— Одасаку, тебе не кажется, что синий цвет довольно-таки странный? — спросил я своего собеседника.
В баре "Люпин", в который мы с Одасаку часто приходили, никого кроме нас двоих не было; вокруг было как всегда приглушённое жёлтое освещение, в воздухе стоял тонкий аромат алкоголя и, кроме моих разговоров с Одасаку на всевозможные темы, было слышно только то, как лёд бьётся о стеклянные стенки стакана с коньяком. Я очень сильно любил эту атмосферу: в ней я мог чувствовать себя хоть на какое-то время спокойным и расслабленным.
— Почему же ты так думаешь? — чуть округлив глаза, спросил меня Ода.
Его лицо всегда было довольно безэмоциональным, что в будни на нашей отвратительной работе, что уже после рабочего дня, когда, я считаю, можно снимать с себя маску послушного работника. Причём его отсутствие выражения эмоций не было вызвано внутренним холодом или презрению к окружающему миру; наоборот, только из его уст я мог слышать, что в нашем мире есть причины жить. Поэтому, с одной стороны, в его внешнем спокойствии было своё очарование, которое я любил всем сердцем; однако когда на его лице вырисовывались любые эмоции, будь то радость, выражаемая лёгкой улыбкой, или удивление, какое тот показал сейчас, я начинал чувствовать, как становилось теплее на очерствевшей за годы душе. Никогда бы не мог подумать, что подобные мелочи будут заставлять меня хоть немного жить дальше...
— Ведь сам подумай: многие считают синий цвет цветом грусти, — говорил я, иногда разводя руки в стороны, а иногда покручивая стакан и смотря, как лёд, вертясь в коньяке, начинает потихоньку таять, - но с другой точки зрения он выражает внутреннее спокойствие. Но разве человек, полный грусти, может быть внутренне спокойным? - закончив мысль, я посмотрел рыжеволосому в лицо в ожидании ответа.
Одасаку был единственным человеком, с которым я мог свободно обсуждать абсолютно любые темы, хоть самые сложные, касающиеся сути человеческого бытия, хоть совершенно простые, как тот же самый синий цвет, который не с проста меня заинтересовал. И каждый раз я убеждаюсь, что он и есть моя свобода, благодаря которой на душе становится так легко...
— Считаешь это несовместимым, значит, — со вздохом и обычным спокойным выражением лица отвечал он, — может, это можно отнести к тому, что люди навязали сами себе? - тот бросил на меня лёгкий взгляд.
— Правда так думаешь, — произнёс я задумчивым тоном, — хотя, ты вполне прав... но это так и помогло найти мне ответ на интересующий меня вопрос, — закончив фразу, я чуть сдвинул брови и, взяв в руки стакан, сделал глоток; скорей всего в моих действиях промелькнуло какое-то недовольство , и потому Одасаку, быстро прочитав меня, как раскрытую книгу, продолжил тему разговора:
— Вряд ли человек, полный грусти, будет внутренне спокоен. Грусть нарушает наш внутренний баланс, заставляя думать о отягощающих душу мыслях, — я смотрел в лицо Одасаку, внимательно слушая каждое его слово, следя за каждой мышцей на его лице и то, как они изменялись во время диалога, и конечно же, рядом с ним я чувствовал себя настолько расслабленным, и вряд ли всё это была заслуга алкоголя.
Я влюблялся в него снова и снова, и с каждым разом всё сильнее...
— ... Но знаешь, я не зацикливаюсь на этих двух утверждениям. На самом деле, может, они могут как-то пересекаться, и тогда эта мысль будет верной... но, в первую очередь, я считаю, что синий цвет — это просто красивый цвет.
— Просто красивый цвет? — с крайним удивлением переспросил я, высоко подняв брови.
— Точнее, нет, не просто красивый цвет, а очень красивый цвет, — продолжал говорить тот с задумчивым видом, — в нашем мире столько красивых вещей, что имеют синий цвет: цветы, например, васильки или незабудки, не суть важно, любая одежда синего цвета... и, что для меня прекрасней всего - это море. Синее море... одно лишь словосочетание звучит так красиво, а если смотреть глубже, то перехватывает дыхание... находясь рядом с морем, душа словно успокаивается и чувствует себя свободной. Я очень редко испытывал это чувство, поэтому для меня непостижимая мечта жизнь рядом с морем, вдалеке от города и суеты, и заниматься любимым делом...
