вишнёвые конфеты

      В школьных коридорах раздаётся призывный звонок на пятый урок, но Рома с Олегом плевать хотели. Когда ты в десятом классе, можно перестать париться о домашке, когда ты в одиннадцатом — можно перестать париться обо всём. Экзамены кажутся далёкой и какой-то несбыточной хуйней, постоянно жужжащей у самого уха, как назойливая муха, а что до всего остального. Всего остального не существует. Потому что Рома с Олегом так захотели. Поэтому, когда начинается пятый урок, Рома не пишет очередное сочинение на литературе, а Олег не бегает стометровку на физкультуре. Хотя дыхание у Савченко сбито так, что любой недоспортсмен позавидовал бы. В комнате Ромы играет непонятная электронная хрень, высокопарно названная Ромой треком: Олег сказал, что звучит «вполне ничего», но на деле же разбирается в этом столько же, сколько Рома в балетных танцах. Олег разбираться может только в своих стишочках на помятых листках, вырванных из школьных тетрадей, да в стилистических приемах. А ещё у Олега красивые глаза и мягкие губы. Они сидят очень близко. Так, что при желании Олег мог бы рассмотреть все крупицы увядающего зелёного в чужих глазах, но Рома их закрывает и тянется к мягким послушным губам. Кончиком языка, как научился не столь давно, проходится по кромке молодых зубов, задевает чужой горячий язык. У Олега во рту сладко из-за вишнёвых конфет. Рома вишню любит, и поэтому продолжает вылизывать его рот, пока Савченко не издаёт тихий, еле различимый стон. — Олег, ты не девственница на выдане, — почти мурлычет Сащеко, поддельным бархатом голоса завлекая мальчишку. — И я не кусаюсь, малыш, — шепчет он в самое ушко, не забывая укусить мочку уха, облизнуть её, обдать дыханием. Так, чтобы мурашки по коже пошли. Рома знает — это действует абсолютно на всех. Электронная херня сменяется чем-то медленным, стекающим и плавящимся, как приторное мороженое на летнем солнце. Сащеко сползает с кровати вниз, с инициативой раздвигает колени Олега, садится меж ними, не забывая при этом улыбаться краешками губ словно чёртов мартовский кот. Олежа — мальчик послушный, у Олежи уже стоит. Руки не подводят, не выдают себя пресловутой дрожью, почти на автомате вырывают конец ремня из пряжки, расстёгивают ширинку, стягивают школьные узкие брюки вместе с серыми боксёрами вниз с худых и незагорелых ног. Вот она, простота повседневных будней, сладость прогуленных уроков, шёпот наивных обещаний. Рома поднимает взгляд, Олег не успевает отвести глаза, на дне которых медленно растворяются две столовые ложки испуга, три ложки подростковой возбуждённости и одна чайная — прыткой влюблённости, больше похожей на мираж одного дня. Рома никогда ничего не обещает. Вместо этого он опускает голову, движением ладони принуждая Олега откинуться назад, и широким движением языка облизывает головку, снимая с неё солоноватую белёсую каплю. Савченко на это реагирует забавно и даже наивно: дёргается всем телом, зажмуривается на пару секунд, будто Рома собрался его сожрать, а затем во все глаза начинает пялиться на старшеклассника. Сащеко старательно, чтобы не смутить ненароком, прячет усмешку и берёт в рот, языком поглаживает уздечку, двигает головой плавно, губами доходя лишь до середины и совершенно не желая напрягаться. Олег не сдерживается и вскидывает бёдрами вверх, заставляя Рому подавиться от неожиданности, а вместе с тем тонко стонет. У Олега высокий голос, оказывается, но, быть может, потом успеет сломаться, как и у многих в его возрасте. С мокрым звуком он выпускает член изо рта и, утерев подбородок краем рукава школьной белой рубашки, вновь подбирается к Олегу. Тот смотрит на него как на произведение искусства, в один момент сглатывает слюну, ставшую комком поперёк горла. Рома привык. Он толкает Савченко на спину и тонкими бледными пальцами высвобождает пуговицы чужой рубашки, стягивает её сначала с одной руки, потом с другой. В собственных брюках становится ощутимо тесно и чересчур тепло от соприкосновения с бедром Олега. Кудри у пацана непослушные, вьются во все стороны, только успевай подстригать, зато пахнут апельсиновым шампунем. Признаться, Роме по душе всё та же вишня: он склоняется, впивается поцелуем в малоопытные мягкие губы, и, кажется, требует отдать всё, что когда-либо было и будет в маленькой душонке Олега. Роме мало одной вишни. Он спускается ниже, лижет шею с подрагивающим кадыком, кусается грубо, обводит языком вставшие розовые соски, прикусывает и их тоже, пальцами сжимает узкие бёдра и разводит мальчишеские ноги, которые Олег по первой пытается свести обратно, но Рома не даёт. Роме всегда всего мало. Слюна на пальцах — как остаток от просмотренных роликов с порнухой на старом компе. На самом деле, искать крем для рук просто лень. Олег вздрагивает от холодного пальца и ожидаемо сжимается. — Чш-ш, Олеж, всё нормально, так должно быть, — успокаивающе бормочет Рома, еле сдерживаясь от животных порывов, и занимает Савченко глубоким, мокрым поцелуем, пока растягивает его на два пальца. Может, этот пугливый птенчик достоин и всех трёх? Рома проверяет, когда вставляет третий с натягом, а Олежа скулит и хочет даже вырваться, но Рома тут же прекращает, нашёптывая до дикости надоедливые глупости, призванные успокоить забеспокоившегося мальчишку. — Всё, всё, я понял. Тише, Олеж. Потерпи ещё немного. Рома опять врёт: терпеть придётся всю жизнь и не ему одному. Но сейчас не до этого. Член без резинки входит тяжело. Олег не совсем растянут, не совсем расслаблен, не совсем смазан, однако, Рома справляется. Савченко цепляется за его плечи и неровно дышит между ключиц. Поначалу толчки выходят нескладными и раздражение накатывает с новой силой, но испаряется вскоре, оставив после себя кислый вишневый привкус. Из красивого голоса Олега получаются мелодичные, витиеватые стоны. Рома догоняет парня по простате и тот вскрикивает на всю квартиру, жмётся к Роме, обвивает всеми конечностями так, что Сащеко вмиг становится ужасно жарко. Когда кровать начинает жалобно поскрипывать, а с виска Ромы срывается третья по счёту капля солёного пота, он кончает, очень предусмотрительно вытащив член из мальчишки и разбрызгав сперму по его впалому животу. Хватает одного короткого прикосновения к покрасневшей от напряжения головке члена, чтобы Олег изогнулся в пояснице и тоже кончил, а затем с тихим стоном уткнулся лицом в подушку. Ему одновременно приятно, дискомфортно и слегка пьяно. Это вызывает смешанные чувства, но Олег — хороший мальчик. Олег не будет размышлять над этим больше, чем ему положено. Они прощаются через полчаса, обменявшись полуусмешками и мягким, до странного целомудренным поцелуем в губы. Рома помогает Олегу разгладить воротничок рубашки, а тот по-прежнему проваливает попытку разглядеть кусточки зелени в его насмешливых глазах. Признаться, Рома никогда никого не целует на прощание, но ему очень нравится спелая вишня, тоненькой сладкой пленочкой оседающая на чужих губах.