Тело, что заменило ему холст.

      Засохшая краска никак не хочет покидать нежную кожу юноши, что так некстати выдавил жёлтый акрил из тюбика на свои руки. Конечно же, акрил можно смыть, ведь краска не вечна, но теперь Чимину придётся помучаться, ведь он довёл её до твёрдого состояния. Жёлтые разводы оставались на керамической поверхности раковины и кожи, заставляя рыжеволосого протяжно простонать от отчаяния. К нему совсем скоро должен прийти Юнги, поэтому выходить к нему жёлторуким совсем не хотелось. Вскоре яркие пятна немного тускнеют, заметно облегчая жизнь юного художника, а в квартире слышен звук дверного звонка. Чимин выбегает из ванной, впечатываясь во все косяки и углы, а звонок в очередной раз повторился. Пак с неловкой улыбкой встречает своего гостя, который, по всей видимости, был сильно недоволен такой медлительностью. — Лучше бы ты так кончал, как двери открываешь, — недовольно тянет белокурый, скидывая с себя чёрную кожанку, — Я забыл дубликат твоего ключа в прошлый раз. — И тебе привет, натурщик недоделанный, — Пак недовольно кривится, протягивая блондину звенящую связку. — Если бы не этот недоделанный натурщик, ты давно завалил бы дипломную. — Кажется, мне нужно повторить некоторые правила, господин Мин. Не могли бы вы ещё раз оказаться в моей мастерской? — усмехается, подходя в упор. — Ох, ну… Только если всё очень серьёзно, — Юнги облизывает свои тонкие губы, прищуриваясь. — Всё о-о-очень серьёзно, — художник опускает свои руки на тонкую талию блондина, притягивая ближе к себе, а тот успел обвить его шею тонкими руками. Юнги тянется за поцелуем, который ему тут же дают; Чимин нежен, он всегда был таким, пока на глаза не попадалась чужая белоснежная кожа, что буквально манила его. Язык обрамляет тонкие губы, требовательно толкаясь глубже, поэтому Мину приходится расслабиться, полностью отдаваясь в руки умелого художника. По тонкой коже подбородка уже текла ниточка слюны обоих, что заставило немного поморщиться, но в одно мгновение его ноги уже обхватывают чужие пышные бёдра, а тощий зад оказывается в сильных руках; недовольство тут же сменяется откровенным наслаждением, но Чимин отрывается ради глотка воздуха. — Я купил новые цвета, — тяжело дышит художник в острые ключицы, когда уже опускает натурщика на твёрдую поверхность стола. — Давай не как в прошлый раз, пожалуйста. Я до сих пор не до конца отмылся… — Что именно? — Я взял смазку. Не смей растягивать меня краской, серьёзно, Чимин. — А мне понравилось, — усмехнулся он, кусая нежную кожу за исколотым иглами ушком, — Лазурный… Красивый цвет. — Не в моей заднице. Она отвратительна, когда высыхает. — Так уж и быть, воспользуемся твоей смазкой. — Тупое одолжение, не находишь? — М, тебя на своём члене? Нет. — Сумасшедший, — хрипло смеётся Мин в покрасневшее ухо, отрываясь от пряжки чужого ремня, — Какие цвета ты купил? — Краплак и шафран. Что скажешь? — Солнце. — Значит шафран, — Чимин покрывал бархатную кожу мокрыми поцелуями, но после услышанного оторвался, направляясь к крупному шкафу, в котором хранится всё необходимое. — Хочу… Попробовать кое-что… Ты не против? — неуверенно протянул он, стоя лицом к полкам. — Насколько пострадает мой зад? — Ну, не прям сильно… Не знаю, по правде говоря… — Давай, что у тебя там? У меня сейчас ширинка треснет, Пак Чимин. Рыжеволосый всё ещё неуверенно ведёт себя, но подходит к парню с широкой кистью и баночкой краски в ладони. — Кисточка? — Ну… Я просто… — Она мне нравится. Художник улыбается чересчур счастливо, тут же дёргая на себя натурщика. Он грубо проезжается по внутренней стороне бедра старшего своей ширинкой, отчего блондин закусил губу, закидывая голову назад. — Чимин-а… — тяжело дышит он, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, — Я хочу солнышко… — Или меня? — усмехается тот, языком очерчивая полосу пресса. Натурщик Чимина идеальный; он любит в нём всё: острые ключицы, тонкую бледную кожу, которая становится его полотном при каждой встрече, выпирающие рёбра и худые ноги, округлые тазовые косточки и хриплый голос, который звучит громче с каждым толчком. Любит его податливость, порой грубость, ласку, ворчливость. Выучил каждый изгиб идеального тела, но каждый раз проверяет всё вновь, будто блондин может измениться в любую минуту. Бесспорно, их можно назвать любовниками, однако, Чимин предпочитает слово влюблённые, которым активно пользуется. С Юнги было сложно изначально. Художник не был готов к появлению на пороге своей квартиры Божества, поэтому буквально потерял дар речи. Чимин рисует с обнажённой натуры, но именно в тот день вспомнил о пейзаже. Юнги просто снял с себя футболку, когда Пак буквально вжал его в стену, завороженно водя пальцами по бледной коже. В тот день холстом стал сам натурщик. Чимин слишком старательно выводил на его спине облака, чтобы спустя время весь пейзаж смазался о хлопчатые простыни. Сложно с Юнги стало уже в тот день; натурщик истерил и грубо выражался в сторону художника, называя его тварью озабоченной, воспользовавшейся им. Остановила этот поток лишь звонкая пощёчина, за которую Чимин извинялся глубоким поцелуем. В первый же день знакомства Мин потребовал определения их отношений, потому что просто так спать ни с кем не собирался, а Чимин не хотел спать с этим чудом просто так. — Ты же знаешь, что я люблю и тебя и твои картины, но сейчас я больше хочу тебя, — всхлипнул старший, когда его кожи коснулся перепачканный палец. — Знаешь, я так долго открывал, потому что отмывал свои руки от жёлтого акрила, — увлечённо рассказывал Пак, обводя небольшой вертикальный пупок краской. — Кажется, зря, — прошептал старший, зарываясь ладонями в рыжие локоны. — Не хочу сегодня мучать тебя красками… У меня есть кое-что интереснее. — Кисточка… — Ммм… да, она. Чимин оставил Юнги обнаженным, с рисунком солнышка на животе, невольно улыбаясь этой картине. Сам он уже избавлялся от таких ненужных сейчас боксёров, пока блондин лениво поглаживал свой член. — Чим? — М? — Давай сразу кисточкой… Пак усмехается на эту просьбу, но вновь примыкает губами к белоснежной коже. Руки блуждают по всему телу, задевая чувствительные точки, от прикосновения к которым блондина выгибает до ужаса пошло. Короткие ноготки натурщика вцепляются в смуглые плечи, оставляя желтые отметины, ведь Мин тоже перепачкался в краске; он стонет тихо, стараясь не показывать своё возбуждение, но Чимину-то лучше видно. Чимин накрывает набухший член ладонью, растирая природную смазку по коже. — Я… Знаешь… Вообще-то не твой натурщик… — еле слышно проговорил Мин, бегая взглядом по полу. — Ага, — Пак в очередной раз сжимает тощий зад старшего, пальцами ныряя в ложбинку. — В смысле "Ага"? Ты знал? — Когда ты пропал, я звонил преподу. Мин Юнги был определён к Ким Тэхёну, а ко мне должен был прийти Чон Чонгук. Удивительно, правда? — Я должен был сразу признаться… — Юнги высоко простонал, выгибаясь навстречу проворным пальчикам Чимина, что сейчас активно стимулируют сжатое колечко мышц. — М-да, должен был. Как так вышло? Юнги пропустил тот момент, когда сильные руки притянули его ближе к краю стола, шире разводя его ноги, а около дырочки уже находилась широкая кисть. — Пиздец у неё рукоятка… А зачем художнику малярные кисти? — Чтобы Мин Юнги жизнь сахаром не казалась. Я, знаешь ли, ответа жду. Рыжеволосый в очередной раз перепачкал свои руки в жёлтой краске, поэтому на бледном теле появилось несколько новых ярких пятен, на что блондин тихо ругался. Краска оказалась даже на острых скулах и подбородке, поэтому Чимин старательно размазывал её пальцами, в очередной раз целуя. — Чон-Чонгук он… Оххх… Он п-парень Тэхёна