страхи

       раскаты грома бьют по ушам и мыслям. отрезвляют на мгновение, пробирают до мозга. затем забирают с собой сердечки из шкалы жизни, потому что страх уничтожает. уничтожает медленно, словно яд, что впитывается через кожу и оседает на органах, поражая их с улыбкой сумасшедшего. тщательно, потому что пробирается в каждые глубинки сознания и подчиняет себе, словно ты — кукла в руках кукловода со стажем. ты больше не принадлежишь себе, если позволил страху взять вверх над верой в свои же способности. над верой в надежду, в удачу в роде золотого лаки билета в один конец без пересадок. в счастье — обратно некуда. есть сомнения, что завернешь случайно в гости к грусти — прости, твой билет достанется другому, тому, кто не думает лишнего. тому, кто проще.        чонину действительно страшно. не от грозы этой, а от того, что творится внутри. молния сверкает ярко — это естественно; кажется, что в свете есть помощь, но затем — удар, пожар. смерть. страшно засмотреться, дать себя ослепить и тем самым добровольно стать жертвой. кто виноват? в заключение так и напишут — несчастный случай. мальчишка погиб, будучи совсем ребёнком. слёзно, жалко, несправедливо! что же так: никто от молнии не укрыл. действительно.        если посмотреть правде в глаза, то у яна всего один настоящий страх. его зовут бан чан, и он самый лучший человек, которого встречал чонин в своей жизни. зависимость, оттого и страх.        чан делает вид, что не слышит грозы через наушники. новые, кстати. чонин — ребёнок-золотце — подарил любимому хёну на день рождения желаемое. дорогое тоже, отчего бану стыдно и неловко. однако упорно игнорировать факт присутствия яна в его квартире-студии ему не стыдно. грозу заглушают биты — мощные, чановские — стыд заглушает навязчивая мысль о том, что яну всё равно и он ещё не осознает. не понимает, что гром и молнии — проверка, которую бан успешно проходит раз за разом. крепче стали, но лишь снаружи. к чему же цирк? театр двух актёров гастролирует каждую субботу и воскресенье, зрители — их отражения в окнах, без жалюзи. смотрят пристально, видят насквозь. совершишь ошибку — умрёшь в их глазах.        никто ведь не узнает, что герои фальшивят внутри.        чану неинтересно, почему чонин остаётся на выходных с ним. ему неинтересно, почему чонин выбирает именно его. он принимает как должное, отрабатывает сценарий. чан лжёт, и это понимают все. он старше, он знает больше и ему нет дела до. первый страх — ему, по правде, есть дело. с чонином хочется об этом поговорить, хочется выслушать его и самому признаться в очевидных вещах, о которых говорят между слов. второй страх — чан сам боялся грозы, но не имел сил это принять. вдруг у чонина так же? третий кроется в переживаниях и волнение, потому что ведь нельзя, ведь неправильно это.        если посмотреть правде в глаза дважды, то у чонина страх один, а у чана их тысячи.        дождь стучится в окно, отбивая ритм сердцебиения, что сливается с ритмом музыки. у чана хаос в голове и крепкий кофе в чашке, горечь которого оседает на языке точно так же, как горечь многочисленных сожалений. пустота — лучшая подруга. но хочет ли бан с ней дружить, если с ней за руку ходит сестра депрессия?

будь он, блять, наконец-таки сильнее, он бы за руку ходил с ян чонином.

