С тобой в последний раз

Кабинет просторный. С кожаными креслами, диваном, шикарным столом и огромным в шкафом в одну из стен. С книгами. Миндже всегда любил книги. А еще он, как их отец, любит дорогой парфюм с запахом каких-то, как предполагает Джемин, цветов, и в синем флаконе от дизайнеров известного бренда, поэтому весь кабинет пропах именно этим, давно ненавистным Джемину ароматом. Джемина тошнит. Секретарь, на бейдже которого Джемин уловил фамилию "Хуан", молча проводил его сюда, а теперь, поклонившись, так же молча ушел. Фамилия китайская. Джемин разваливается на диване. Он не хочет чувствовать себя некомфортно, откидывает голову назад. Сколько лет они с братом не виделись? Года четыре. Джемин ушел, когда ему было восемнадцать. Мало что тогда, кроме Миндже, имело для него значение. Да и сейчас - что вообще в его жизни значимо? Джемин проходится взглядом по столу: «генеральный директор На Миндже». Миндже всегда был талантливым, расположенным к той среде, в которую их окунали по макушки. Джемин - нет. Джемин был слишком не красноречив, горд и до безобразия бесстрашен. Миндже всегда спрашивал, как так могло получится: воспитывали их одинаково. Дверь щелкает, но Джемин не пытается встать, только поднимает голову. Миндже. Белый костюм. Идеально сидящие брюки, немного помятые в локтях рукава пиджака, красный галстук, искусанные губы, эмоционально зашторенные от посторонних глаза... Лицо... все такое же. То же, что Джемин каждый день видит в зеркале. Миндже с полминуты стоит возле двери. Смотрит. Затем шагает вперед. Подходит медленно, садится на диван напротив. Джемин не поднимает взгляда выше блестящих запонок. – Привет. Звучит тяжело. И так же тяжело опускается Джемину на голову. Он закрывает глаза. Этот голос. Такой же, как его, но властных интонаций явно больше: Джемин слышит их только во снах, Джемин, слыша их, будто бы лежит на дне колодца, дышит водой, Джемин задыхается от одного «привет»... Четыре года. – Выглядишь неплохо, - Джемина разрывает между "спасибо" и "иди нахрен". - Спасибо, что пришел. Джемин удивляется. – Тот парень, которого ты прислал ко мне, так умолял прийти сюда. Он был настолько запуган. Ты пообещал переубивать всю его семью, если он не приведет меня? - Джемин, вдыхает, но дышать нечем. - Ты все такой же. Жестокий. Твой секретарь... Это Ренджун, верно? - Джемин вспоминает мальчика, совсем хрупкого, всего в ссадинах, но с улыбкой рассказывающего какие-то истории, мало что общего в нем с тем человеком, который недавно проводил его сюда. - Помню, он прекрасно балаболил на корейском. Это ведь ты сделал так, что он не разговаривает теперь. Язык ему отрезал? – Я никому ничего не отрезал, - в голосе слышится раздражение. Знакомое, потертое. – Спишь с ним? – У меня есть жена. – И ты любишь ее? Кто-то в это поверил вообще? - Джемин ухмыляется. - К тому же, ты не по девушкам. – Заткнись. – У тебя тут все по линеечке ходят. Нравится, когда у людей коленки трясутся при виде тебя, так ведь? Такие вещи по наследству передаются. И сейчас тебя бесит, что я не валяюсь у тебя в ногах, - Джемин отрывает спину от дивана и локтями упирается о колени. - Как и ожидалось от сына семьи На, ты хорошо поднял компанию. Отец, наверное, доволен тобой. – Хватит. Я позвал тебя не для того, чтобы ты рассуждал о том, что мне нравится и какой я плохой. – Верно. Зачем ты позвал меня? Миндже из внутреннего кармана пиджака достает конверт. Джемина этот конверт пугает, но он берет его, раскрывает и улыбается. Этого он не ожидал. – Это... чек? На десять миллионов? – Бери это и уезжай. Я хочу, чтобы ты уехал из Сеула. Джемин смеется, но Миндже серьезен. От его взгляда и вправду трясутся коленки. – Я ушел ради тебя. Знаешь, как я жил? Джемин пару секунд смотрит на конверт, а затем аккуратно разрывает его на две части, как разорвал когда-то себя. – Мне год каждый день снились кошмары. И я повсюду видел тебя, - Джемин издает громкий смешок, одна половина конверта под его пальцами постепенно превращается в бумажный самолетик. - Да я просыпался утром, смотрел в зеркало, и хотелось бросить все к черту, пойти и утопиться, - он делает последний загиб. - Я пытался найти работу, почти жил на улице. А что делал в это время ты? Миндже молчит, смотрит на край стола перед собой. Злость Джемина нарастает. – Один из нас тогда должен был уйти. И это сделал я. И сейчас ты предлагаешь мне деньги, чтобы я уехал? - самолетик со