And I know it's wrong, and I know it's right. Even if I try to win the fight, My heart would overrule my mind. And I'm not strong enough to stay away
Габриэль считал себя сильным человеком, уж явно сильнее нескольких подростков в трико, которые напридумывали себе идеалов, искренне веря, что защищают Париж и сражаются на стороне столь эфемерного и кривого добра. Что такое эта светлая сторона? Не все ли в этом мире относительно? Разве эта темноволосая девушка с манией величия, разодетая в цвета божьей коровки, не видит, что является лишь жалкой марионеткой? Надумала образ великой героини, только вот ей ещё расти и расти до той, кем она себя представляет. У него, Бражника, хотя бы есть цель, но навязчивые подростки то и дело лезут под ноги, накидывают на его крылья верёвки, искренне веря, что сумеют помешать его действиям, о которых даже не подозревают. Габриэль не верит в поражение, когда оказывается окружён, он не врет: Бражнику действительно нечего терять. Слишком долго он шёл к этому моменту, он не сдастся, не посмеет проявить слабину. Фиолетовая мгла застилает глаза, гнев пульсирует в висках, разливаясь по венам тяжёлым свинцом, эхом отдаётся в ушах, диктуя свои правила. Габриэль не помнит даже имени своего сына, не может воспроизвести перед глазами образ жены, за жизнь которой так отчаянно борется. Прямо напротив — жалкие мушки, дети, заигравшиеся с важными артефактами, выполняющие роль героев, что не в силах заметить, как давно сцена прогнила, а театр ушёл под землю. Бражник знает, чего он хочет, и на последствия, честно говоря, наплевать, сейчас его полыхающее огнем сознание способно лишь сосредоточиться на камнях, до которых рукой подать. Но только до определенного момента. «Бражник? Я Маюра». Дышать почему-то не получается, в момент горло пересыхает, а в голове звенит до ужаса знакомый голос. Пелена перед глазами тает, гнев медленно уходит обратно во мрак и уступает место леденящему ужасу, что тонкими змеями ползёт по телу, сковывая движения, лишая возможности пошевелиться. Взгляд Габриэля становится из дикого потерянным, а в глубине радужек прячется осознание происходящего, что отрезвляет не хуже ледяного душа. Пальцы покалывает от выброса адреналина в кровь, и ноги мужчины подкашиваются. В голове мёдом льётся голос Натали — нет, Маюры! — и Габриэль может лишь заставлять себя дышать, пока понимание происходящего не затапливает сознание. Сразу откуда-то появляются силы встать, и на ослабевших ногах мужчина сваливается за край площадки, пока бесполезные супер-герои отвлечены его помощницей. Трансформация спадает, и Габриэль не слышит встревоженного писка квами, лишь оглушительные удары собственного сердца. Мир вокруг как-то странно кружится, но мужчина строго одергивает себя: не время подчиняться шоку. Что-то внутри нестерпимо ноет, болезненно отдаваясь в трахее, и Габриэль откидывает цветастый платок, крепко сжимая пальцы у основания шеи, цепляясь за гладкую ткань рубашки, словно хочет ухватиться за источник оглушительной боли, но лишь царапает воротник и собственную кожу. Он не может вспомнить, как добрался до дома: вроде бы вызвал водителя, отмазавшись тем, что тоже был под влиянием акумы. Это в любом случае не столь важно, в отличие от лежащей на полу помощницы, находившейся без сознания. Габриэль почти теряет самообладание, а перед глазами застывает воспоминание, о котором он бы предпочёл не думать, но оно ядом, кислотой вгрызается в сознание, заставляя снова пережить тот злополучный день. Натали не похожа на Эмили, так почему же боль в груди разрастается? Почему он падает на колени перед лежащей женщиной, словно в момент лишился сил? Почему воздух так некстати заканчивается, и кажется, что вокруг образуется вакуум, давящий на ребра? Натали дёргается, заходится в кашле, ладонью пытается утереть кровь, пачкающую подбородок, и Габриэль учится снова дышать. Дрожь спадает (или он находит силы её сдерживать), и мужчина, придерживая Натали за плечи, помогает ей сесть и даёт свой платок. Она слишком бледна, но шея и щеки немного покрываются красными пятнами, она тихо шепчет слова благодарности, хриплым кашлем обрывающиеся, и прижимает белый платок к губам. Габриэль не знает, что сказать, он вообще не уверен, что сможет выдавить из себя хоть слово, и молча наблюдает за ассистенткой, медленно приходя в себя. Когда они спускаются вниз и Габриэль осторожно опускает в кресло Натали, которой уже стало легче, он чувствует себя увереннее, да и дрожь окончательно улетучивается. Мужчина мог бы бесконечно ругать женщину за возмутительное безрассудство и неподчинение приказам, да только от этих слов лишь сильнее становится скрежет в груди. Он волновался. В о л н о в а л с я. Габриэль не смеет сказать это вслух, не может себе позволить даже признать, но от мысли, что Натали могла не открыть глаза, становится так скверно и страшно, что он готов рассечь руки об стекло, разбить все, что возможно, и закрыться в этой импровизированной тюрьме, являющейся домом, ещё на несколько лет. Только не снова, только не она. Он теряется в своих ощущениях, не желая думать и разбираться, потому что наперёд знает, к какому выводу он придет, а от него станет лишь страшнее. Поэтому может лишь поблагодарить Натали, в своём «спасибо» объединив все невысказанные мысли, все свои сумбурные чувства, что иногда вспыхивали яркими угольками к этой сильной и самоотверженной женщине. Габриэль улыбается и кладёт ладонь на её руку, чувствуя, как пальцы трясутся, и старается успокоиться, но картина недавнего происшествия слишком сильно врезается в память, и не скоро он забудет раскинувшуюся по полу Натали и осознание невозможности вернуться назад и предотвратить беду. Сейчас же сидящая перед ним ассистентка слабо улыбается, пусть все ещё и напоминает призрака своей бледной кожей и лихорадочно блестящими глазами, полными тихой грусти. И Габриэль отчаянно обещает себе, что не допустит больше такого. Он не увидит её бездыханное тело, не почувствует, как весь мир вокруг рассыпается на куски, не рухнет на колени как срубленное дерево. Габриэль не помнит, когда Натали стала так дорога ему, когда он поставил её выше спасения Эмили, когда волнение за жизнь простой помощницы начало сводить его с ума до пробитой грудной клетки и ледяных оков ужаса. Он не знает, но от подобных мыслей становится жутко.And I can't get free Look what this love's done to me