Со́лнце — одна из звёзд нашей Галактики и единственная звезда Солнечной системы. Вокруг Солнца обращаются другие объекты этой системы: планеты и их спутники, карликовые планеты и их спутники, астероиды, метеороиды, кометы и космическая пыль.
Хаято — солнце. Так любят говорить одноклассники про него. Он — яркий и светлый, добрый и понимающий. Даже волосы у него — жидкое золото. Хаяма улыбается часто, протягивает руку помощи всякому, кто попросит, и никогда не унывает. Вокруг него, словно стайка крохотных планет, вертятся разные люди: одни более значимые, социально активные, другие — массовка, подчеркивающая значимость самой яркой звезды. Хаято бесит. Хачиман здесь, как гребаный Плутон с его низкими температурами и отдалённостью ото всех. Он даже не в Солнечной системе, он — карликовая планета и крупнейший объект Койпера. И к Солнцу Хикигая никакого отношения не имеет. Ему и так неплохо: подальше ото всех, в тишине и полном одиночестве.Плуто́н — карликовая планета Солнечной системы, транснептуновый объект и десятое по массе небесное тело, обращающееся вокруг Солнца — после восьми планет и Эриды.
Хаято почему-то этого не понимает. Хаято с этими его лучами добра и «никто не должен быть один» раздражает. В его мирке, радужном и без проблем, может всё так и работает. В серой вселенной Хачимана это правило и гроша ломаного не стоит. — Я не такой добрый, как ты думаешь, — говорит Хаяма как-то. Садится рядом, протягивает банку со сладким кофе (хотя знает ведь, что Хикигая пьёт только чёрный) и даже не улыбается. Непривычно. Хочется отвернуться, будто от чужого постыдного поступка. На секунду их пальцы соприкасаются. И Хачиман замечает — Солнце не тёплое. Пять тысяч пятьсот пять градусов по Цельсию? Какое там. Ему бы варежки надеть или об чашку с чаем озябшие пальцы согреть, а то стыдно должно быть, такое клише портит. Хикигая фыркает в ответ, хотя обычно смотрит цепко и отвратительно понимающе, будто видит всех насквозь. А, может, и так. Он ведь привык наблюдать. — Я обедаю один, но за кофе спасибо. Хочется сказать: «Проваливай». Хочется сказать: «Тут тебе не рады». Но слова застревают в глотке вместе с очередным яичным рулетом от Камачи. Наверное, у Хаямы в глазах что-то такое, от чего становится не по себе. На школьной стоянке для велосипедов никого нет. Особенно на большой перемене и в радиусе двух метров от Хачимана. Это правило: Плутон держится на расстоянии, пока остальные планеты его избегают. Странная история получается, взаимовыгодная даже. — Вижу. И что на это ответить? Хикигая понимает, что аппетит ему отбили окончательно. А подрастающему организму нужны эти драгоценные калории — перезимовать зиму, пережить солнечное лето. — Я думаю, мы могли бы стать друзьями. — Ага. — Если бы я тебя так не ненавидел. Хаято уже говорил ему это, таким же бесцветным голосом и серым тоном. Тогда, в кафе, он что-то затирал про «меняешь людей», про «свободу выбора» и… прочее. Хикки ничего не понял: ни собственных чувств, ни комка, застрявшего в горле. — Ну да, я тебя тоже. Хикки не знает, что сказать на это чистое «ненавижу», кроме как «взаимно». Его много кто на дух не переносит. Хотя бы вспомнить младшую школу — Хикигая-кок. И домики против такого «кока» не работали — устойчивый вирус. На удивление. Но ведь, по правде сказать, никакой ненависти к Хаято у Хачимана нет. Может быть, лёгкая зависть и небольшое раздражение, но уж точно не громкое «ненавижу». Не дорос Хаяма до вселенского зла, не катит. — Меня это радует. — Надеюсь, кофе не отравлен? — пытается пошутить Хикки в ответ. Выходит так себе. Он откладывает палочки в сторону и закрывает коробку от бенто, намекая, что обед окончен. Как и этот бессмысленный разговор. — Стал бы я, — Хаяма почему-то улыбается. — Ты ведь знаешь сто восемь способов, как найти в человеке самое худшее? — Примерно, — уклончиво отвечает он. Сто восемь — это проверенное число. Ни больше, ни меньше. — Так вот, Хикигая, у меня к тебе просьба, как к участнику клуба волонтеров. — М-м? — Найди во мне как можно больше плохого. — Да как раз плюнуть. … А должен был сказать другое.***
