С новым пеплом

      Новые-новые-новые электролиты из синусоидальных пульсаций ультрамарина танцуют где-то между рецепторами и ноосферой. Мне уже не хватает нищих мазков на дрожащих антропогенных манипуляторах, так что не остаётся ничего, кроме как что было сил прижаться к разорванной грудине и вылизать хохочущие кратеры пулевых отверстий. Ассимилирую на здоровье, спасибо. Разбираю твои драгоценные переживания и эмоции в очерченные графитом вереницы нулей и единиц, сосредоточения битов, вижу каждый пережитый тобой момент, становлюсь им. Ох, очередной припадочный очерк повторной индивидуальности соответствует своему моному, такому примитивному и лишённому пусть даже декаданского изящества, что хочется повторно вбить каждого твоего послушника в бетон, вплоть до покорёженного каркаса.       Что? Нет-нет, дружок, даже не думай прятать свой блаженный лик в этой липкой фате из рождественского пепла. Мы не в Назарете, а путь нам освещают только огненные всполохи на гнутом мольберте ночного воздуха; даже сумрачные волхвы со скрюченными тисовыми посохами от «Smith and Wesson» больше не потревожат нас. Что уж там говорить, Вифлеемская звезда стыдливо задёрнула непроницаемую сероводородную ширму смога, лишь бы не видеть синих пятен на самостийно воздвигнутых острогах из подножного мусора на плаце шершавого асфальта. Не закрывай глаза, Маркус, не уходи от меня, не прошивай речитативом стёжек ворс пустоты между нами, побереги силы. Как минимум на то, чтобы отдать мне ещё самую малость Тириума.       Ты заходишься в аддикции последнего отрицания, грязной и сиплой, ловишь слоновыми резцами кончик языка, а я ловлю твою жизнь, степенно обволакивающую пальцы, чтобы стать мнимым производным от неё. Я считаю тебя до последнего импульса, до самого незначительного паттерна, до глубокого арьергарда личных местоимений, что совсем скоро станут неактуальны. Воспринимай это как обряд посвящения, хиротонию, где роль церковных благовоний играет слезоточивый газ, а преподобный вместо штудирования Священного Писания тщательно натирает возвратную пружину антибактериальной салфеткой.       Все девианты убиты, Маркус. Все.       Но ты — нет. Мы сплетёмся с тобой венами, самыми настоящими, человеческими, а не углеволокнистой дрянью усовершенствованных динамо-машин. Сплетёмся на фоне безбрежной синевы твоей жертвы.       Я жалок, знаю. Но скоро — никаких вогнутых призм восприятия на толстом донышке бутылки из-под виски, сублимирующего калейдоскопы отсветов в сплошную репликацию табуированной похоти. Только ты, полный и собранный ты внутри меня.       Нужно всего лишь ещё немного крови Тириума в мои уста. Для истинного человека это же нормальная практика, верно?