Закон, который мы заслужили

— Вы не можете… — Она говорит, а в голосе заметно не хватает уверенности. Потому что крысы всегда чуют опасность нутром. Чуют, когда попадаются в лапы того, кто их не боится. Кто их не жалеет. — Давайте проверим, что я могу, госпожа Арано, а что не могу, — почти ласково предлагает капитан. — Ну вот, например, я могу устроить тебе ссылку: конечно, придётся навсегда убраться из столицы и раскаяться в преступном прошлом, но есть и хорошие стороны — у тебя по-прежнему будут две руки, две ноги и два глаза. — Это незаконно, — возмущённо шипит она в ответ. — Ты же должен всё делать по закону, а не хватать на улице без суда и следствия честных граждан, тащить их в тюрьму… — Отлично, что ты заговорила о законности и честных гражданах, — Лекс демонстративно зевает. — Продолжай петь и дальше, пташка. Прояви уважение ко мне и к законам Империи и просто скажи: где Серый Лис? Миврина морщит посеревшее узкое личико, но привычная улыбка выходит кривой и дёрганой. Пытается сесть поудобнее на каменных нарах, упирается лопатками в стену. — Ты гоняешься за тенями, капитан. Лекс неторопливо встаёт из-за колченогого стола. Сидящий напротив него стражник понятливо откладывает перо и отворачивается. Миврина успевает только вскинуть руки, закрывая лицо. От удара в челюсть голова мотается, как у тряпичной куклы. Миврина заваливается на бок, но второй удар возвращает её обратно. Взвизгнув, она подскакивает на нарах, метит пяткой в пах капитану… Тот, готовый к такому повороту, перехватывает тонкую лодыжку, сжимает пальцы. Кости трещат. Миврина визжит и бьётся, и Лекс, продолжая выкручивать ступню, стаскивает её на каменный пол камеры. — Тебе не простят! — то ли рычит, то ли воет Миврина, пытаясь уползти. — Уже интереснее запела, — равнодушно говорит Лекс. Бросает в сторону, своему напарнику: — Записывай. — Хрена тебе Даготова, — шипит Миврина. Смотрит снизу вверх, сжавшись в комок на полу загнанной крысой, скалит зубы. Лекс шагает к ней, но не наклоняется. Стальные доспехи глухо стучат, и почти так же громко колотится сердце в груди Миврины. Острый металлический носок сапога с хрустом врезается ей под рёбра. И ещё раз. И ещё. Уже куда придётся, когда она сворачивается комком, пытаясь прикрыть хотя бы голову. Лекс отходит назад, снова садится на стул. Смотрит равнодушно и отстранённо, как Миврина на полу с хрипами ловит воздух открытым ртом, как капает с разбитых губ кровавая пена. — Давай попробуем снова, — миролюбиво предлагает капитан. — Где Серый Лис, госпожа Арано? — Я не знаю, — сипит она, отводя глаза. — Никто не знает. Чтоб ты сдох! — Взаимно, дорогая, — усмехается капитан. — Но я рад, что мы уже не отрицаем его существование. — С-сука легавая, — Миврина плюётся словами и кровавой слюной. — Думаешь, тебе это спустят с рук? — Кто мне это не спустит? — с любопытством спрашивает Лекс. — Твои друзья из Гильдии Воров? Перо скрипит по бумаге. Весь этот гротескный фарс — чудовищная пародия на закон. — Нет никакой Гильдии, — упрямо говорит Миврина. — И ты не имеешь права… Лекс снова поднимается, идёт к ней. На его лице — пугающее до дрожи, даже больше побоев пугаюшее выражение искреннего огорчения. — Я думал, мы уже пришли к пониманию, дорогая, — печально говорит капитан, приближаясь. Миврина пытается отползти: ум-то понимает, что в крохотном каменном колодце камеры негде спрятаться от мучителя, но рефлексы тела требуют сбежать от новой боли. Лекс делает слишком длинный и слишком стремительный шаг к ней… и подошва форменного сапога опускается прямо на пальцы неосмотрительно отставленной ладони. Тонкие косточки хрустят, и Миврина кричит, ни о чём больше уже не думая. Лекс несколько раз двигает ногой, не отрывая её от пола, и это почти танец. У Миврины перед глазами взрываются цветные пятна, а руку до локтя будто в кипяток окунули. Боль раздирает кости и вытягивает нервы, из горла вырывается почти животный крик. Пощёчина — широкая, раскрытой ладонью, от которой звенит в ушах и, кажется, шатаются