и… Ммм… Он запретил мне приходить. — И почему же ты пришёл ко мне? — Я-я давно наблюдал за тобой, но не знал… Не знал, как подойти. — Что же, Чонгука осталось только поблагодарить. — Д-да, конечно… В следующую секунду Мин громко вскрикивает, дрожа в чужих руках. Деревяшка оказалась до ужаса болючей и острой на кончике. Пак даже презерватив на стержень нацепить поленился, поэтому в анус попала ручка кисти, со всеми болями и неприятным трением о лакированную поверхность. — Какая же она противная, Чимин… — Я постарался, чтобы найти именно такую, иначе мне пришлось бы вытаскивать занозы из твоей задницы. — И на том спасибо, конечно, но вот острая она до жути. Не порежешь мне… Ох ты боже… Н-ничего? — Ой, а что это было сейчас? Неужели я попал? Юнги уткнулся лбом в чужие ключицы, тихо выстанывая имя художника, пока тот продолжал вгонять в него стержень широкой кисти. Пальцы вцепились в рыжие волосы, пачкая их жёлтым цветом, а у блондина в этот момент появилась новая причина солнышком Чимина называть. Пак двигал кистью аккуратно, боясь действительно навредить, но в один момент Мин просто насадился до жёсткой щетины, громко вскрикивая. — Придурок, ты чего творишь?! — Мне, — Юнги толкнулся ещё раз, тяжело вздыхая, — Нужен, — сцепил руки на шее, — Твой, — прогнулся в пояснице, прижимаясь ближе к бронзовой груди, — Чёртов член, — выдохнул он в пухлые губы, тут же скользя по ним языком. — Мог же, — Пак быстро чмокнул сухие губы, — Сказать. — Да бесполезно же, я тебя знаю. Чимин хмыкает, тут же вытягивая с характерным хлюпом кисть из ануса, а Мин стонет ещё громче, нашёптывая своё "Пожалуйста, пожалуйста" куда-то в шею. Чимин подставляет к разработанной, набухшей от смазки дырочке головку, медленно входя в парня. Блондин воет, закидывая голову назад, пока Пак вылизывает пятнистую шею. — К-как хорошо, Чимин… Боже мой… — хрипит он, разводя ноги шире, чтобы принять глубже. — Такой сладкий, — рыжий отрывается от шеи, примыкая влажными губами к чужим, — Такой хороший, — целует подбородок, — Великолепный, — оглаживает бёдра, а после закидывает их на свои плечи, — И весь для меня одного. Натурщик жмётся ближе, надрачивая себе в такт размашистым толчкам, а Пак насаживает с каждым разом всё грубее и глубже. — Ещё, Чимин. Пожалуйста, ещё, — просит он, пока художник прокладывает невесомые дорожки поцелуев- бабочек по всему лицу, уделяя особое внимание скулам и основанию челюсти. — Ты такой молодец, Юнги-я… Так хорошо принимаешь меня, — рыжеволосый подаётся бёдрами вперёд, звонко ударяясь яйцами о сладкую попку. — Скажи ещё, Минни, — Юн судорожно хватает ртом воздух, цепляясь узловатыми пальцами за чужое предплечье, — Скажи, что я хороший. — Самый лучший, — Чимин позволяет держать его руку, обвивая второй талию блондина, — Умница, — тычется носом в светлую шею, обдавая её горячим дыханием, и делает ещё один толчок, — Мой. Пак бьет головкой по простате, на что хён выгибается дугой и дрожит под ним, продолжая рукой доводить себя до оргазма. Вторая рука обвивает шею, Юнги оставляет на чужой коже полумесяцы и тянется за новым поцелуем. Чимин проникает языком внутрь, стукаясь зубами и вылизывая нёбо, слюняво целует. Он сплетает языки, издавая блаженный стон, когда Мин слегка прикусывает его губу и насаживается на его член самостоятельно; Очерчивает аккуратный ряд зубов, не прерывая сладостной патоки, пока не чувствует удар горячей струи спермы, приходящийся на его живот. Он хрипит, чувствуя, как стеночки ануса становятся плотнее, но продолжает туго скользить внутрь. Долго Чимин не держится; он кончает в хёна с гортанным рыком, а потом относит его на кровать, опуская на простынь. Мин хрипло смеётся, а Чимин недоумевает. — Что? — У тебя все губы в солнышке. — А ты вновь портишь мне постельное. — Я постоянно его порчу. — Мне нравится.