ему бы подружиться с тем, кто отучит от плохой привычки принимать удар на себя.        чан не знает, как на простом человеческом просить о помощи. и не хочет узнавать, потому что в этом смысла нет. смысл — это забить на окружение, уйти в себя и блуждать, теряться, а после — ощущать себя мёртвым в овраге голого леса. солнце иногда выходит из тени высоких стволов-преград, сверкает надеждой.        солнце светит лишь немного, а затем ослепляет. солнце внушает страх, потому что оно отдаёт слишком много и не просит ничего взамен. оно дарит не просто тепло, оно дарит жар и эмоции. это огонь, в котором чан боится сгореть в то время, когда чонин ловко перепрыгивает его, словно костёр. а затем останавливается в ступоре, смотрит исподлобья в глаза чужие, затихает. бан чан влияет на солнце одновременно с тем, как и боится его. всё, что накопилось внутри, весь тот жар и холодный пот, овладевающие часто и внезапно, каждый взгляд и каждое слово по безумной на то причине остаются в памяти, ранят и всё глубже впитываются чуть ли не в кожу. один ожог — воспоминание. и, вероятно, напоминание себе о том, что нельзя.        молния пугает тем, что от неё ожоги глубже. чем ярче и сильнее эмоции, испытуемые в момент столкновения, тем больнее и беспощаднее последствия. чонину бы не думать обо всём этом, чонину бы стать наглее и наушники из ушей чана выдернуть, в глаза заглянуть как можно глубже и понять, что в них не страшно ни капли. что в них — созвездия потерянных звёзд и пустынные галактики пепельных слёз, в них — душа нараспашку и мольба о помощи, в них — отражение собственное и живое.        чонин сможет. но сейчас лишь через окна, через расплывчатый образ и тусклые краски, словно бы давно собирающиеся умереть. и пока чонин голову отворачивает, чтобы не столкнуться случайно взглядами, чтобы случайно не прочитать то, к чему не готов ещё, чан убивается и смотрит. смотрит на солнце через боль и жжение, терпит и даёт себе отчёт о том, что это ещё далеко не предел. внутри уже пылает, внутри уже больно, отчего хочется сбежать обратно в ночь. но тьма за окном свидетельствует о том, что бежать, на самом деле, уже просто некуда. он у финиша, что повёрнут к нему другой стороной. и он боится не того, что приз не оправдает ожидания, а того, что вокруг слишком много голосов, слишком много мелочей, которые мешают.

ты никогда не избавишься от своих страхов, пока не столкнешься с ними лицом к лицу.

       от кофе резко тошнит, в легких резко не хватает воздуха. музыка предательски становится чужой. силуэт в окне начинает медленно приближаться, двигаясь осторожно, словно бы волк, что видит перед собой добычу. и у яна от этого сжимаются рёбра, сердце и дыхание замирают, но взгляд упорно держится до конца. чонин бесстрашно наблюдает, как чужое лицо в отражение становится ярче, как линии вырисовываются чётче, и чувствует, как страх поглощает, но боли не чувствует. перед смертью не надышишься. лучше просто закрыть глаза, да, ян чонин? жмурится. ладонь невесомо опускается на плечо, осторожно поглаживая. в отражение не видно ничего, там — огни соседних домов, звёзды в небе и холод. здесь — чан, стоящий ещё за спиной, но уже в зоне комфорта. и это чёртово прохладное тепло, что словно капля краски рассеивается быстро, еле заметно. чужая рука ускользает, направляя уже другие силы на то, чтобы открыть форточку. за секунды несколько молний на небе, но ян не видит их.        — душно. ты не против немного проветрить комнату? — проветрить мысли тоже.        — конечно, нет, хён. — и смотрит в глаза, видя в них то, что было его страхом ещё пару минут назад. чан смотрит тоже и, смягчая неловкую улыбку, гладит по волосам младшего. «спасибо» на языке жестов и «не бойся» на их собственном. у бана ожогов не остаётся, у чонина, кажется, появляется смелость. между ними — прохладный ветер, который разграничивает, но даёт стимул эти границы сломать, потому что ещё немного и станет слишком холодно. ещё немного и ладонь снова опустится на плечо. ещё немного и взгляд одного снова встретится с чужим, потому что молния не сможет сверкать между. сокращается расстояние, сокращаются и мелочи, которые стоят на пути.        если посмотреть в глаза друг другу, то можно понять, что страхи — иллюзия.