Гладь проклятья

Не ходи в лес, когда наступила ночь, — там живут злые духи тыкв. Будь ты хоть кем — им всё равно. Пощады не жди, пока не умрёшь в мучениях от нахлынувших кошмаров. Они появились почти что из ниоткуда, в разгар сбора урожая, когда налитые солнцем овощи коченели от первых заморозков, люди в последний раз за год пожинали пшеницу, а женщины собирали травы и поздние яблоки, в надежде спечь побольше пирогов и закатать варенья. Юная Герда застала проклятье: рыжая нечисть наплодилась в их солнечном Элгоре, убеждая народ сходить с ума, а жатву — чахнуть и превращаться в груду развороченных овощей от вил обороняющихся. Лишь наступали сумерки, и от них не было спасения, потому что за каменными стенами слышался вой обезумевших пугал, злобное чавканье потревоженных терний, а нагоняющий ужас сумасшедший смех тыкв заставлял усомниться в адекватности. Тщетно они читали молитвы Ауре и кланялись в ноги богине, потому что глуха оставалась она. Герда, по молодости добрая, с трудом переносила испытания. Давно почившая матушка не оставила с дочерью родственников, поэтому девушка желала найти сестру, чтобы пережить время. Лишь одно ей было известно — сестра давно жила в лесу Элгора, промышляя основами магии. И однажды, после особо длинной ночи, в которой не было места пению ночных птиц и шёпота ветра, дева собрала мелкие пожитки и отправилась в путь. Шорохи селили в сердце вспыхивающий тысячами огней страх. Девица не знала, кто прячется за кустом, чья тень накрыла изумрудную траву, отчего колени дрожали, и руки нервно подрагивали; тучи закрывали небо, словно призывая Чёрных Алхимиков. Потихоньку, по шажку лесная глушь сводила Герду с решительности, путая тропки в памяти, даруя лихую смерть в безумии, деревья слились в грязное пятно, теряя метки, зазубринки на коре, лишь бы увести жертву дальше от человеческого пристанища. Она едва чувствовала ласковый ветер, касающийся рук, пока листья, шурша, сопровождали, падая в забытье магии. За стройной берёзой, едва примеченной, раздался припадочный смех и звуки шелеста тонких ножек. Дева обернулась так быстро, как смогла, чтобы встретиться с пустыми глазницами проклятого: чёрные прорези усмехались, пока рыжая кожура тыквы покрывалась фиолетовым дымком, протягивая нити галлюцинаций к забредшей. Заметив надвигающиеся чары, Герда побежала в тишь чащи, не желая сойти с ума - сапожки легко касались земли и кореньев, помогая мчаться и блудить среди незнакомых тёмных елей и дубов, доколе не исчерпались силы и не изошло дыхание. Сплетённые воедино усталость и колдовство ослабляли тело. Поневоле она упала на голые колени, прижимая руку к груди, унимая быстро бьющееся сердце, покамест губы часто испускали облачко пара в мироколицу и русые волосы мерцали на свету аметистовой паутиной. В голове струились мысли о мрачных предубеждениях селян, взывавших к безумцам не ходить в лес. Сень деревьев никогда не была защитой, праздно пряча за умиротворением существ куда страшнее, чем люди, пока те безропотно подчинялись алчности. Матушка предупреждала — не ходить в чащобу одной. - Здравствуй, путница, - молвила кто-то рядышком: тело страдающей склонилось к земле, в попытках превозмочь боль. Герда не могла поднять отяжелевшие очи, скользя взглядом по маленьким папоротникам и раскидистому мху, соединяющиеся в скверные оттенки нефрита, азурита, кое-где с вкраплениями тошнотворной земли. - Пойдём со мной, позволь помочь тебе. - проронила дева. Не нашла в себе сил ответить девушка: голова кружилась, рассыпая боль по рукам и поцарапанным ногам, в глазах темнело, подзывая танцующие чёрные пятна вместо насыщенных цветов зелени, уши словно наполнились водой, едва пропуская звуки. Не выдержав, воля дрогнула, позволяя ей упасть. Прошло немного времени, когда девица очнулась, уложенная на деревянный помост. В голове - густой туман, не позволяющий здраво разуметь. Когда же удалось разлепить веки, пред ними предстало тёмное отражение Герды: красавица-ведьма щурилась, изучая подопечную, худые пальцы водили хоровод над котлом. Страх обуял сердце доброй девицы: вместо знакомого лица из пара выглядывала угловатая маска-тень незнакомой женщины, превращающаяся в ожившие тыквенные изваяния и прорехи. Вскликнула девушка, срывая одеяло и ткани с себя, чтобы сбежать от кошмара. Не замечая ничего на пути, вырвалась из деревянного дома, побежав без оглядки, лишь бы не видеть леденящий душу полый взор. Светлые волосы метались из стороны в сторону, пока дева неслась в лоно тёмного волшебства, сминая душистые травы под босыми ступнями. В уме трепетали рассказы, обрастающие новыми подробностями, что порождал искалеченный разум, заставляя двигаться вперёд до истомления. Совсем рядышком уловился зов небольшой реки: Герда остановилась. За спиной беспощадно появилась нежить, скованно хихикая, пока девушка пятилась от жути. В голове смех многократно умножался, давя на уши, которые хотелось закрыть, чтобы только не слышать ужасной издёвки. Сердце, сдавливаемое костями, громко стучало и заходилось в опасениях, кисти предательски дрожали под пробирающим ветром с воды. Развернувшись, лишь бы не видеть, Герда побежала дальше, смутно представляя, куда. На секунду она замялась: внизу, чуть поодаль от конца земли, отражала небесную суть речушка с огромными острыми валунами повсюду; вода разливалась на несколько метров, покрывая доступную площадь. В мыслях вспыхнули инстинкты, вопящие остановиться, отойти от опасного обрыва. Маленькая тыква неспешно подбиралась вдоль кустов, распахивая щербатую пасть, и трава скрыла приглушённо-огненную кожицу, не сочувствуя запуганной. Эмоции медленно успокаивались, и тёмно-пурпурные сеточки чародейства развеивались. Девица медленно разворачивалась от смертоносной тяги, не давая свободы помутнённому рассудку. Но нечистая сила не давала поблажек: выпрыгнула, увеличиваясь в размерах, чем до смерти напугала Герду. Магия настоятельно не хотела выпускать из цепких лап пропащую душу, вновь шепча слова безумия, заставляя деву падать в беспросветное отчаяние. Пронзительно вскрикнув, она резко мотнула головой, словно норовя выкинуть чужие голоса из головы, и медленно, как в полусне, двинулась к речке, беспорядочно махая в воздухе руками. Когда трава закончилась, под испачканными ступнями не оказалось более опоры, и тело, охваченное безумием, послушно упало на острые грани, чтобы больше не испытывать холодящий ужас, разрывающий подсознание. Крики наутро были сродни воплям пугал по ночам, обеспокоенных ожившими тыквами: каждая женщина, подошедшая к речушке, чтобы наполнить ведра водой, видела разорванное молодое тело с выпученными в порыве страха глаза. А бледный призрак обезумевшей навечно стал бродить вдоль линии берега, кидаясь на всех прохожих, кому не повезло проходить мимо.