***
Дэниел не поверил своим глазам. — Может, тебе её подогреть? — неуверенно предложил он. — И так сойдёт, — повторил свою же фразу Роршах, но добавил: — спасибо. Дэниел смотрел и смотрел. Тихо звякала о края консервной банки ложка. Пауза затягивалась. — Ты жив. — Да. Роршах был совершенно спокоен. Он с грохотом поставил банку на стол, но Сова даже не вздрогнул. — Пятнадцать лет прошло. Поправив маску, Роршах обернулся: — Ты совсем не изменился, Дэниел. И вот когда Роршах произнёс его имя, словно в старые добрые времена, тогда Дэниел и почувствовал, как с ледяным антарктическим хрустом осыпалась непреодолимая ранее внутренняя преграда. Осколки льда начали таять, безжалостно уничтожаемые поднявшейся из глубины души тёплой волной. По щёкам хлынули слёзы, сотрясая всё тело Дэниела эхом шока пятнадцатилетней давности. Даже под маской Роршаха было видно недоумение. Видно, не такого приёма он ожидал. А тогда какого? Является, значит, как ни в чём не бывало… Реветь было стыдно, и Сова закрыл лицо руками, запоздало осознавая, насколько это по-детски. Тем удивительнее было почувствовать сильные руки Роршаха, нерешительно обнимающие его. — Я думал, ты мёртв! — сорванно выкрикнул он в истерике. — Каждый ёбаный день двадцать четыре на семь я был уверен, что ты мёртв, Роршах! — С чего бы мне умереть, Дэниел? Хриплый голос Роршаха изменился буквально на полтона, но Дэниел явственно услышал в нём улыбку. — И если ты планируешь продолжать рыдать у меня на плече, то хоть зови по имени. — А… — Сова проглотил всхлип, вцепляясь пальцами в пахнущий дождём и невзгодами плащ, —…как? Роршах тяжело вздохнул и тихо произнёс ему на ухо: — Уолтер.***
Дэниел с трудом сумел успокоиться. В своё оправдание он мог сказать только то, что не каждый день воскресает из мёртвых старый боевой товарищ. — И всё же, как ты выжил? — Наконец справившись с собой, задал терзавший его вопрос Дэниел, откидываясь на спинку дивана в гостиной. Он смотрел на Роршаха и пытался понять, изменилось ли что-нибудь в нём с их последней встречи. Ну не мог человек, распылённый на клетки, так запросто восстановиться. Неужели… — Манхэттен подлатал, как нас или вроде того? — Подожди, о чём ты? — Роршах… Нет, Уолтер явно не улавливал сути вопроса. Пришлось пояснить, что Джон вернулся спустя одиннадцать месяцев и объявил, что хочет сделать всем оставшимся в живых Хранителям подарок: жизнь, близкую к вечной. — Мы умрём, когда сами этого захотим. Неплохо, правда? — Ну или когда какие-нибудь отморозки подкараулят вас у собственных дверей. Вот теперь Дэниел совершенно перестал сомневаться, что перед ним не розыгрыш. Говорить об убийстве, словно о погоде, могли только Хранители. — Или так, — ухмыльнулся Сова, отпивая коньяк из снифтера. Бокал Уолтера, наполненный щедрой рукой Дэниела, стоял нетронутый. — Так почему ты считал меня мёртвым? — Кажется, ему это было очень интересно. — Потому что мало кто выживал после ссоры с Манхэттеном. Ведь вы поругались не на пустом месте, помнишь? Уолтер неуверенно покачал головой. — Не помню. И где всё это время был, я тоже не помню. Дэниел осознал весь масштаб трагедии, свалившейся на его плечи. Роршах вернулся тем же Роршахом, и если рассказать ему правду сейчас, Дэниел больше никогда не увидит Уолтера. Вернётся беспощадный и принципиальный мститель в маске и, возможно, вновь умрёт, уже по-настоящему. Пережить эту потерю ещё раз Дэниел бы не смог. — Манхэттен ушёл искать себе, как он выразился, «галактику попроще». А тебя с той поры живым никто не видел. — Эта не-неправда далась Сове слишком легко для бывшего рыцаря справедливости. Но в утопии Вейдта Хранители больше не были нужны, и Роршаха стоило оберегать от реальности так же, как и реальность — от Роршаха. Да, неожиданно осознал Дэниел, Уолтер столько защищал этот мир от всей его грязи и мерзости, что пришло время защитить его самого. — Вот как. — Уолтер, кажется, не распознал неискренности. — Интересно было бы вспомнить. Дэниел как бы беспомощно пожал плечами и вдруг с изумлением увидел, как затянутые в перчатку тонкие пальцы обхватили бокал, а другая рука потянула кверху край маски, обнажая небритый острый подбородок и бледные губы. Уолтер не отвернулся, отхлебнул чуть ли не половину, его язык мелькнул в уголке рта, и Дэниел замер, боясь вздохнуть. Маска начала опускаться вниз, но Сова перехватил движение Роршаха, вынудив его почти вздрогнуть. Уолтер медленно отодвинул его руку, но не стал пытаться поправить маску, выжидая. — Дэниел… — начал он негромко. Сова увидел движение этих губ и не смог совладать с собой, порывисто накрывая, сминая их своими. Слишком близко был Уолтер, слишком нежно и мелодично он выговаривал чужое имя, хотя кто бы раньше мог упрекнуть Роршаха в излишней нежности. Целовать его было так странно и потрясающе. Тонкие губы с привкусом горечи поддались в одно мгновение. Смятая маска тёрлась о щёку Дэниела, но он и помыслить не мог о том, чтобы прикоснуться к ней. Он и так нарушил все правила. Самое удивительное, что Уолтер не был просто холоден. Напротив, быстро придя в себя от удивления, он слегка прикусил губу Дэниела, и от кого угодно другого Сова расценил бы это как заигрывание, хотя от Роршаха, возможно, стоило счесть предостережением. Он отстранился. Уолтер втянул воздух сквозь сжатые зубы, и Дэниел увидел кровь на его губах. — Что?.. — Он не договорил, увидев предупреждающий жест. — Всё в порядке, Дэниел. — Жёсткая фраза, и уже сам Роршах притянул его к себе, впиваясь поцелуем, царапая щетиной подбородок и кусая его язык. Дэниел не закрывал глаз. Переливающиеся узоры на маске погружали разум в отстранённый покой, будто всё правильно, так и должно происходить. От металлического вкуса поцелуя отвлекли руки, начавшие расстёгивать так и не снятую влажную рубашку. Дэниел нашарил пуговицы плаща, и Уолтер вновь не противился, помогая развязать узел пояса. Под плащом у него тоже была рубашка. Белая, застиранная и потёртая, куда более дешёвая, чем любая из дэниеловских, заправленная в видавшие виды брюки. Дэниел боялся узнать, сколько шрамов скрывает под собой эта скромная одежда. Под тонкой тканью было видно, как колотится сердце Уолтера, толкая вверх грудную клетку, над его воротником тоже пульсировала вена, к которой Дэниел припал губами, ощущая живое тепло.***
С ним Дэниелу было легче и проще, чем с Лори, несмотря даже на то, что иногда у него кровоточила кожа, что он не открывал лица и говорил загадками, что постоянно пытался отыскать правду о прошлом. Сова молчал, а Роршах… Роршах понемногу уступал Уолтеру — недолюбленному, одинокому и безмерно беззащитному. И впереди у них была вечность.