мелодия

Когда Вону останавливается напротив двери в музыкальном корпусе, у него невольно сжимается сердце. Он знает, что играть так на фортепьяно может разве что композитор со стажем в пятнадцать лет, а то и больше. И верить в то, что такое играет студент, Вону действительно отказывается. Грустная, кристально чистая и невероятно красивая мелодия приглушенно раздается под прикосновением длинных худых пальцев. Чон влюбляется в эту мелодию и не замечает, как сам прислоняется к грязной обшарпанной стене университетского коридора; случайные прохожие бросают на него взгляды — полные осуждения и немного вопроса, восхищения и презрения, — но Вону давно все равно. Он привык чувствовать, как под кожей безразличие, холодный, почти ледяной кислород гуляет по крови и делает его взгляд пустым. Он уходит, когда мелодия стихает, а за дверью слышатся чьи-то отчаянные рыдания. Вону впервые хочет кому-то помочь и забрать все ненужное себе — грустное и разъедающее кожу холодными осенними вечерами. Чон прокручивает у себя в голове мелодию еще раз, когда стоит на курилке недалеко от своего корпуса и ловит осуждающие взгляды прохожих. «Курение убивает, — говорят они, — поэтому ты такой отвратительный». Ему, впрочем, давно уже плевать — пальцы пахнут едким запахом мальборо красных, дым въедается в кожу и просачивается в легкие, заменяя чистый (хотя вряд ли в городе есть такой) кислород. Он так отчаянно пытается спрятаться от грубого, сломанного подростка внутри себя, что прикрывается безразличием и выкуривает по 8 сигарет в день. Вону слышит эту же мелодию снова, когда идет забирать у своего лучшего друга папку с собственными неряшливыми набросками. Он стоит пару секунд, прежде чем понять — все эти ноты кажутся кристально чистыми и искренними, наполненные страхом, болью пережитых воспоминаний — это уносится вихрем, сметает все на своем пути и оставляет после себя катастрофу вселенского масштаба. Чон видит мельком парня, сидящего за инструментом — черные волосы, белая безразмерная футболка, идеально ровная спина и подрагивающие плечи (кажется, он плачет); хочется подойти и сказать «твоя музыка настолько живая, что мне хочется раствориться в ней и жить, жить этими грустными, изжитыми себя воспоминаниями», но вместо этого Вону прикрывает дверь и спешит убежать отсюда, чтобы не наделать глупостей. — Ты знаешь того парня, что играет в зале для практик на фортепьяно? — он говорит это вместо приветствия; вряд ли его заботили бы сейчас подобные вещи. Джихун отдает папку и отрицательно мотает головой. — Тот, кто смог заинтересовать тебя, должно быть очень талантлив, — Ли слабо улыбается и заходит в аудиторию, не давая возможности Вону объясниться. Возможно, оно и к лучшему. Вону смотрит несколько жалких и ничего не значащих секунд на потрепанную папку и думает, что сегодня, вероятно, сможет хоть что-то нарисовать.

х

Небрежные, грубые штрихи пробираются колючками под кожу, заставляя раз за разом задыхаться в собственной никчемности и обжигающей неуверенности. Вону хочется плеваться кровью, рисовать острые угловатые плечи жирным мягким карандашом, а потом делать небрежные мазки водянистой акварелью. Но Чон, к слову, все еще на скучной паре истории, потерявший нить беседы (а может, это была серая дискуссия). Он снова и снова рисует, вжимает тонкий грифель карандаша в плотную белую бумагу и хочет захлебнуться в собственных сожалениях. Этот чертов пианист, что своей случайной мелодией смог зацепить безэмоционального грубого парня. И почему-то так сильно хочется увидеть его, почувствовать пальцами прохладную кожу на идеально ровной спине и забрать хотя бы частичку пережитой боли — даже если у Вону давно все разбито и изжито, он все еще хочет сделать это. Когда пара заканчивается, он пулей выносится из аудитории, едва не уронив все небрежные наброски, и бежит сломя голову к обшарпанной двери музыкального факультета. Все это кажется таким необходимым и правильным, словно эта мелодия начинает заменять ему кислород. Но когда Чон оказывается у закрытой двери, кабинет с одиноко стоящим фортепьяно оказывается пустым. Он не спешит делиться с Джихуном своими переживаниями, раз за разом закрываясь в себе и захлебываясь в давно позабытых эмоциях. Небольшая съемная квартира недалеко от университета оказывается захламленной в одинаковых рисунках с сидящим парнем за пианино. Вону отчаянно хочет услышать эту мелодию снова, но знает, что больше не в состоянии сделать этого: кабинет оказывается пустым, а темной макушки пианиста не наблюдается.

