Эксперимент #082 гл

Он был мертв. И хотя механизм внутри него все так же продолжал безотказно работать, остановить этот процесс было невозможно. Поздно. Эксперимент можно считать законченным, но Моника так и продолжала пристально наблюдать за подопытным №13/87а сквозь стекло. Юноша, казалось, не проявлял никаких признаков жизни, однако, присмотревшись, можно было заметить, как поднимается и опускается его грудная клетка. Он пусто смотрел впереди себя, не моргая. И вот уже на протяжении нескольких часов он ни капли не пошевелился. Моника помнила, каким его доставили в лабораторию: бледный, избитый, находящийся на грани жизни и смерти юноша с огромными карими глазами и твердым желанием жить, что читалось в них. Шел на поправку он очень быстро: ел за семерых, набирался сил, был очень любознательным, словно маленький ребенок, и также по-детски наивен и глуп. Он безоговорочно верил, что люди в белых халатах вокруг желают ему только добра и был открыт и искренен с каждым из своих "доброжелателей". Назвали его Сёртин, что значило 13 в переводе с английского, так как это был уже тринадцатый подопытный, которого нашли за неделю. Только вот предыдущих пришлось отпустить. К ним возвращалась память, что нельзя было сказать о Сёртин. Его воспоминания начинались с кушетки в просторной, совершенно пустой комнате с белыми стенами. Спустя какое-то время к нему стали пускать ТЕ-9023, но сначала на короткое время, давая юноше возможность привыкнуть к нему. Да, сперва мальчик боязно относился к своему новому посетителю. Он был совсем не похож на его "друзей" в белых халатах, постоянно проверяющих его самочувствие, подсоединяющих к его телу миллион разноцветных проводков. — Вы со мной снова будете играть сегодня? — спросил Сёртин, счастливо улыбаясь. — Конечно, — ответил ему холодный голос из-под повязки. Да, лица своих "друзей" Сёртин никогда не видел. Только глаза. И морщинки на лбу. Складки на переносице. Юноша радостно захлопал в ладоши и принялся живо стягивать с себя рубашку. — А будет щекотно? — спросил он задорно. — Конечно, — вновь ответили ему. Как только подросток улегся на кушетку, к нему тут же стали присоединять различные провода. Медсестры принялись привязывать мальчишку ремнями к кровати. Разряд — и подопытный отключается. Теперь можно спокойно проверять его состояние, не отвлекаясь на постоянные глупые расспросы ребенка. Наука — это точность. Нужно быть полностью сосредоточенным. Так что 13/87а лучше не мешаться под ногами. В один из тех дней, играться к Сёртин не пришли. Вместо этого в его комнату пожаловал совершенно незнакомый молодой человек, в серебристом комбинезоне с нашитой эмблемой какого-то спутника на груди. Непривычной Сёртин показалась только его прическа — слишком длинные волосы, хотя каноном, как для мужчин, так для женщин и детей, считалась остриженная под максимум шесть сантиметров голова. Но у незнакомца они были длинною до плеч, что буквально поразило мальчика. Уже следующим днем, когда "друзья" в белых халатах пришли проверить его самочувствие, мальчик восхищенно описывал им странного дяденьку, который дал ему леденец. Конечно, мальчик не съел его, но, после того, как его "друзья" позволили ему сделать это, блаженно улыбнулся, рассасывая сладкую карамель. Незнакомец стал посещать мальчика регулярно. И иногда Сёртин даже пытался разговорить его, но тот лишь отвечал на некоторые вопросы, то "да", то "нет". Но уже скоро "странный дяденька" стал поддерживать разговор мальчика. Он рассказывал ему о последних новинках техники. Об олимпиаде, которая проходила на Марсе. — Неужели экипаж Б-1 проиграл залет на летающих мотоциклах? — удивился Сёртин. — И не только. Они были совсем плохо подготовлены в этом году. Может все из-за того, что у них новый тренер. Хотя, я думаю, что он не так уж и плох. Совсем скоро за стеклом рядом с Моникой и ее помощниками стало собираться все больше и больше профессоров, наблюдающих за общением Сёртин с ТЕ-9023. Это была самая последняя разработанная в лаборатории модель робота. Он отличался от предыдущих своих братьев тем, что на нем впервые было использован так называемый "искусственный интеллект", позволяющий машине использовать запрограммированную информацию