всей силы летит в Миндже и врезается куда-то в живот, отскакивая на диван. - Ты когда-нибудь любил меня? - Миндже поднимает глаза: различить его эмоции трудно. Джемин такой же - терпеливый, эмоционально замкнутый. Джемин такой же. Точь-в-точь. - Только не надо заливать мне ту чушь про братскую любовь, которую ты всегда впаривал маме, - Джемин берется за вторую половину конверта, - пока она не увидела нас вместе в ту ночь. Миндже вздыхает глубоко, снова отводит глаза. – Сейчас ты должен уехать. Отец будет в ярости. И мама... - Миндже останавливается, потому что рот ему затыкают самолетиком из второй половины конверта. – Не тебе мне это говорить. «А кому?» - назревает вопрос. «И зачем?» Но все молчат. Только настенные часы, совсем почему-то старые, отбивают напряженный ритм. – Я тоже, - вдруг говорит Миндже. – Что? – Я тоже видел тебя везде. Повсюду. Я тоже просыпался по утрам и мне хотелось убиться, но... что я мог с этим сделать? Ты решил все за нас обоих. – Я ждал тебя. В нашем месте, - Джемин видит на глазах Миндже слезы и вспоминает, как их ругала мама, как она была зла и как с этой самой злости влепила Миндже, подставившему себя вместо Джемина, пощечину, после которой тот упал, ударившись головой о стол. Шрам на лбу - Джемин видел его только в форме зашитой раны. – Месяц. Если бы ты захотел, то нашел бы меня. Если бы ты захотел... мы были бы сейчас вместе. С подбородка Миндже капает, Джемин замечает, что непроизвольно вытирает собственную щеку - мокрая. Тишина. В какой-то момент ритм стрелок на часах на несколько секунд совпадает с ритмом, который отбивает сердце Джемина, но потом снова выбивается, раздражает. Джемин смотрит брату в глаза. – Сейчас... уже поздно об этом говорить, - Миндже уже явно ни в чем не уверен, он рукавом пиджака стирает слезы, непослушно скатывающиеся снова и снова, Джемину хочется вытереть их самому, но сначала бы справиться со своими... Миндже встает, манерно, властно, и подходит к своему столу. Миндже когда-то перенял почти все замашки отца. И одна из них: напускная уверенность. Настолько напускная, что даже при потере контроля над собой, все движения излучают эту уверенность на автомате. Джемин внутренне вздрагивает: выглядит это пугающе неестественно и знакомо. Джемин смотрит на чужие руки, до физической боли знакомый затылок. Джемин вспоминает краткие поцелуи на своей шее, глубокие на губах, пальцы на коже и терпкий шепот. Четыре года ему снятся такие кошмары. Он помнит так, будто все было вчера. – Мне не нужны твои деньги, - решительно говорит он. - Я уеду. Где-нибудь в Пусане жизнь намного дешевле и тише, чем здесь. Мне такое по душе. – Но ты все же... - Миндже оборачивается, смотрит прямо в глаза, видимо, пытаясь что-то уловить, но ничего не находит, - чего-то хочешь. Джемин снова улыбается. Брат чувствует, читает его мысли. – Одна ночь. - Джемина трясет. - С тобой. - Никто не знает, как тяжело дается ему эта недопросьба. - В последний раз. Джемин сжимает кулаки. Джемин уже давно сломался. Джемин - не часы. У Джемина бьется сердце. Джемина просто так, заменив шестеренки, не починишь. А Миндже чинит. Чинит и ломает снова. Джемин в этот раз захотел так сам. Захотел хотя бы на одну ночь почувствовать себя живым, не опустошенным, искренним, любимым... И плевать, что утром он снова станет развороченой куклой. Всего одна ночь. И Джемину надо жить дальше. «А есть смысл?» *** Миндже просыпается в холоде. И понимает, что один. Рядом смятые простыня и подушка, на полу вещи: одежда вперемешку с бумагами со стола, разбитый синий флакон духов. Миндже чувствует этот запах. Он остался почти единственным воспоминанием о Джемине. Четыре года Миндже жил им и джеминовской футболкой на самой верхней полке в шкафу. Все остальное чуть ли не сожжено родителями. Мидже трясет. Сейчас Миндже в ярости. Он ненавидит все, что их с Джемином связывает. В том числе себя. Он разбивает первое зеркало, в котором видит свое отражение, а затем под удивленные и, кажется, испуганные взгляды жены приказывает Ренджуну убрать все зеркала в доме. – Я не хочу тебя сегодня видеть, уезжай домой. Она уезжает. Все в доме погасшее, ненужное, пыльное, старое. И среди всего этого остаются только он, Ренджун, заваривающий что-то непонятное, но приятно пахнущее, суетящиеся телохранители, закрывающие и по возможности выносящие все зеркала, и яркая, как отблески луны на воде, мысль: «Я должен найти его. Он мне нужен».