seaside

Нумадзу — это море. Когда Рико переехала сюда, она сразу почувствовала себя на своём месте, даже до того, как познакомилась с кем-либо из новой школы: она каждый день приходила на побережье и наблюдала за тем, как солнце поднимается над водой или, наоборот, скрывается за горизонтом, прислушивалась к шелесту волн и крикам чаек, сбрасывала с уставших от ходьбы ног туфли, чтобы пройтись по песку — она была одинока в этом городе, не знала, что делать даже с самой собой и со своим будущим, но в такие моменты ей казалось, что есть что-то большее, с чем она встретится, ради чего стоит жить. Море — это Канан. Матсуура Канан училась в третьем классе старшей школы, работала в магазине родителей у причала, и у неё были ответы на все вопросы. Это первое, что Рико узнала о ней. — После выпуска я уеду отсюда, — сказала она ей однажды. — Не сразу, но уеду. Хочу стать инструктором по дайвингу. Только это большой секрет. — И хитро улыбнулась. Рико тогда подумала, что она назвала это секретом просто потому, что это была её особая манера разговаривать, располагать к себе собеседника: каким-то образом у неё всегда получалось заставлять других чувствовать себя с ней так, как будто они все для неё особенные. — А ты? — Я? Она подняла на неё взгляд. — Чего хочешь ты? Канан — это тепло. У Канан тёплый взгляд, тёплые ладони, а когда она рядом, в груди всегда появляется это тёплое чувство, как от объятий, когда они тебе больше всего нужны. Рико не знает, чего она хочет, потому что ей претит сама мысль о том, что нужно серьёзно задумываться о будущем; оно только пугает её. В Нумадзу спокойно и ничего не происходит, и потому кажется, что всё будет в порядке, если просто плыть по течению, но вот мама спрашивает: — Ты ведь не останешься здесь после? "После" — это после выпуска, когда годы в роли жизни школьного идола окончательно останутся всего лишь одним из ярких воспоминаний её юности. Одним из лучших, возможно, лучшим, но воспоминанием, и незачем убеждать саму себя в том, что у этого будет продолжение. Крохотная надежда — маленький огонёк в её сердце — гаснет тогда, когда Канан говорит, что она хочет стать инструктором, и добавляет: "Сейчас всё это весело, но". В одном "но" столько всего, что даже Канан не знает, как это выразить, но если бы эту фразу нужно было закончить Рико, она бы сделала это так: "Но нужно будет двигаться дальше". Она не произносит ни слова, потому что бессмысленно возражать или спорить, и ещё потому, что это "двигаться дальше" застревает в её горле и мешает вдохнуть полной грудью. Остаток вечера на побережье они молчат. Они встречаются там же на следующий день, и через неделю, и через ещё одну, и до тех пор, пока не начинает холодать — тогда они перебираются в комнату Канан. За это время Рико успевает узнать о ней столько, что её пугает, как быстро они сближаются. Канан не говорит много: она никогда не разбрасывается словами, поэтому всё, что Рико от неё слышит, оказывается ценным и честным. Ей хочется чувствовать себя так всегда, как в эти вечера у берега океана или сидя напротив Канан у неё дома — так, как будто не произойдет ничего плохого, потому что время застыло, и будущее — это не страшно и не больно, а единственное, что может болеть — скулы от улыбки, когда Канан шутит, улыбается, смотрит на неё. И немного — где-то в области сердца, потому что это так хорошо, но так скоро закончится. Рико не видит своё будущее ни в Нумадзу (она слишком привыкла к большим городам), ни на сцене (потому что она до сих пор не может в себя поверить), ни с Канан (об этом она даже предпочитает не думать). Рико никогда не влюблялась, потому что никто никогда не был близко к ней настолько, чтобы это было возможным по-настоящему, но Канан нравилась ей не так, как другим. Не так, как Чике, как