Откровения одной русалки

Здесь, на самом дне, очень темно и холодно. Иногда, если надолго замереть без движения и внимательно вслушиваться в то, что говорит тебе бездна, можно услышать, как щелкают зубы удильщиков. Чья-то жизнь прервалась, чтобы чья-то могла продолжаться. Мои глаза никогда не видели света. Настоящего. Все, кто живет на самом дне, считают его мифом. Старой сказкой, придуманной теми, кто решился подняться чуть выше. Подняться и вернуться слепыми, потому что наши приспособленные к абсолютной темноте глаза способны различать разве что бесчисленные оттенки темно-синего. Здесь, на самом дне, я насчитала их около сотни. Моя бессмертная душа однажды станет илом. По крайней мере, так говорят. Хотя я склонна думать, что все мы идем на корм другим обитателям бездны. Мои сестры говорят, что всё это во славу Ктулху, но лично я никогда его не видела. А я не особо верю в то, чего не видела своими полуслепыми глазами. Я, как и все до меня, родилась во тьме, а потому считаюсь её порождением. Никто никогда не спрашивал меня, что я об этом думаю. Но остальные не любят меня из-за того, что я слишком часто поднимала голову вверх, к свету. К свету, которого я никогда не видела, но верила в него всей тьмой своей души. Здесь, на самом дне, не любят тех, кто хоть чем-то отличается. Одна старая, как океан, русалка, по секрету поведала мне, что раньше подобные нам превращались в морскую пену. Но я не знала, что такое пена. Она сказала, что это маленькие пузырьки на гребне волн, что денно и нощно бьются о скалистый берег. Но и эти слова были мне непонятны. Тогда она рассказала мне всё, что только знала. Ходили слухи, что она из тех, древних русалок, которые видели волшебный свет и после смерти превращались в морскую пену. Не знаю, правда ли это, но, когда она умерла, я не видела её тела. Без неё жизнь на дне стала совсем невыносимой, но мысль о том, что она обрела долгожданный покой, была тем немногим, что дарило мне надежду на лучшее. Я хотела верить, что она и правда стала морской пеной, как рассказывала когда-то мне. Здесь, на самом дне, мало кто рассказывает по-настоящему стоящие рассказы. Я не знала ни своего имени, ни дня своего рождения. Среди таких, как я, принято волноваться лишь о пище и выживании. До дна не доходит свет, а, как известно, чем меньше света, тем меньше еды. Поэтому главным законом нашего выживания стал принцип "или ты, или тебя". Наше время тянется бесконечно, потому что здесь нет смены дня и ночи, как на поверхности. Здесь лишь бесконечная тьма. И вечная борьба за жизнь, которую и жизнью-то назвать сложно. Мы живем группками, потому что на дне одинокое существо - мёртвое существо. Однажды я видела, как отбившуюся от своих русалку разорвали на части. Неприятное зрелище. Не для слабонервных. Но среди нас таких нет. Здесь, на самом дне, не принято что-то чувствовать. Старая русалка открыла мне величайшую тайну на свете. Она сказала, что, подобно тому, как её глаза обратились ко тьме, когда она сотни лет назад оказалась на дне, так и мои глаза могут обратиться к свету. Но я должна всплывать на поверхность постепенно, иначе меня ждет неминуемая смерть от перепада давления. Это было крайне опасно, но, по сути, мне было нечего терять. Через несколько лет после начала подъема я впервые увидела не только оттенки черно-синей бездны. Пусть я всё ещё была полуслепа и неопытна, но я смогла различить новые, более теплые цвета. Спустя много лет странствий от одного умного кита, который в молодости заплывал на ту глубину, я узнала, что тот необычный цвет назывался "индиго". Он был так приятен и близок моей душе, что я ещё очень долго дрейфовала на той глубине, не решаясь подняться выше. Здесь, среди индиго, некому было называть меня странной. В одно из таких погружений вверх я решила, что больше никогда не вернусь назад. Я не чувствовала сожалений или терзающих душу сомнений. Да и моя стая вряд ли удивилась моему исчезновению. Они считали, что лучше быть слепым, чем съеденным. Я же была резонно с