по-своему. Теперь, к примеру, заложив в его память последние новости за пол года, робот мог с легкостью поддержать разговор по поводу всех этих происшествий. Это был очень большой шаг в развитии роботоконструирования, и вся команда профессора Андерсон надеялась на удачный исход, запланированного ими опыта: построение дружбы между человеком и машиной, когда первый совершенно не знает, что перед ним неживое существо. Но все пошло наперекосяк. — Чарльзтон! — закричала Моника, не отрывая взгляда от 13/87а. — Ты не говорил мне, что у мальчика ярко выражена гомосексуальность! — продолжила она, как только ее помощник подошел. — Я не посчитал, что это имеет какое-то отношение к... — Еще как имеет! — перебила его Моника, утыкаясь в бумажки. — Мне не нужен влюбленный в ТЕ-0923 подопытный. В комнате повисла угнетающая тишина, прерываемая только перелистыванием личного дела Сёртин. — Моника, простите, а быть может…? — Женщина посмотрела на Чарльзтона и ее глаза расширились от удивления. — Вы хотите сказать... — Почему бы не попробовать? Я могу хоть сейчас его запрограммировать! — Но, Чарльзтон, этот мальчик…! — Какой вклад в науку это будет! — возразил мужчина. — Эксперимент 82... гей лав, полагаю? — он спокойно вывел циферки и первые буквы названых слов на палочке, которую держал в руках. Моника продолжала ошеломленно смотреть на него. По ее щекам катились слезы. Развитие событий не заставило себя долго ждать. Уже спустя несколько дней мальчик стал проявлять очевидные знаки внимания своему собеседнику, что все больше и больше разжигало чувство вины и горечи у Моники. Она понимала, что и так играется мальчишкой, словно куклой, но так просто вершить за него его жизнь... это нечестно. Тем более, что на деле он так беззащитен... и одинок. Женщина долго отнекивалась, чтобы не смотреть за совокуплением этих двух, но ее напарник, Чарльзтон, настаивал, чтобы она присутствовала. Все-таки главным была профессор Андерсон и в случае непредвиденного, отдавать приказы должна будет она. И вот Моника безучастно наблюдает за тем, как мальчик разводит свои худенькие ножки в стороны, прогибается в спине, в то время как ТЕ-9023 прикасается губами к его шее и водит руками по телу. — А! — крикнул мальчик, скорее от боли, чем от наслаждения. — А! — снова повторил он. — Пожалуйста, прошу... хватит! Больно! — Но машина продолжала вбиваться в него глубокими резкими толчками, придавив к кушетке свои тяжелым телом, не давая и возможности пошевелиться. — А! Прошу! Стой! — истерил мальчишка, пытаясь хоть как-то выбраться из-под него. — Остановите его, — глухо произнесла женщина по ту сторону окна. — Немедленно. — Но ничего не понимаю, — начал было Чарльзтон. — Мы же все продумали до мелочей... — Хватит! Уберите его от мальчика! — закричала Моника, и в ту же минуту в комнату по ту сторону ворвались люди в белых халатах. Найти кнопку отключения питания, оттащить неподвижного робота от мальчика, склониться над его хрупким, изможденным телом, проверить, все ли с ним хорошо, записать в журнал показания после осмотра. — Завис, — вынес вердикт Чарльзтон войдя в залу, где, как всегда стояла профессор Андерсон, неотрывно наблюдая за 13/82а. — Он просто завис, представляете? И столько шуму-то надо было поднять... — еле слышно пробормотал он себе поднос. Моника до боли сжала зубы. Спорить с Чарльзстоном было бесполезно, особенно, когда тому казалось, что он стоит на пороге очередного открытия. Сейчас ее больше всего волновал Сёртин. Мальчик вот уже несколько дней лежал на кушетке поломанной бездушной куклой. Он почти ничего не ел. Никого к себе не подпускал. Закрылся от сего мира. Медсестра сказала, что когда подсоединяла его к искусственному питанию, то расслышала тихое "робот". От этого на душе стало еще тяжелее. Все-таки жалость — самое светлое чувство, заложенное в роде людском. Так, полная решимости профессор Андерсон, зная, что просто обязана это сделать, открыла дверь по ту сторону окна: — Привет, Сёртин. — сказала она. — Меня зовут Моника Андерсон. Я — твоя мама. И я пришла забрать тебя домой. — существо на кушетке зашевелилось. Мальчик повернул к ней свое бледное, исхудалое лицо и снова, как прежде, лучезарно улыбнулся: — Мама! Я так рад снова видеть тебя!