х

Весна сменяется знойным летом, университетская жизнь кипит и на плечи студентов сваливаются долги и бесконечная сессия. Вону не спит ночами напролет, вырисовывая картины и засиживаясь в библиотеке. А потом он долго курит давно приевшиеся мальборо красные, наблюдая за бесконечным скоплением звезд и хочет, чтобы жизнь перестала быть такой. — У тебя… не будет сигареты? — в один из знойных вечеров к Чону подходит парень с вымученной уставшей улыбкой и смотрит на стоящего парня. Вону кивает и протягивает наполовину пустую пачку. Они стоят одни на курилке, а на улице лишь редкие прохожие бросают на них полные осуждения взгляды. Парень смутно напоминает что-то знакомое и близкое, словно о нем Чон думал все эти месяцы и представлял, как длинные пальцы создают прекрасную мелодию. — Ты случайно не знаешь одного парня с музыкального? — Вону хочется смеяться от абсурдности ситуации, потому что даже не знает, как выглядит тот, кого он ищет. Но обратного пути уже нет. — Он играл чертовски грустную мелодию в кабинете для практик. Незнакомец, кажется, вздрагивает и по неизвестной причине резко переводит взгляд на небо. Они больше не говорят: кончик сигареты медленно тлеет, пепел осыпается на землю, а легкий ветерок заставляет кожу покрыться мурашками. И Вону хочется раствориться в этом вечере: он думает, что этот странный паренек скрашивает серые студенческие будни. — Су Минхао, — вдруг говорит незнакомец и протягивает ладонь в приветственном жесте, — это мое имя. — Чон Вону. — Я знаю. Вону хочет спросить столько глупых вещей, но вместо этого он вдруг лезет в старый потрепанный портфель и достает папку с эскизами; в последнее время у него не было времени даже поставить там точку, потому что учеба занимала все время, но этому Минхао просто хочется показать. — Смотри, — и вдруг протягивает небрежный набросок на белом листе бумаге. — Я увидел этого парня совершенно случайно, и он показался мне чертовски грустным. Минхао проводит пальцами по шершавой бумаге и прячет печальные глаза от пережитого и недосказанного за тенью счастливой улыбки. Вону вдруг понимает — нового знакомого что-то давно гложет, заставляет задыхаться по ночам и захлебываться в слезах, чтобы спустя несколько минут казаться самым веселым и радостным человеком. — Можно я нарисую тебя? Ответом служит затянувшаяся тишина.

х

Когда Вону с головой уходит в сессию, проекты накрывают его окончательно с головой, он перестает замечать окружающий его мир — возможно, у него есть несколько жалких минут вечером, когда между пальцев тлеет кончик сигареты, а бесконечные звезды медленно появляются на темном полотне неба. И Чон правда пытается в какой-то момент снова начать рисовать то, что ему хочется — плотные листы и водянистая акварель с синтетической кистью одиноко валяются дома среди бесконечных рисунков и испорченной бумаги с учебниками. Он видит Минхао всего несколько раз за месяц, но у него не хватает времени на стандартный разговор двух знакомых, поэтому он провожает его взглядом и снова утыкается в учебник. Они встречаются ближе к концу сессии в парке поздно вечером. Минхао сидит на лавочке и смотрит на звезды, когда Чон подходит к нему и присаживается рядом, натягивая на себя одну из бесконечных масок — добрых и злых, веселых и грустных, счастливых и несчастных. Он смотрит, как острый контур плеч обтянут футболкой, а темные волосы небрежно ерошит ветер. Вону отчаянно хочет прикоснуться к нему, но вместо этого он всего лишь смотрит в отражение ярких звезд в чужих глазах. — Звезды сегодня ярче, чем обычно, — Су улыбается, на жалкие секунды переводя взгляд на Чона и снова смотрит на ночное полотно неба. Вону улыбается уголками губ — ему едва ли интересны сейчас звезды. — В тот день… — Чон смотрит прямо на паренька и слегка касается пальцами волос, — я видел очень одинокого и грустного пианиста, который плакал. И знаешь, мне так сильно хотелось подойти к нему и сказать насколько его мелодия прекрасна — в тот момент меня совершенно не заботили странные взгляды, полные осуждения и безразличия. Мне лишь хотелось разделить с ним одну боль на двоих. И сейчас, оглядываясь назад, мне безумно хочется, чтобы именно ты оказался тем самым пианистом. Вону слегка придвигается, заглядывая в чужие глаза — полные страха и смущения, — чтобы спустя секунды широко улыбнуться и потянуть Су на себя. — Прости, но мне кажется, что я влюбился в тебя.