ними не согласна. Они говорили, что мне достался рецессивный ген из-за глупого поступка моей матери. Но я никогда не задавала вопросов и толком даже не задумывалась об этом. Я всплывала всё выше и выше. Годы шли, но я была терпелива и методична. Вместе с моими глазами, менялось и мое тело. Теперь света было достаточно, чтобы я могла рассмотреть свои худые истощенные руки и костлявый хвост. Я часто стала встречать тех, кто иногда ненадолго заплывал на эту глубину. Они говорили, что ещё глубже, на самом дне, живут монстры. И спрашивали, не встречала ли я их. Здесь, среди индиго, не видели монстров, но знали, что они существуют. Не знаю, сколько прошло времени к тому моменту, когда я смогла увидеть первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь толщу воды. Я нашла уютное место в ущелье, в котором решила скоротать какое-то время, пока мои глаза и плавники всё больше привыкают к новой среде. Местные акулы называли это место "глубоководье", но что они на самом деле знали о глубине? Я любила болтать с дельфинами. И охотиться с ними на добычу. Чем ближе к поверхности, тем больше еды; однако в открытом море охотиться самому по-прежнему не просто. Дельфины были близки мне по духу, и с некоторыми из них мы много разговаривали. Они рассказывали мне об удивительных морских городах, в которых царит изобилие - Рифах - и о солнце, которое делает нашу жизнь такой прекрасной и многообразной. Здесь, на глубоководье, дельфины научили меня дружить. Дельфины часто спрашивали меня, что я за рыба. И громко хохотали на своём дельфиньем языке, когда слышали, что я русалка. Они говорили, что русалок не существует. Но я ведь существовала. Еще они считали, что глубже этих вод никто не живет. Но я-то знала правду. Я была прямиком из рыбьего ада. И ни за что на свете не хотела туда возвращаться. После бесконечно тянущегося времени на глубине я постепенно научилась различать смену дня и ночи. Так я поняла, что рыбий век короток. Русалки действительно жили очень долго. Я не знала, сколько я прожила, и уж точно не знала, сколько еще мне оставалось жить. Вот почему я решила отправиться на поиски прекрасной страны, о которой рассказывали мне дельфины. Здесь, на глубоководье, я поняла, что никогда не поздно двигаться дальше. Открытое море могло бы показаться мне бесконечным, если бы я не знала цену подъема со дна. Мои глаза с каждым днем становились всё сильнее, и я начинала верить, что древние русалки на самом деле жили на мелководье. Тогда я впервые обрадовалась тому, что родилась с тем самым рецессивным геном, о котором все говорили. Что бы это ни значило на самом деле. Сложнее всего было адаптироваться к давлению. Иногда я думаю, а вдруг мне и моим предкам так тяжело жилось на дне из-за этой непомерной толщи воды. Реши они вдруг последовать за мной, помогло бы это облегчить душу? Та древняя русалка говорила, что на дно наш народ сбежал из-за людей. Но я ещё не встречала этот вид рыб. Здесь, в открытом море, я впервые осознала, как велик мир, в котором я живу. Когда я совсем сбилась с курса, который считала верным, мне встретилось существо, которое называло себя черепахой. У нее был отменный панцирь, который вряд ли смог бы прокусить своими огромными зубами даже удильщик. Она неторопливо плыла мне навстречу, размахивая широкими плавниками, и сказала, что если я ищу Риф, то мне следует держать путь совсем в другую сторону. Я немного расстроилась, но оказалось, что нам было почти по пути, ведь она плыла на Остров. Она сказала, что Остров - это земля без воды, но я никак не могла понять, как такое вообще возможно. Сколько я себя помню - на дне, в водах индиго, на глубоководье и в открытом море - меня везде окружала вода. Но мудрая черепаха рассказала, что существа над водой дышат кислородом. Я бы подумала, что она сумасшедшая, но ведь никто на поверхности не знал, что на дне живут русалки. Так откуда русалкам, живущим на дне, знать о том, что над водой живут существа, способные обходиться без нее? Здесь, в открытом море, я