Кто растопил сердце?

      Александр всегда был слишком. Слишком серьёзный, слишком ответственный, слишком требовательный, слишком холодный. Все окружающие звали его не иначе, как Александр Юрьевич, или, на худой конец, просто Александр (если не брать в расчёт Дзюбу, зовущего его Саньком, но это Дзюба. Против Артёма нет приёма). Ледяной взгляд его синих глаз пронизывал насквозь, выворачивал наизнанку и пригвождал к месту, заставляя отбросить пререкания. Никто из нынешних коллег никогда не видел его искренней улыбки, а лицо его всегда выражало твёрдость и строгость и не имело ни малейшего намёка на смягчение. Одна лишь небрежно растрёпанная причёска, выбиваясь из общего образа, могла ввести в заблуждение и навести на мысль о задорности характера, но являлась исключением, подтверждающим правило. Все считали, что у него каменное сердце. Считал и он. Впрочем, так и было до определённого момента. Момента, после которого в его жизнь пришли тепло, любовь и ласковое «Ероша» по утрам, вечерам и в остальное время.       На тот день у Ерохина была запланирована встреча с крупнейшим поставщиком паркетной доски, необходимой для действующего проекта строительства. По прибытии в ресторан Александр скорым, но уверенным шагом миновал главный зал и прошёл в вип-помещение, где ему предстояло заключить важнейшую для компании сделку. Анатолий Георгиевич, худощавый немолодой мужчина, уже сидел за столом и небрежно пролистывал меню; перед ним стоял полупустой стакан воды. Заметив новопришедшего, поставщик приподнялся с места, протянув руку для рукопожатия, сухо поздоровался и снова углубился в выбор блюд. Александр нехотя последовал его примеру, желая покончить со всем как можно скорее. Когда официант составил тарелки с подноса на стол, мужчины уже почти пришли к согласию, но, к неудовольствию Ерохина, отложили подпись бумаг на потом и принялись за еду.       Вскоре Александр был вынужден отлучиться — поставщик ужасно действовал ему на нервы своим высокомерием. Выйдя в общий зал, он прислонился к стене между неизвестным ему высоким растением в большом эмалированном горшке и дверью в вип-зону. До его слуха донеслась лёгкая мелодия и приятный, спокойный бархатный голос. Александр огляделся в поисках источника звука и остановился взглядом на поющем парне. Он выделялся на фоне одинаковой толпы своей рубашкой в клетку и узкими джинсами, но, как с удивлением подметил Ерохин, выглядел весьма гармонично, наполняя особым домашним уютом окружающее его пространство (позже он понял, что дело было не в одежде, а в самом человеке). Он манил своим чарующим пением, притягивал взгляд своей необычной атмосферой, а когда он прикрыл глаза, беря особенно душевную ноту, и мечтательная улыбка озарила всё его существо, Александр почувствовал, как ему слегка сдавило грудь. Когда последние отзвуки песни стихли, парень открыл глаза, едва заметно поклонился и, казалось, посмотрел прямо на Ерохина, что, конечно, было невозможно. Зал не зашёлся, как сердце мужчины, бурными апплодисментами, и никому не было дела до исполнителя: люди продолжали есть, смеяться и разговаривать. Александр долго простоял бы так, скрытый от чужих глаз высоким растением, рассматривая парня, и послал бы к чертям собачьим и эту важнейшую сделку, и этого высокомерного поставщика, но певец отставил стойку микрофона в сторону и пропал. Мужчина с лёгким вздохом разочарования направился обратно, надеясь подписать наконец нужные бумаги и, возможно, попробовать отыскать того молодого человека. Анатолия Георгиевича на этот раз торопить не пришлось: он уже закончил трапезничать и склонился над бумагами, изучая содержание договора. Удовлетворённо промычав, он поставил размашистую подпись, проследил за тем, как расписывается Александр, оставил ровную купюру на скатерти, кивнул на прощание и исчез. Ерохин скрепил листы, убрал их в кейс, добавил к уже лежащей купюре свою и поспешил на выход. Судьба отнеслась к нему благосклонно: оказавшись вне ресторана, он некоторое время походил вокруг и успел заметить мелькнувшую на углу здания макушку. Он в считанные секунды добрался до этого места и обнаружил певца, который доставал из фольги варёную курицу и шутливо ругался на маячившую у его ног кошку. Вдруг парень, словно ощутив чужой взгляд, обернулся и скованно, но приветливо улыбнулся, прищурив глаза, — его лицо вновь озарилось внутренним светом. Александр снова почувствовал, как защемило в груди, и не смог сдержать ответной улыбки.       С того дня прошло уже больше полугода. За это время Ерохин очень изменился. Теперь он мог незаметно (как думал он, потому что от сидящего за соседним столом вездесущего Артёма не скрыться) улыбнуться, получив очередную наполненную нежностью смску от Далера, прекратил засиживаться на работе допоздна, как это было ранее, а иногда даже уходил за полчаса до конца рабочего дня, если завершал свои дела, потому что стремился к любимому человеку. Далер был удивительно домашним, уютным и солнечным; в тёплых карих глазах всегда было море чуткой заботы; говорил он спокойно, мягко и ласково; в объятиях чуть ли не мурчал, а от переизбытка чувств любил трогательно прикусывать ухо, шею, ключицу, плечо Александра — в зависимости от ситуации — и вообще частенько напоминал кота. Вечерами, когда Ерохин приходил особенно