старшая, на которую всегда можно положиться; не как Дайе или Мари, как почти сестра, которая всегда была, есть и будет здесь для неё; не так, как Йоу, как кто-то, кто любит то же, что и ты, и потому для тебя особенно ценен. Рико не знала, как. Как героиням манги, которую она читала, когда оставалась в комнате одна. Канан всегда обнимала её при встрече и перед тем, как попрощаться, иногда делала это просто так, и не было ничего такого в том, чтобы взять её за руку, но для того, чтобы решиться, Рико потребовалась вечность. Вечность, потому что у них оставалось и так слишком мало времени. Канан улыбнулась ей и переплела их пальцы, как будто никогда бы и не подумала отстраниться. Рико забралась под её одеяло, когда осталась у неё на ночь, и Канан обняла её, как будто они засыпали до этого каждый раз, и Рико хотелось спросить, сделала бы она то же, будь это кто-то другой, или нет. Канан поцеловала её в лоб — сухими губами, коротко, сжав её в объятиях на секунду — когда Рико, как и все, пришла поздравить её с окончанием школы. Она только и сказала ей, что "спасибо", так же, как и всем. Рико приходила в магазин её родителей почти каждый свободный день весной или летом, чтобы узнать, что Канан работает или на море, чтобы переброситься парой слов в лучшем случае; чтобы разочароваться. Не в Канан, конечно, а в себе и своей наивности, в том, что всё закончилось вот так просто, как будто ничего не значило, быстрее, чем она могла подумать. Когда-то Мари сказала, что, хоть Канан и способна понять каждого, о её чувствах мало что знала и она сама, и Дайя. Тогда Рико подумала: "За столько лет?", но теперь вместо этого было только: "Не удивительно". Они все решают, что группа больше не должна существовать, потому что без Канан, Мари и Дайи это будет не то и нечестно. Нечестно по отношению к ним, конечно, но Рико хочет знать, что думает на этот счёт Руби, которая мечтала об этом с детства (только ли из-за Дайи?), или Чика (она так горела этим). Что теперь? Йоу хитро прищуривается: — Стану капитаном корабля, — она заговорщицки подмигивает, — уйду в кругосветное плавание. — Рико почти успевает поверить, но та смеётся и уточняет: — Шучу. Я просто буду плавать с отцом... — и добавляет тише: — ...наверное. Ханамару она застаёт в библиотеке, как и обычно, и пока она возвращает книги на свои места, она рассказывает, что не знает, что будет делать дальше, но её голос звучит так спокойно и размеренно, что Рико не сомневается отчего-то: у неё всё будет хорошо. Йошико — Йохане — не отвечает серьёзно, отмахивается от неё, потому что падших ангелов не интересуют заботы простых смертных или будущее этого бренного мира, но потом опускает взгляд и спрашивает, как Канан когда-то: — А ты? — И в этом вопросе сквозит столько неуверенности, что Рико не может найти слов для того, чтобы ответить ей хоть что-нибудь. Руби задумывается ненадолго, и она совсем не выглядит так, как будто вопрос её сколько-нибудь задел, а потом произносит неожиданно: — Хочу быть кондитером, — потом замолкает, так, как будто сама удивлена тому, что произнесла это вслух, — открыть свою кондитерскую, может быть, однажды... Это, конечно, только планы... Чика говорит: — Я не знаю. И всё. Мари уезжает учиться в Йель, Дайя уезжает в Токио, и остаётся только Канан и только на этот год, чтобы заработать деньги на поездку. Она, кажется, единственная знает, чего она хочет, и теперь у неё слишком мало времени, которое занимает её работа или семья. Не в чем её винить, потому что, наверное, в этом отчасти и заключается взросление: школьные друзья остаются школьными друзьями. Их вдвоём ничего никогда не объединяло, кроме музыки и вечеров на побережье или в комнате Канан. Рико помнит: вечер, когда Канан учила её нырять и держала её под водой за руки (Рико никогда