И всё-таки

Колокольчик над дверью жалобно звякнул, провожая очередного кутилу-завсегдатая. Понятное дело, тот был одним из основных источников дохода и без того малолюдного и непопулярного заведеньица. Рослый парень, прикорнувший за своим столиком над темной бутылью, пьяно всхрапнул и дернул головой, потревоженный звоном. Остальная немногочисленная публика и ухом не повела. Вечер только начинался, фонари только загорались, где-то в злачных местах, вроде «Золотой чаши», только подтягивались посетители, и, можно сказать, только начинался рабочий день тамошнего персонала, но в «Деревянной ложке» гостям становилось пора знать честь. Название маленького трактира сполна отражало скромность заведения и было так же прозаично, как оно само. Так что даже в выходной день к вечеру человек в баре было совсем уж мало: пара работяг, одиноко дремлющих за своими столиками на разных концах зала, дюжий меланхоличный бармен в бандане, занятый стаканами у одного края длинной барной стойки, да пара непривычных для такого места господ на другом её конце. Фонарь со свечкой над стеллажом с винами и медовухой, по маленькой свече на старых железных подставках за каждым столиком, где ещё располагались клиенты — вот и все освещение. Но вино здесь было на удивление отличное. Александру это было нужно. Сначала — лишь со слов Даниеля, а после, оказавшись здесь, он понял это сам. Не хватало ему, оказывается, этого приглушённого свечного света, в котором даже лицо твоего ближайшего собеседника видно ровно на столько, чтобы не спутать его с кем-то ещё. Не хватало этих нетёсанных деревянных столешниц, старых бочек в углу за баром, молчаливого деловитого бармена. Тишины, но не без людей. Красных искр в винном стакане. В его жизни было слишком много залитого солнцем «Синего странника» с его детским щебетом учеников, либо сомнительных кабаков, расцвеченных балаганными красками, в которых Нескучный бывал лишь для того, чтобы в надежде на разрешение проблем через «нужных людей» обрасти новыми ненужными проблемами. Наверное, только потому и позволил Даниелю привести его сюда. Казалось бы, какое кому дело до уставшего от жизни коллеги? Ан нет, кто-то влез. И слава богу. — Не стесняйся, налегай, — чуть растягивая гласные произнёс Даниель, усмехаясь и подливая им обоим из пыльной бутылки. Преподавателя Уверенности уже малость развезло, но заслуженный действующий сквозняк не мог себе позволить так легко быть побежденным каким-то жалким алкоголем и не хмелел, несмотря на количество выпитого. Однако, новую порцию Нескучный от Молнии принял. Даниель довольно кивнул и расплылся в улыбке, которая — Александр знал — усилием воли в мгновение сотрется и сменится холодной осмысленной усмешкой при первой же настоящей тревоге, если будет нужно. Но сейчас приходить в трезвый рассудок им было без надобности. — Загоняешь ты себя, вот что, — глубокомысленно протянул Даниель, опрокидывая в себя глоток залпом. Александр лишь хмыкнул в ответ. Перегоревшего учителя загнать — это же надо расстараться. Сквозняку было бы даже любопытно на это взглянуть. Но в Академии никто особо не горел таким желанием. Скучные какие. Даниель угадал эти мысли в хмыканьи соседа. — И я не о работе, ты знаешь, — тихо добавил он. — Мне полностью заскучать от жизни не даешь только ты, — покачивая стакан в руке произнёс магистр с невеселой улыбкой. — Но я так и не пойму, что тебе за дело до меня? — Ну как же, — Молния качнулся к Александру, задевая того плечом. Стул на высоких тонких ножках угрожающе пошатнулся, но разве Нескучный допустил бы, чтобы драгоценный коллега позорно сверзся? Нет, конечно, и Даниель, обняв магистра одной рукой за плечи, а другой потянувшись за бутылкой, был в этом совершенно уверен. — Люблю я тебя. Кто угодно, кроме Александра, принял бы эти слова за дежурный пьяный сарказм. Лишь магистр знал, что это замаскированная несерьёзностью правда. Это льстило и пугало. Нескучного не заботило, кто что подумает о нем, но за этого юношу в выгоревшем бывалом сквозняке слабо шевелилась вина и скреблась ответственность. Будто бы это он, Александр, был виноват в неверном выборе юнца. — А Алиса как? — как бы между прочим спросил магистр. — Тебе к ней не нужно? Даниель разлил им ещё, опустошая бутылку. — Я не чувствую, чтобы мне было сильно к ней нужно, — равнодушно ответил он. — И она так не считает. Рядом с ней я чувствую себя сказочным принцем. Благородным и идеальным. Ты не представляешь, какая это тоска, — задумчиво покачивая стакан в пальцах, признался Молния. — Когда-то было иначе. Тогда были и какие-то планы… И знаешь, смотрю сейчас… Хорошо, в общем, что не успели жениться. Вечная беда — я надеялся, что она не изменится, она надеялась, что изменюсь я. И оба в итоге не угадали. Не подумай чего, она мной недовольна даже больше, чем я ей. Принцессе, какой она теперь стала, ведь нужен принц… А я себя обманывать не привык. Она тоже знает, что я им не стану. Хоть за понимание ей спасибо. Знаешь, люблю, когда от меня ничего не ждут и принимают любым. Поэтому я там, где чувствую, что я на месте, — он допил и сел вполоборота к Александру, целиком обратившись к нему лицом. Близко так. Без того тусклый свет словно