Я впервые видел Одасаку таким: он выглядел настолько мечтательным, что мне казалось, будто в его глазах горел маленький огонёк, скорее всего из-за того, что тот говорил о любимых ему вещах. Я замер в изумлении и слушал каждое слово, которое с таким вдохновением говорил Одасаку, и вновь восхитился его красотой. Я не понимал, как подобное может быть совместимым, но его наружные черты, даже если местами они неопрятны, подчёркивались его красотой, которая выражалась его внутренним миром. Его образ мыслей, подобранные им слова, его голос и интонации, его сокровенные мечты, порою нелогичность и загадочность — всё, что в нём было... было самым прекрасным на этом свете. Было единственным, что удерживало меня в этом мире...
— Хм, не знал, что ты такой эстет, Одасаку. Если бы не ты, то никогда бы не подумал, что можно находить красоту в таких мелочах, — слегка усмехнувшись, ответил я, пытаясь не показывать своё восхищение (почему же привычка скрывать свои слабости не проходит так быстро?)
— Я думаю, это важно, уметь находить красоту в мелочах, как ты выразился, — сделав глоток коньяка, сказал Ода.
— Кстати говоря, разве жить в Йокогаме — не значит жить моря?
— То, о чём я мечтаю, немного отличается от простого понятия "жить у моря", — расслабленно сказал рыжеволосый. — Йокогама - шумный город, в котором даже в тени постоянно что-то происходит, нам с тобою это знать лучше всего. Мне же хочется душевного спокойствия, чтобы вместо шума города шумело только море за окном... — Одасаку слегка улыбнулся, продолжив говорить, — звучит так утопично, но даже так, я не отказываюсь и дальше мечтать о подобном.
— Вот как, — на выдохе ответил я, — звучит и правда, как нечто невозможное... жить в спокойствии у моря... хах, мы немного отошли от темы синего цвета, — чуть посмеявшись, опомнился я . — Хотя, ты уже ответил на мой вопрос, — налегке дополнил я, допивая последние капли коньяка.
— Но неужели тебе было интересно только те два утверждения?
Он, как всегда, видел меня насквозь Конечно же, я спросил это не только ради тех двух высказываний.
До этого момента я не мог понять, что может олицетворять синий цвет глаз Одасаку... В моей голове постоянно крутились мысли: "Разве эти синие глаза могут быть грустными? Или же они перекликаются с его внутренним спокойствием? Нет, дело явно не в этом. Но тогда...
... Отчего же его глаза так притягивают меня?"
А ведь всё оказалось гораздо проще. Я, как обычно меня и учили в мафии, искал во всём скрытый смысл, относился ко всему с недоверием, оттого и не видел такой очевидной, но столько чудесной истины, что является ответом на мой вопрос...
Всё потому, что его глаза красивы. Столь красивы, что даже имея гнилое сердце, я восхищался и любил их; этот многогранный взгляд, эти блики от света, этот синий цвет - это всё причины, почему его глаза такие красивые. И как же я раньше этого не понимал...
Ты самое прекрасное, что есть в этом жестоком и сером мире, Одасаку... И это никогда не изменится.
Сложив в голове все пазлы картины, я почувствовал, как мои щёки становились пунцового цвета, настолько я был растроган.
— А разве это плохо? — делая вид, что ничего не изменилось, я говорил со спокойствием и с лёгкой улыбочкой. — Тем самым я вдобавок смог узнать о твоих взглядах на красоту и о твоих, таких же прекрасных, мечтах, - с тихим вздохом добавил я и отвёл взгляд от Одасаку, сделав вид, что смотрю на свой стакан.
Вдруг краем глаза я увидел, как на его лице вырисовалась лёгкая, едва видимая, улыбка; такая тёплая и нежна, такая же, как и его синие глаза. На мгновение у меня перехватило дыхание и я вновь приковал свой взгляд на лицо возлюбленного. Ради этой улыбки я был готов на всё... Абсолютно на всё, даже перечислять будет бессмысленно... лишь бы он всегда так улыбался, с такой искренностью...
Будто околдованный, я и не заметил, как Одасаку придвинулся ко мне и его синие глаза смотрели на меня почти что в плотную. Настолько проникновенный и любящий взгляд. Может, от неожиданности, может, от чувства прекрасного, может, и от того и другого, я замер и пристально смотрел на него, а мои щёки горели.
— Но есть кое-что прекрасней всего того, что я перечислял. Это — ты, Дазай.