зубы, приводит в чувство. — Продолжим разговор, — спокойно говорит Лекс. — Как мне найти Серого Лиса? — Он сам тебя найдёт, ублюдок, — шипит Миврина. — Найдёт и живьём спустит шкуру. — Уже лучше, — капитан довольно кивает. — Продолжай петь, дорогая. Миврина сжимает зубы и зажмуривается, чтобы не видеть, во что превратилась её рука. Но бурое месиво стоит перед глазами во всех подробностях: осколки косточек, разорвавшие кожу, сорванные ногти, багровые лохмотья, обнажившиеся жгуты сухожилий. Страшнее всего — мизинец, почти целый, но изломанный в трёх местах, вывернутый под диким, невозможным углом. И — Миврина воет — родные пальцы не слушаются, только горят, нестерпимо горят от выгрызающей боли. — Пошёл на хуй, — сквозь всхлипы говорит она ласковому голосу Лекса. — Всё равно живой ты меня не выпустишь. — Смерть бывает разная, госпожа Арано. — Миврина не открывает глаз, но всё равно слышит его спокойную, заботливую улыбку, и от этого даже больнее. — Да и вообще, дорогая, чистосердечное признание смягчает наказание. Будешь полезной — будешь жить. «Жить» звучит так невозможно, невыносимо притягательно. Это же Лекс, капитан Лекс, он же, мать его, закон, он сдержит слово, не сможет не сдержать. Но стоит открыть глаза — и сладкий дурман самообмана спадает. Чудовище напротив неё не остановится. — Да ебала я твои правила, — Миврина смеётся и плачет одновременно, её трясёт крупная дрожь, от которой сломанные рёбра будто стальным обручем сжимает. — Ебала я твоё враньё, ублюдок! — Закон — интересная штука, — говорит капитан. — Знаешь, дорогая, когда-то в этом городе жили айлейды. И у них, представь себе, были свои законы… Забытые, но до сих пор не отменённые. Поверь мне, всё, что я делаю — в рамках закона. Второй, который записывал, поднимается и встаёт рядом со своим капитаном. Они нависают над ней, одинаково стальные, одинаково равнодушные. У Миврины нет сил сопротивляться, когда её укладывают на пол вниз лицом, и второй стражник практически наваливается сверху, удерживая своим телом. — По одному неотменённому закону, дорогая, за воровство отрубали руку, — спокойно говорит Лекс. Миврина взвизгивает и вот теперь начинает вырываться всерьёз. Тщетно. Бесполезно. Слишком неравны силы. Лекс, придавив ей локоть ногой, одним коротким движением меча отрубает кисть. Второй, здоровой руки. А потом наклоняется и тянет за волосы, вынуждая смотреть, как из культи толчками вытекает кровь, как скребут пол, конвульсивно сжимаясь, её — уже не её — пальцы. Не получается даже кричать — воздух застревает в гортани и выходит с шипением изо рта. Боль… она стала всем. Ничего больше нет, кроме боли и отрубленной кисти. Мозг, обезумев, шлёт и шлёт сигналы — сжать кулак, разжать кулак. Лекс носком сапога брезгливо откидывает уже мёртвый обрубок её, Миврины, тела в сторону. Снимает со стены факел и прижигает культю. Последнее, что чувствует Миврина — её рвёт едкой желчью и кровью от запаха горелой плоти. И приходит милосердная темнота. Долгого забытья ей не позволяют — льют на лицо холодную воду и трясут за плечи. Миврина жадно хватает губами отвратительную жижу с собственной кровью пополам… И тут боль появляется снова. Лекс невозмутимо разглядывает её единственную оставшуюся руку — кровавое месиво, жалкие ошмётки. — По закону достаточно одной руки, — спокойно говорит капитан. — Вторую можно спасти. А мы же чтим закон, да? Миврина не может говорить, только мычит и мечтает, что сейчас вырубится снова. — Надеюсь, что не успеет загнить, — вздыхает Лекс почти с сочувствием. — В следующий раз я приду с целителем. И если — если, дорогая! — мы с тобой хорошо поговорим, я не буду возражать, чтобы он попытался спасти твои тонкие ловкие пальчики. — Ты чудовище, — шипит Миврина ему вслед, когда он уже у дверей камеры. — Ты ебанутое сумасшедшее чудовище! Лекс оборачивается, долго и внимательно смотрит на неё. Улыбается уголком губ, невозмутимый и спокойный, как профиль на золотом септиме. — Ошибаешься, дорогая. Я — закон. Тот закон, который вы все заслужили.