Мы могли бы быть вместе

Я не знаю, что чувствую к тебе — не уверен, что ненависть. Ты загадка: такой идеальный, опасный, необъяснимый. Ее ангел музыки. Меня выворачивает душой наружу, потому что я напоминаю себе Кристину. Сейчас я целую ее, почти полностью уверенный, что ты видишь. Именно поэтому не могу перестать. Хочу вывести тебя. Но ты ведь не мог не испортить мой эксперимент, не разрушить момент. Я думал, что могу предугадать тебя, но я, по всей видимости, всегда глубоко ошибался. Для меня, для нее, для всех загадка. Вместо того, чтобы сказать, что она изменница, но преданно утвердить, что все равно твоя, ты сказал, что отпускаешь ее. Тогда ты выглядел так притягательно, даже сексуально, в красном костюме, соблазняя оседающей горечью на зал. Твой длинный плащ так драматично развивался, почти как пышное платье девицы ложился павлиньим хвостом. Для моей фантазии. Для всех. Они все видели все, даже если на тебе маска. Мысли порочные, но я продолжаю их пускать в свое сознание. Почему я думаю об этом? Возможно ли, что со мной что-то не так? Я лишь знаю, что это отражается на моем лице, но мне придется из всего поднявшегося бурей коктейля выбрать вместо замешательства удивление. Я немного переборщил, у меня появился страх. Ты скрываешься, растворяешься, будто ты действительно призрак. Извечно прекрасно, как и появляешься. Кристина хрупкая, кидается в мои подставленные руки. Я уверен, ты это чувствуешь. Она не замечает подделки, неискренности этих объятий. Может потому, что она недалекая, ты ее так просто отпустил? Она доверчиво прижимается ко мне. Я прокручиваю снова и снова этот момент. Ночь этому способствует, и нейдущий сон сейчас даже желанен, намного больше, чем тонкая рука Кристины, пересекающая сердце. Она мирно спит, я чувствую ягодный аромат ее парфюма. Я вспоминаю под ее мирное дыхание все те взгляды, что взирали со страхом и восхищением. Я пытаюсь отвлечься, но заранее знаю, что получится скверно. Мелькающие в голове все те злодеяния, что ты совершил, не могут унять той тяги к тебе, в которой я утопаю. Азарт — моя погибель, что движет всем моим нутром, и оно тянется к тебе. Мне хочется проверить смогу ли я подчинить тебя? Я не хочу верить в это. Справляюсь и вправду скверно. Все мысли свернулись вокруг тебя, тянущее чувство заворачивается в солнечном сплетении и стягивает нервы. Я, стараясь ее не разбудить, с трепетом ступаю по скрипящим половицам, одеваюсь и выхожу из покоев. Кристина за закрытыми дверьми свернулась ребенком, полностью укрываясь от холода из открытых окон. Дрожащее тонкое пламя освещает мой путь, который она мне раскрыла. Я не буду просить прощения за то, что всем своим существом тянусь к тебе. Она не умеет хранить секреты. Ты ведь знал это? Я хочу верить, что ты рассказал ей все умышленно. Все в тумане. Посмотри, я пытаюсь угодить тебе. Возможно, обратно я уже не смогу так спокойно выйти, потому что забуду все, что мне так трепетно рассказывала Кристина. Тихий голос, прерывающийся игрой на органе. Я не могу разобрать слов, утопая лишь в твоем голосе. Низком, хриплом, но таком ломком. — Кристина, только по ее вине я здесь, — я все еще могу хоть немного угадать, что последует далее. Ты ведь все еще человек. Я тоже, но почему-то себя я ставлю лишь грязью рядом с тобой. Ты вздрогнул, прикрыл глаза. Пальцы замирают на нажатых клавишах, и музыка тихо-тихо утрачивает свой голос. На твоем лице ведь нет маски, поэтому ты сдерживаешься от того, чтобы в гневе воззриться на меня. — И что ты здесь делаешь? — пальцы расслабляются в напускном безразличии, замирают нежно на белых клавишах. Мое лицо трогает улыбка. Мягкая, почти незаметная. Призрачная, каким являешься ты. Ты метафора, ты образ, но я могу попытаться заглянуть под все это. Ведь на тебе нет маски, я могу попробовать заставить тебя смотреть на себя. — Всего лишь хочу сыграть тебе, — ты видишь за этим что-то большее, я знаю. Я подхожу ближе, чувствуя в каждом своем действии безобразную вульгарность. Ощущаю стыд за то, что ты не замечаешь бушующие во мне страсть и грех. Он распаляет и пьянит, как когда-то пьянили прикосновения алых губ Кристины. Твои губы бледные. Ты позволяешь присесть на краешек стула, коснуться твоего бедра своим. Ты не отстраняешься, двигаешься ровно столько, чтобы было удобно играть. Я не могу сдержать улыбки, что стала шире и залегла мелкими складками вокруг глаз. Тепло смотрящих глаз. Возможно, за меня пальцами играет замысловатую песнь желание затмить Кристину и завязать все твое внимание на себе. Я хочу сделать тебя помешанным на себе, потому что я не стану тебе изменником. Пальцы невесомо скользят, и нежная мелодия обволакивает все убежище, эхом ударяясь о воду. Ты сплел свои пальцы, позволяя мне продолжить. Можно я просто признаюсь, что готов вечность так сидеть? Я готов позволить камням оплести мои ноги, чтобы они разрослись по ним и заставили меня играть дальше, потому что я вижу то, как дрожат твои закрытые веки. Но игра кончилась, и мне пришлось опустить руки на колени, нервно сжимая пальцы. Эхо тоже стихает, но ты все сидишь, а твои ресницы отбрасывают длинные тени на щеки, разбивая их, будто треснувшая паутина на зеркале. Я всматриваюсь в это, пытаясь тщетно нарисовать в мыслях твой портрет. Я чувствую себя слишком маленьким и зазнавшимся рядом с тобой, но от того хочу стать больше. Обрати на меня внимание, мне так не хватает его. Я понял, что только этого и хочу, может даже понимая, что это эгоистично. — Тебе понравилось? — спросил я, мягко, даже робко улыбнувшись. Ты киваешь, опуская голову и смотря на белые клавиши. Твои губы поджаты, но на них все равно играет легкая, печальная улыбка. Ты не врешь, хоть, я уверен, тебе не хотелось бы это признавать. В легких пневмония, мне вдруг так захотелось откашляться, чтобы разбить все утолщающуюся стену тишины. Я смотрел прямо на тебя, но ты прятал свой взор, всматриваясь в разливы света на клавишах. В глазах заблистал тот самый низкий, нежеланный азарт, что перекрыл всю возникшую нежность. Твое бедро доверительно прижималось к моему, а я заправлял выпавшую прядь волос. — Прошу, скажи это, — голос тихий, на грани слышимости. Ты не реагируешь, выстраивая запоздало новую стену, потому что старая пошла тенями, рассекающими хрупкие камни. Ты не желаешь отодвинуться, все также соприкасаясь со мной, и тебе комфортно. Почему же это просто не признать? — Мне нужно услышать твой голос, — моя рука тянется к твоей, пока все тени не пропали под тусклым светом убежища. Ладонь накрывает костяшки, кожа осыпается мурашками, потому что они непозволительно холодные. Ты снова поджимаешь губы и всматриваешься в мои пальцы, трепетно сплетающиеся с твоими. Ты переворачиваешь ладонь в ответ, и я имею право сжать ее в своей руке, слишком наивно полагая, что смогу больше не отпускать. — Твоя игра восхитительна, это правда, но ты ведь не за хвастовством пришел? — ты чуть поворачиваешь голову, я могу видеть край неровной кожи на твоей щеке. — Не за этим, — насколько могу, я поворачиваюсь к тебе. — Посмотри на меня. Ты поднимаешь свои светлые глаза на меня, смотришь внимательно, но знаешь, что я просил не этого. Я ведь смог сделать тебя зацикленным на себе? Моя игра должна быть лучше всего того, что ты успел услышать. Я могу петь, я могу танцевать, делать все, что тебе захочется. И ты робко поворачиваешься ко мне. Я вижу стянутую кожу в безобразные волны. Вижу выбеленную радужку, совсем потерявшую цвет. Вижу во всем этом завораживающее безобразие, от которого не хочется отводить глаз. Ты смотришь внимательно, замираешь, пока я очерчиваю взглядом каждую волну зардевшей кожи, так выбивающейся из твоей бледности. Это все, что мне нужно было, чтобы задышать. Я ведь теперь могу почувствовать стылый воздух, скользящий по убежищу, ощутить сырость, повисшую туманом вокруг нас. Я ведь нашел в тебе ответы, пока Кристина спит и грезит о несбыточной счастливой жизни. Сущая наивность разбилась о реальность уродства. Я смогу не разбиться, если я могу смотреть и видеть великолепие во безобразии. Могу почувствовать трепет, зарождающийся меж легких, пробирающийся через воспаленные ветви в них, и выдыхать его, смотря на тебя. Ты посмотрел на меня и заметил, что лишь под твоим взором я могу почувствовать себя кем-то.