в чьём доме живёте?! Лукулл вернулся с Третьей Митридатовой войны триумфатором – а откуда, вы думаете, у него деньги на этот дом? Ладно, ладно, вы появились здесь явно позже, но вишню-то вы ели? И снова ответом ему была тишина. Да, все в этом мире позабыли Ромула Августа, именуемого также Позорищем. Но раз уж так вышло, всё равно надо доиграть комедию до конца. - Именно Лукулл привёз вишню в Италию, - сказал он покойникам. – Эй, вы хоть что-то услышали? – Он помахал рукой перед человеком с маленьким, презрительно искривлённым ртом – очевидно, императором Нервой. Его окончательно развезло, мир шатало из стороны в сторону. «Буду говорить, пока не свалюсь с ног», решил он. Статуи хотя бы делают заинтересованный вид. И всё же… - Ты недостаточно красив, чтобы жить снова, - сказал он на прощание Нерве. Разве не так выжил он сам? «Он слишком красив, чтобы умирать», сказал король Одоакр. «Шестнадцать лет, подумать только…» Бог весть, к чему он это сказал, но Ромул был благодарен даже за такую малость. Одоакр, по-видимому, решил, что свергнутому августу не помешает успокоить нервы на юге, и поэтому он добрых две недели трясся в седле, чтобы… Чтобы что? Молчать? Нет уж. Раз никому до него нет дела (кроме его спасителя – по политическим и ещё невесть каким причинам), он будет жить в своё удовольствие. Жить так, как должен жить свергнутый узурпатор, ибо Юлий Непот, его предшественник, был ещё на свободе. - А без разницы, - бормотал Ромул, когда Макробий, тот самый коротконосый мужчина, помогал ему подняться в спальню. – Я дег… деградирую вместе со своей и-империей и скоро доплыву до дна. - Вы-то возможно, - отвечал острый на язык Макробий, - а вот империя вряд ли. Зенон, император Востока, повелел Одоакру восстановить в правах императора, которого ваш отец изволил свергнуть. Ещё немного – и смута успокоится, сами увидите. - Ох-хо! Смотрите-ка, провидец! А вот моё предсказание, - провозгласил император. – Непота убьют, а инсигнии отвезут в Конст… Конста…антинополь…. Как тебе такой расклад, а? Всё и ничего! А Момиллус, ваше Позорище, станет последним правителем Запада… - Занятная штука судьба, - говорил он, борясь со сном, после того как опорожнил свой желудок на багряный ковёр, украшавший лестницу. – Надо было напиться как свинья, поговорить с покойниками – и всё этого для того, чтобы стать провидцем. Как ты думаешь, все провидцы такие?.. А впрочем, не отвечай. Только передай привет Нерве, когда спустишься! Макробий ушёл, а с ним все тревоги долгого дня. Скрючившись на ложе, Ромул Август почувствовал, как его тело покидает энергия, поддерживавшая его всю его недолгую императорскую жизнь. Потом, много позже, когда на свет родился совсем другой Ромул – сытый помещик, живущий в роскошной усадьбе за счёт исправно присылаемой пенсии, он понял, что жизнь его, вообще-то говоря, не кончилась в тот день, когда он заснул пьяным сном в дождливый осенний день – и не кончится, когда истлеет его тело. Он знал, что где-то, далеко на Востоке, в самой глубокой кладовой императорского дворца лежит золотой венок – тот самый, который касался его головы и головы многих его предшественников; и выходило, что его разговор со статуями не был бесплодным. От Митридата Понтийского осталась лишь пустая гробница – но даже в могиле чувствовалось дыхание жизни Митридата, ведь люди помнили, кому она принадлежит. Когда-нибудь рассыплется и Ромулов венец, венец Старого Рима - но лишь тогда он умрёт по-настоящему. Наверное, не стоило бы волноваться по таким пустякам – ведь это будет история, которую он не застанет. Совсем другая История…