померк наполовину. — Поражаюсь я тебе, Даня, вот что, — задумчиво и сочувственно поглядел Александр на коллегу. — Тратить свои лучшие годы на такую чушь… На меня… Не то ты выбрал, Даниель, ой не то, — магистр покачал головой, невольно скользнув взглядом по стройной фигуре. — Молодой, красивый… Горячая кровь, жизнь, смелость. О тебе мечтает каждая. Нет бы деваться с этим всем куда нужно… А ты что выбрал? Тебе за каким-то чёртом понадобился брюзжащий, всем недовольный старик, у которого здесь и жизни считай нет. Которому ничего не надо и который никогда не ощутит того огня, что есть у тебя. Перегорел я. Всё. Жаль мне тебя, Даня. Не умеешь ты людей выбирать. Я имею в виду себя, не Алису… Когда ты выбрал её, у тебя остатки разума еще были. Я все жду, когда ты их снова отрастишь и оставишь меня. Остепенишься, одумаешься, вернешься к ней. Я надоем, и ты все поймешь… И чем раньше, тем лучше. Даниель, мечтательным замутненным взглядом любовно разглядывая Александра, улыбался. Каждое слово он почти знал наизусть. Вино брало своё, оплетая обоих, а к нему вдогонку — пустота, глухота и темнота бара. Мужчина потянулся и по-свойски обнял многоуважаемого магистра — похоже, чтобы не упасть с высокого тонконогого стула. Александру — просто Сашке — все равно по-прежнему не верилось, что эта дерзость, эта неподражаемая уверенная улыбка, это горячее дыхание ему в шею — всё это для него одного. Без того тусклый свет погас. Даниель целовал его, целовал и целовал. Так глубоко и горячо, что Александру только оставалось поддаться и обнаруживать в себе поднимающийся навстречу жар. Тот, который Нескучный не мог подавить никаким усилием воли и которого он считал себя давно лишенным. Даниель, чертяка, целоваться умел. Александр знал, что этим все закончится, и знал, что будет дальше. Но единственное, за что ему было стыдно — это за одну загубленную зря молодость. Но это был его, Даниеля, выбор. А он явно не считал себя неправым, особенно впиваясь в рот сквозняка особо длинным и страстным поцелуем. Добираясь до дома Молнии, Александр не успевал проникнуться вечерней прохладой — да и когда бы успел, если к тебе непрестанно жмется разгоряченное тело? Своим ходом добраться до дома Даниель бы не сумел, и дело не только в пламени, поглотившем рассудок. Молния не умел пить совершенно. С самого начала он полагался только на верного магистра, которому пришлось провожать его до дома волоком. Тем временем у магистра, несмотря на иммунитет от побочных действий алкоголя, голова тоже малость шла кругом. О да, он знал, что будет дальше. И от этого он тоже не был в состоянии идти спокойно и ровно. Он доберётся до дверей дома, втаскивая внутрь его хозяина. Проползя через по-холостяцки заваленную мятыми вещами комнату, наконец отцепит от себя Даниеля и опустит его на кровать. Лицом к себе. Встретится взглядом с этими затуманенными темными глазами. От выражения этого лица, от этих поднимающих его грудь вдохов, от того, как Даниель лежит под ним, у Александра пересыхает во рту. Он кладет руку ему на грудь — на прощание. Его единственная попытка уйти после этого обрывается захватом на удивление уверенных рук и резким разворотом. Больше Александр уйти не пытается. Не хочет, не может и не до того. Даниель много стонет и шумно дышит, пытаясь двигаться навстречу. Спьяну не совсем получается, и Александр щекочет ему ухо просьбой успокоиться, входя глубже и резче в податливое тело. Даниель оставляет все на Александра, зарываясь пальцами в его волосы и выдыхая его имя. Даниель перехватывает его губы и делит с ним отрывистые вдохи, прижимая теснее к себе. Даниель совершенно ни о чем не жалеет, получая на шею очередной засос. Александр, оказавшись на его месте, воздерживается от стонов и любого другого излишнего шума. Даже когда Даниель вбивается в него беспорядочно и жёстко — в попытках ли вырвать из него хоть звук или просто будучи ещё под спиртным. Александр просто довольно щурится и вспоминает, сколько ему на самом деле лет. Не так уж и много, сколько он для себя насчитал. В самый раз, чтобы находить в себе огонь и получать удовольствие от жизни. Только Даниель мог заставить его вспомнить и ощутить свой здешний возраст — и не только таким образом, боже упаси. Но сегодня — так уж вышло — так распорядилось хорошее старое вино и тусклый свет в трактире. Александр — просто Сашка — все еще не понимает, за что ему достался такой необыкновенный человек, который готов оживлять его, делиться своим огнем, которого хватает на двоих. Но понимает, что раз они греются от одного и того же, то теперь он как минимум не может просто уйти. Это искуплением вины и будет. Оба в конце концов расслабляются, затихают и просто обнимают друг друга, сплетаясь и двигаясь медленно, вдумчиво. Без конца смотрят друг другу в глаза. Смеются. Шепчут друг другу что-то. И снова лежат молча, прижавшись друг к другу. Им это нужно, пусть это и казалось безумием. Они были разными и, пожалуй, катастрофически друг другу не подходили. Порой сами удивлялись тому, что они были вместе. Порой одергивали себя, порой подолгу думали, а стоит ли. И всё-таки были. Они были вместе — так странно, так противоречиво и нелогично. И всё-таки были.