поняла, что назвать кого-то сумасшедшим можно только с точки зрения собственной веры. Когда я попала на риф, наши с черепахой пути разошлись. Я сожалела, но понимала, что такова была жизнь. В конце концов, каждый проживает её так, как умеет в рамках своего вида. Потому что как бы я ни хотела стать медузой, дельфином или черепахой, но я родилась русалкой, ей и умру. На рифе я прожила еще много лет, не решаясь вынырнуть из воды. Я постепенно адаптировалась к свету, давлению и новым знаниям, которые открывались мне каждый день с удивительной скоростью. По большей части, рыбы на рифе были добрыми и безобидными, хотя в плохие для обитателей рифа дни сюда заплывали акулы. Мне пришлось забросить охоту, так как на поверхности есть друзей не принято. Здесь, на рифе, я поняла, что ради тех, кем дорожишь, иногда приходится чем-то жертвовать. По меркам своего народа я всё еще считалась довольно молодой русалкой, когда впервые вынырнула на поверхность. Я все еще ужасно боялась солнца, поэтому, собрав все силы в кулак, сделала это ночью, в полнолуние. Ведь по словам дельфинов, полная луна была особенно прекрасна. И это на самом деле оказалось правдой. Полная луна была изумительна, а воздух не сжег мне кожу, как я того ожидала. Со временем один старый дельфин, иногда всплывающий со мной на поверхность, научил меня ориентироваться по звездам и называть предметы над водой. Он сказал, что получил эти знания от отца. А тот от своего отца. Я не стала уточнять, кто такой "отец". Но я была признательна за всё, что он для меня сделал. Впоследствии я поняла, что тот дельфин стал мне отцом. Здесь, на рифе, я научилась быть благодарной. Больше всего я любила любоваться луной в полном одиночестве. Когда я смотрела на ее гладкие, блестящие края, мне невольно вспоминались флюоресцирующие фонарики удильщиков. Как привлекательно они смотрелись в абсолютной темноте, обещая тем, кто подплывет поближе, надежду. И верную смерть. Мне часто стали вспоминаться рассказы старой русалки. Я смотрела издалека на пену и думала о том, как, наверное, приятно стать чем-то столь ажурным и невесомым. Но такая судьба мне до сих пор это не светила. Старая русалка говорила, что чтобы стать морской пеной нужно "полюбить". Но ни я, ни тем более рыбы ни малейшего понятия не имели о том, что значит это слово. Здесь, на поверхности, я впервые поняла, что такое одиночество среди других. Сейчас я уже не могу припомнить, когда и при каких обстоятельствах увидела Его. Он удивил меня уже тем, что, как я сразу поняла, мог дышать только кислородом и не нуждался в воде так, как мы. Один из крабов-отшельников, которые на самом деле те еще болтуны, сказал, что это существо - человек. Я долго за ним наблюдала, но никак не могла взять в толк, что в этих существах есть такого страшного, что мои предки сбежали от них на самую глубину. Я каждый день поднималась на поверхность в надежде увидеть своего человека. Не знаю, был ли он красив по их меркам, но для меня он стал самым красивым человеком на свете. Возможно потому, что других я не видела. Он часто выходил на своей небольшой яхте в открытое море, а я следовала за ним. Я смотрела на него и чувствовала необъяснимый голод. И я не понимала, хочу ли я любить его или... съесть. Здесь, на поверхности, в первую очередь приходилось учиться отличать тьму от света в собственной душе. Верите ли вы в судьбу так, как не верю в неё я? Никто из обитателей рифа все ещё не мог объяснить мне, что именно надо сделать, чтобы стать морской пеной. Казалось бы, бессмертное существо не должно задумываться о смерти, но по моему опыту "бессмертие" - это всего лишь слишком долгая жизнь. На самом деле всё, что живет, в конце концов умирает. Это цена равновесия как на суше, так и в море. Рыбы не могли объяснить мне, что такое любовь, и тогда на помощь пришел Шторм. Не знаю, то ли мой человек не был достаточно умен, то ли был достаточно смел, но он не стал причаливать к берегу. Он надеялся победить или хотя бы обмануть бушующий океан. Люди