Слишком яркий блеск ослепляет. Хикигая трет покрасневшие глаза и широко зевает, стараясь не смотреть в сторону Хаямы. Тот на фоне льющегося из окна света кажется таким… ярким. До рези в глазах. Почему-то хочется надеть солнцезащитные очки или спрятаться. Вы слышали когда-нибудь про вспышки на Солнце? Или про вредоносные лучи Жёлтого гиганта? Так вот, они убивают. Хикки очередной жертвой становиться не собирается: спрей, панама и нахрен социум. — Здравствуй, Хикигая. Голос у Хаямы чужой: и его, и не его будто. Слишком уставший и спокойный. Вот только что он шутил и смеялся со своими друзьями, бросал частные шутки и переводил чужие кокетливые замечание в другое русло. Как пустяк. А сейчас он стоит перед Хикки весь такой спокойный и уставший, сбросивший с десяток масок с лица. — Ага, — смотреть на блондина не хочется вовсе. Деревянная парта отлично подходит для игры в гляделки. Она ничего не скажет тебе в ответ, не оскорбит и не посмеется над твоими чувствами. А ещё, она не яркая, обычная и уютная. «Отлично, — думает Хачиман, — теперь я считаю другом кусок дерева». Да кто угодно сойдет на самом деле, кроме, конечно, Хаято. Уж он-то кастинг не приходит: ослепнуть в столь раннем возрасте Хикигая не хочет. — Как твои дела? Будто ему не всё равно. Ни глупая вежливость, ни едкая жалость Хичиману не сдалась, если бы не собственный дурацкий рот, то он бы проигнорировал Хаяму. Ну, или бросил парочку ничего не значащих слов, вроде тех, что говорили девушки, пытаясь отвязаться от Хикигаи. «Эм, ты кто?» «А… да, отлично». И всякое такое. — И как я тебе? — Хаято садится напротив, упирается локтями в стол и подпирает ладонями лицо. Наверное, рядом с Хикки самая большая по величине звезда смотрится нелепо. — Бесишь ужасно. Блондин смеётся тихо и неожиданно — может, даже и для себя — тянет ладонь к тёмной шевелюре одноклассника. Тёплые пальцы с аккуратно подстриженными ногтями цепляют локоны Хикки и на секунду кажется, будто Хаяма хочет вдохнуть их запах. Словно он прикасается к чему-то заветному и желанному. — Что ты?.. — Я не про это, — Хаяма убирает руки и на его лице читается сожаление. — А-а, ну… ты трогаешь людей без разрешения. Хаято улыбается, встаёт с места, пихая ладони в карманы школьных брюк, и выдаёт спокойное: — Я только с тобой так поступаю. — Типа я особенный? — Может быть.***
Атмосфера тут, мягко скажем, так себе. Хикки не то чтобы неловко, нет, на самом деле нет, сама ситуация его раздражает. Хочется встать, закинуть школьную сумку на плечо и уйти домой или… да где угодно будет лучше, чем тут. Он не должен был появляться на чертовом свидании с девушкой, с которой ему даже не мелькало. И не особо хотелось, по правде сказать. — Ты суешь нос не в своё дело, — раздраженно говорит Хикигая, когда Каори и её подруга — Хикигая её имя не запоминает — уходят. Хаяма пугает не на шутку, когда снимает с лица привычную доброжелательную маску. Он этой правдой, как ножом, режёт. — Пытаешься казаться добреньким, но на самом деле это не так. Не знаю, зачем тебе было помогать мне, но… Хаято резко ударяет ладонями по столу. В кафе не так уж и много людей, поэтому только официант вздрагивает и смотрит на странную парочку. Об правилах заведения напоминать не приходится, потому что блондин извиняющее улыбается сотруднику и тот, естественно, отступает. Людям с красивым лицом везёт, им ничего делать не нужно, чтобы расположить окружающих к себе: улыбнулся и весь мир, как на ладони. — Хикитани… — Не так. — Что? — Меня зовут Хикигая Хачиман, не Хикитани. Запомни уже. Хаяма кивает: — Хорошо, Хачиман, не хочешь прогуляться? — Не горю желанием. — Удивительно честно, — блондин садится на место и отворачивается в сторону, подпирая ладонью подбородок. Кажется, будто фикус на окне интересует его больше, чем происходящий разговор. Хикки бы на самом деле хочет просто упасть на диван и заполнить этот вечер бессмысленным телешоу, но он выдыхает и садится на место. Аккурат напротив Хаямы: — Ладно. — Что? — Давай прогуляемся, если тебе так хочется, — пинать грустных щенков не в почёте у Хикки. Хотя, он такой же: дворовая псина, которая скулит и рычит, когда её погладить пытаются. — Хочется. — Знаешь, ты отличный манипулятор. Удивительная способность заставлять людей делать так, как тебе хочется. — Спасибо. — Это не комплимент. — Он самый. Хаято — отличный собеседник. За беседой Хикки не замечает пройденного времени, а когда, всё же, бросает взгляд на экран мобильного телефона, то непроизвольно хмурится. Такого раньше с ним не бывало, раньше никто не говорил с ним так много и так часто. Ни о чём, буквально, ни о чём. — Мне домой пора. — Я провожу. — Да кому это надо. Хаяма понимающе кивает. И, правда, никому, кроме самого Хаято, это не нужно. Хачиман машет рукой на прощание, пихает руки в карманы брюк и по привычке горбит спину.***