Его слова столь внезапны, что мои губы раскрылись от изумления и на секунду мне показалось, к моему горлу подступил ком и с глаз польются слёзы, что выплеснут все мои чувства наружу. Но я не позволил себе этого.
Одасаку прикрыл глаза и стал всё больше сближаться к моим губам, — видать, не хотел быть настойчивым — . И я, в свою очередь, никак не был намерен противиться ему.
В конце концов, я расстаял под натиском его поцелуев, как мой лёд, расстаявший в стакане.
— Здраствуй, Одасаку. Нечасто я к тебе прихожу с цветами. А они, кстати говоря, твоего любимого цвета, — произнёс я с лёгкостью в голосе и положил букет синих незабудок рядом с надгробным камнем, обойдя его и сев с другой стороны. — М-м-м, сегодня такая прекрасная погода: воздух такой чистый, его так легко вдыхать... да и небо такое ясное, так здорово, что сегодня не будет дождя! - чуть посмеявшись, я посмотрел на море и не отводил от него глаз.
— Знаешь, я бы хотел попросить у тебя прощенья, Одасаку, — с тяжёлым смешком произнёс я тихим голосом и потупил взгляд в землю, — я слишком поздно осознал, что не стоило мне скрывать от тебя многие вещи... я думал, что рядом с тобою полностью раскрепощаюсь, но всё равно мог умолчать что-либо тогда, когда этого не стоило делать, тем более, что ты сразу понимал это, — с глубоким вздохом я опрокинул голову навзничь и аккуратно положил её на надгробный камень. — Вспомнить например... точно! Помнишь наш разговор о синем цвете? Такой непринуждённый и лёгкий разговор. Я и правда завёл его тогда не просто чтобы спросить твоего мнения о сути синего цвета... я просто не мог понять... почему же твои глаза так притягивали меня к тебе. А ведь ответ оказался такой простой, Одасаку... жаль, что я не поделился им с тобою, — мои слова превращались в шёпот и веки мягко опустились.
Я молча слушал порывы ветра, тревожащие листву деревьев и траву, и прибой моря, который то усиливался, то вновь успокаивался и становился подобен шелесту страниц.
Перед моими глазами возник твой образ, причём именно в тот вечер; спокойное лицо, еле заметная, но нежная улыбка, и синие глаза, в которых блестела искренность, в которых я тонул тогда... эти синие глаза, такие же синии, как и море, столь полюбившееся тебе.
— Твои глаза красивы, Одасаку. И ты весь красив, что внешне, что душою. С твоею красотою ничто не сравнится. Ты такой преркасный, Одасаку, прекрасней всего на свете...
Не открывая глаз сказал я, будто находясь в том же месте, в тот же момент, всё так же рядом с тобою...
Медленно открывая глаза, с моих губ непроизвольно сорвалось ещё одно слово:
— Слышишь?..
Но в ответ я получил лишь громкий и бурный всплеск воды вдалеке и холодное ощущение в шее от камня, которое вернуло меня в такую же леденящую реальность.
Я не мог проронить ни слова, с такой болью сжались связки в горле и столь тяжёлым стало сердце. Я, чуть выпучив глаза, смотрел на крону дерева и пропускал сквозь себя каждый звук доносившийся до моих ушей, каждое малейшее ощущение, будь оно соприкосновением ладоней с землёю могилы или же холодом, охватывающим и опустошающим изнутри. Мои слова больше никогда не дойдут до тебя... я больше не получу от тебя ответа ни на один заданный мною вопрос... я больше не взгляну в твои прекрасные синие глаза...
— И-извини, что... снова плачу... я думал слёзы... уже закончились... — выдавил я из себя дродащим голосом и с моих глаз по щекам стали стекать слёзы, — но мне начинает казаться, что... я никогда не смогу прекратить плакать по тебе... — я закрыл глаза и придвинул к себе колени, уткнувшись в них носом.
Прошло и правда очень много времени и столько слёз уже было выплеснуто. Я больше не в силах кричать и корить себя за ошибки, сделанные в прошлом. И также у меня нет сил пытаться отпустить тебя и принять твою смерть. У меня правда... больше нет сил для этого... Ты поставил меня на верный путь, сказал, что будет лучше, если я встану на сторону тех, кто спасает людей. Но почему же... ты не сказал мне, как мне бороться с болью от воспоминаний, связанных с тобою? Неужто мне всегда придётся плакать, вспоминая о тебе?..
Мне ничего не оставалось, кроме как слушать прибои синего и столь любимого тебе моря и вспоминать о том, как ты рассказывал мне о его красоте...