вымотанный, Кузяев кормил его ужином, а потом пел — негромко, успокаивающе, — перебирая пальцами тёмные волосы засыпающего у него на коленях мужчины. Перед ним стены Александра шли трещинами и осыпались к ногам мелкой крошкой. Ерохин, сам того не заметив, накрепко привязался к Далеру и искал любого момента, чтобы прикоснуться, почувствовать, увериться, что это не сон. Их разница в росте приводила Александра в какой-то необъяснимый восторг, и он просто обожал подкрадываться к любимому со спины, чмокать его в макушку и, обвив руками его торс, удобно устраивать подбородок на месте поцелуя. Длилось это обычно недолго, потому что Далер со смехом разворачивался к Ерохину лицом, неловко клевал его в щёку и, вытягиваясь всем телом, тёрся носом о его нос. После редких, но утомительных выступлений Далера на многолюдных банкетах, когда сил у него хватало только на то, чтобы добраться до дома и не упасть от усталости где-нибудь по дороге, Александр всегда встречал его, полусонного и еле стоящего на ногах, у подъезда и, придерживая за плечи, вёл в квартиру, где укладывал спать и сам ложился рядом, тут же оказываясь в плену тонких рук Кузяева. Во время их совместных выходных они до позднего утра нежились в постели, даже если проснулись рано, а потом кто-то один легонько целовал другого в лоб, проводил ладонью по щеке и уходил готовить завтрак. Весь выходной проходил лениво и уютно: они старались зарядиться любовью друг друга для следующего рабочего дня.       Конечно же, никто не мог знать таких подробностей личной жизни Ерохина, но его коллеги видели, что мужчина стал мягче, и тихонько шушукались, что, а точнее, кто вызвал эти перемены. И однажды их любопытство всё-таки было удовлетворено.       Лунёв старательно скрывал смешки, выключая компьютер и начиная понемногу собирать вещи, пока Артём пытался глупыми вопросами отвлечь Ерохина от проведения последних минут работы с пользой. Александр то и дело поглядывал на часы, закатывал глаза, демонстративно закрывал уши, громко клацал по клавиатуре, выражая раздражение, и даже рычал изредка, но Дзюба никак не хотел отставать и всё повторял: «Что, если где-то в мире мой клон только что убил человека, и теперь меня посадят, потому что я выгляжу так же?» Эта прекрасная идиллия вдруг была нарушена появившимся в дверном проёме Паредесом. — Александр Юрьич, там какой-то парень пришёл, говорит, к Вам. Ерохин вздохнул облегчённо, так как бессмысленный трёп главного бухгалтера был остановлен, но тут же нахмурился. Кого могло принести сюда? До конца рабочего дня оставалось от силы минуты три. Вставать он не спешил. — Александр Юрьич, пойдёмте скорее, он очень нервирует Себу своим присутствием, их нельзя оставлять наедине! — Леандро в нетерпении постучал пальцами по деревянному косяку. — Так зачем ты его оставил? Телефон же есть, — насмешливо проговорил Ерохин, плавно выходя из-за стола; Лео вскинул аккуратные брови, комично расширил глаза в осознании и стремглав понёсся обратно к несчастному Себастьяну. Александр неторопливо последовал за ним, махнув остальным, что они свободны. Андрей тут же накинул куртку и сбежал, оставив Дзюбу собираться в одиночестве, обиженно сопя. Дриусси покусывал губу и вертел в пальцах ручку, периодически поглядывая на сидящего на белом кожаном диване парня. Тот, слегка ссутулясь, внимательно рассматривал мыски своих кроссовок и теребил лямку рюкзака, а когда послышались шаги, вскинул голову, стеснительно улыбнулся и поднялся с дивана. — Далер? — произнёс Ерохин растерянно, но его глаза уже загорелись радостью встречи. Лунёв на секунду остановился у выхода, окинул быстрым взором представшую картину, по-доброму усмехнулся и ушёл. Паредес, облокотившись на стойку, быстрым жестом подозвал к себе Артёма и с хитрым видом кивнул в сторону парочки; Себастьян, устало вздохнув на это действие, тоже стал искоса наблюдать за мужчинами. Кузяев не мог не заметить всеобщего внимания, поэтому заволновался сильнее, неловко потирая заднюю часть шеи. Видя его смущение, Александр подошёл ближе, чтобы скрыть парня от посторонних глаз: то, что он явился сюда, уже было огромным подвигом (Далер на сцене и Далер в жизни были абсолютно разными людьми). — Ты же должен сейчас быть в ресторане? — негромко поинтересовался Ерохин, украдкой погладив пальцами его ладонь. — У нас отменился вечер, и меня отпустили. Я соскучился и решил приехать к тебе. Ты не рад? — Рад. Очень. Пойдём домой, — прошептал мужчина, развернулся к остальным, попрощался и вместе с Кузяевым покинул холл. Троица нестройным хором крикнула вдогонку: «До завтра, Александр Юрьич!» — выждала несколько секунд и, толкаясь и шипя друг на друга, поспешила к приоткрытой двери. Устроившись наконец так, чтобы всем было видно, парни выглянули в коридорчик. Александр, укрывшись в полумраке, насколько это возможно, целовал привставшего на носочки Далера, нежно прикасаясь к его щёке. Звякнули, открываясь, дверцы лифта, озарилась на мгновение узенькая площадка; Далер, не разрывая поцелуя, за руку потянул любимого внутрь. Всё снова погрузилось в темноту. Трио отодвинулось от двери и понимающе переглянулось; Артём смахнул невидимые слёзки умиления, Леандро мечтательно вздохнул и с намёком покосился на Себу, а сам Дриусси покачал головой и просто улыбнулся. Вскоре свет погас и тут.