не решилась бы на это, если бы не она); вечер, когда она листала её сёдзе мангу и не стала об этом шутить; ночь, когда она гладила её по голове, пока она засыпала; утро, когда волосы Канан всё ещё не были собраны в хвост, и она готовила им завтрак, переминаясь босиком с ноги на ногу на холодном полу, тёплый песок и холодную пену прибоя, шум волн, крики чаек, падающие звезды и один плед на двоих, никогда не мерзнущие ладони Канан, парк аттракционов и сладкую вату, почему-то всегда сосредоточенное её лицо, когда она слушает новую музыку, то, как она прищуривается, задумываясь, её смех, то, как она улыбается вместо того, чтобы говорить очевидное, её комнату, до сих пор висящую на стуле зимнюю форму Уранохоши с оторванной пуговицей, и ещё тысячу вещей, которые вряд ли помнит сама Канан. Единственное, во что хочется верить Рико — она останется в памяти Канан хотя бы как-нибудь, и ничего страшного, если она не позволит занять ей там столько же места, сколько отдала воспоминаниям о ней сама Рико. Канан всё-таки поздравляет её с Рождеством и празднует со всеми Новый год, желает ей удачи перед тем, как она идёт сдавать вступительные экзамены, и это гораздо меньше, чем Рико хотела бы, но это всё ещё хоть что-то. Канан даже приходит на её выпускной, нет, не так — просто приходит на выпускной. — Поздравляю, — Канан устало улыбается, обнимает её за плечи и целует в скулу, задерживаясь чуть дольше, чем тогда, ровно год назад. Рико хочется и остаться вот так, и уйти, потому что молчать с ней в первый раз неловко, а объятия давят, но потом та отпускает её сама и просит протянуть ей ладонь, чтобы вложить в неё что-то. Что-то металлическое, прохладное, гладкое и похоже на — Рико раскрывает её, чтобы проверить свои догадки — пуговицу. Блестящая и золотая, с зимней формы Уранохоши, та, которой не было ещё осенью на блузке Канан, когда Рико приходила к ней в последний раз домой. — Это на память, — зачем-то объясняет Канан, хотя Рико и так знает про эту традицию. Это значит так мало и так много одновременно, как всё, что было, потому что этому приходит конец прямо сейчас. Мысли путаются, так что она снова не может ничего сказать; кажется, Канан зовут, но Рико не может разобрать, чей это голос, а та даже не оборачивается. — Уже сдала последний экзамен? Уезжаешь в Токио? — Рико кивает, сжимая пуговицу в кулаке до побелевших пальцев, прежде чем наконец положить её в карман юбки, а Канан извиняется за то, что её не было рядом всё это время, и делает это так, что Рико верит, что у неё действительно не было времени, совсем-совсем, и прощает в ту же секунду. Прощение на вкус горькое: Рико кусает губы, пока пытается не заплакать, когда Канан рассказывает, что она обязательно станет великой пианисткой (куда ей), а она приедет на её дебютный концерт и все последующие (не приедет), как и её слёзы, которые Канан неловко стирает с её щек, прежде чем взять её лицо в свои ладони: — Будущее для тебя будет таким прекрасным. Жаль, что в нём не будет меня. В запястье Рико вцепляется Йошико, тянет за собой — она срочно нужна для общей фотографии. Рико успевает только обернуться, чтобы посмотреть на Канан и вспомнить ещё раз шум прибоя, крики чаек и тёплые-тёплые ладони, вспомнить её улыбку, потому что сейчас Канан не улыбается, вспомнить билеты на завтрашний поезд до Токио. Они больше не разговаривают этим вечером, и она знает заранее, что вряд ли заговорят ещё хотя бы раз, и она будет воспроизводить голос Канан раз за разом в своей голове, чтобы удостовериться, что она всё ещё не успела его забыть, пока не устанет от этого окончательно. Всё заканчивается, а первая любовь никогда не бывает счастливой — так говорит её мама, а она всегда в конце концов оказывается права. Когда Рико возвращается домой, в её карманах ничего нет.