так наивны. Отчасти из-за того, что живут гораздо меньше, чем русалки. Или, возможно, именно поэтому они и живут так мало. Тогда, во время шторма, я поняла, что жизнь, не важно смертная или бессмертная, всего лишь капля в огромном море времени. Когда огромная волна подняла яхту на несколько метров вверх и безжалостно швырнула на берег, я не могла думать ни о чем, кроме своего человека. Острые камни не делают исключений ни для людей, ни для рыб, ни даже для бессмертных русалок. Я искала его взглядом среди хаотично кружащихся обломков, но не находила, а подплыть ближе не могла из-за слишком сильных потоков воды. Как и любая другая рыба я знала, что противостоять шторму бессмысленно. В этой игре никогда не выйдешь победителем. Шторм немного утих ближе к утру. Я нашла своего человека с первым лучом солнца, когда вода на поверхности окрасилась в красный. Мне не нужно было видеть кровь, чтобы чувствовать её. Собственно, так я и нашла его. Я ведь была хищником, много лет назад отказавшимся от охоты. У него была сломан позвоночник. И когда я наконец-то отыскала его, он почти не дышал. Человек не показался удивленным, когда увидел меня. Возможно, он посчитал, что за ним пришла Смерть. По сути, так оно и было. Тогда, во время шторма, я поняла, что любовь - это выбор. Мои руки всегда были холодные. А его шея довольно теплая. Жизнь медленно покидала его тело, но глаза до сих пор были ясны. Я задумалась о справедливости. В груди болело так, словно это меня кинуло на рифы с огромной силой. Я никак не могла этого объяснить. Не могла объяснить и внезапного чувства удушья, одолевшего меня в момент слабости. Я должна была сделать то, что нужно. Я погладила его по голове. Надеюсь, он всё понял. Инстинкты охотника никогда не умирают. В отличие от людей. Мне хватило нескольких секунд, чтобы свернуть ему шею. Следом за этим пришла пустота. Пустота, которой я не ощущала даже на дне. Даже когда не знала ни шума прибоя, ни красоты мерцания звезд. Я не хотела оставлять своего человека, но и смотреть на него было равносильно тому, что смотреть в полдень прямо на солнце. Я так сильно хотела избавиться от этой боли, пусть и не могла понять её источника, что была готова пойти на всё, что угодно. В мире, в котором я оказалась, за желания приходилось платить слишком большую цену. Я плыла быстро. Тело ощущало на себе ужасающее давление воды. С каждым метром становилось все темнее, и я не знала, как долго мой организм сможет продержаться. Я подумала, что все должно закончиться там, где началось. Решила проплыть столько, сколько смогу, а потом безжизненным телом опуститься на дно, повинуясь силе притяжения и потокам воды, на радость удильщикам и прочим голодным обитателям дна. Я даже сумела понять заранее, какой удар сердца окажется последним. В мире, в который я возвращалась, как и раньше не было чувств, только черная бездна. Время остановилось. Я знала, что моя бессмертная жизнь оборвалась. Я не могла шевельнуться, но мой разум всё ещё ощущал себя в собственном теле. Теле, которое медленно, но верно поднималось обратно на поверхность. Было красиво. Но я больше не чувствовала лёгкость. Наоборот, по мере подъема вверх становилось всё тяжелее. На меня давило со всех сторон. Стало темно. Наверное, мозг начал совсем отключаться, и я закрыла глаза, чтобы отдаться всецело пустоте и спокойствию. Но спокойствие - совсем не то, что меня ожидало. Неведомая сила выталкивала меня из воды отчаяннее с каждым разом. Русалки по человеческим меркам немые от рождения - мы общались на языке, похожем на дельфиний - но мне отчаянно хотелось закричать. Следующий приступ боли заставил меня глубоко вдохнуть, закричать и наконец-то открыть глаза. - Поздравляю! У вас родилась здоровая девочка. Женщина кивнула, откинулась на кушетку и с облегчением вздохнула. У неё не было сил, чтобы разговаривать. - Как вы назовете её? - спросил врач, передавая укутанную малышку матери. - Сирена. Я назову её Сирена, - сказала женщина, поцеловала ребенка в лоб, и улыбнулась.