Свет доходит от Солнца до Земли за восемь минут. Восьми минут достаточно, чтобы понять, парочку простых истин. Во-первых, Эбина на самом деле чокнутая девица, готовая ради собственных интересов на всё. Во-вторых, Хаято жутко горячий и от него вкусно пахнет. В-третьих, всё не так уж и плохо, если в подробности не вдаваться. Небо голубое, трава зелёная, руки Хаято на талии Хикигаи… ничего удивительного. Даже приятно. Окажись он тут с девчонкой, давно бы оглох от чужих криков и приказов не трогать грязными руками хрупкое женское тело. Не так уж и хотелось. Хикки даже толком не удивляется, когда его заталкивают в шкаф (младшая школа учит набираться терпению), следом пихая туда Хаяму, с которым они утром не поладили. Да кому, вообще, какое дело, с кем не ладит Хикигая. До середины прошлого года его и замечали только на перекличке. Ключ в замочной скважине вертится по часовой стрелке. Сломать дверцу не так уж и трудно, только вот последующий выговор на радужную перспективу не тянет. Ему опять дадут с размаху в живот… Уж лучше так. — У тебя есть с собой мобильник? Хачиман вздыхает, убирает рукой швабру, падающую на него при любом неосторожном движении, и будто слышит на заднем фоне противный смешок Эбины, чтоб её. — Нет, — говорит Хаяма. Он, конечно же, лжёт, только Хикки об этом знать совершенно необязательно. — Оставил в сумке. — Засада. — Не всё так плохо. Хаяма выдыхает, расслабляется и будто решается на самый важный шаг в своей жизни. Хачиман непроизвольно краснеет, то ли воздуха не хватает, то ли чужие руки на собственной талии такую функцию имеют. Он и сам хорош: почти лежит на Хаято, потому что тут и повернуться негде. Прикасаться друг к другу ни капли не противно. — Хэй, ты, кажется… — начинает парень, но его перебивают. — Извини. … меня с кем-то путаешь, — почти заканчивает Хикки. Ну, что за человек, а? Даже договорить не даёт. — Ладно, но руки убери. — Не хочу. Не хочет он, вы посмотрите на него. Хачиман тоже много чего хочет. Мира во всём мире, например, или чтобы его оставили в покое. — … Понятия не имею, что тебе на это ответить. Хаято усмехается и выдаёт тихое, но привычное: — Я тебя ненавижу. Слова с действиями идут прямо пропорционально: Хаято обнимает Хикки, Хаято зарывается носом в его волосы. Этот чёртов блондин постоянно рядом, когда нужно и не нужно. Ошивается где-то на периферии, улыбается во все стороны, словно пытаясь испепелить окружающих. — Да понял, я понял… Ты меня ненавидишь настолько, что ребра переломать готов. Только ненависть так не выглядит: человека, которого терпеть не могут, не обнимают, не шатаются за ним по пятам, не… да сотни других «не». Всё неправильно, нелогично. Хаяма под собственное клише не подходит вовсе. Вот сдался ему Хатиман, как… как чёрт знает кто и кому. Хачиман поднимает голову, сквозь щели в шкафу проглядывает свет, и заглядывает в голубые глаза одноклассника. Тот смотрит на него в ответ, не отрываясь, и даже, кажется, не моргает. Пугает не на шутку. — Только не говори, что ты хочешь меня прикончить. Выглядит именно так. — Я тебя… — Ненавидишь, я знаю. — Нет, я хочу поцеловать тебя. У Хаямы вечно так — «я хочу». И пусть весь мир подождёт. — П-поце… П-погоди! И снова: — Я не хочу. Чужое дыхание пятном ложится на кожу. Хикигая вздрагивает, моргает часто-часто, открывает рот, чтобы выразить своё несогласие в полной мере, но его останавливают самым наглым образом — поцелуем. Губы у Хаямы мягкие и тёплые. Он наклоняет голову вбок, одной рукой прижимая худощавое тело к себе, а другую укладывая на затылок парня. Нет и шанса на сопротивления, как, впрочем, нет и желания отстраниться. Потому что его касаются бережно и нежно, словно ещё секунда и Хикки исчезнет, как призрак перед рассветом. — Тебе неприятно? — шепотом спрашивает Хаято, отстраняясь. Хичиман чувствует всё, что угодно, кроме неприязни или отвращения. Он никогда не думал, что будет целоваться с Хаямой, впрочем, как и с любым другим человеком. — Нет. — Нет? — Мне не было неприятно, но я понятия не имею, зачем ты меня поцеловал. Если это какая-то шутка, то не смешно. — Почему один человек целует другого, Хачиман? Хикигая не отвечает, широко распахивает глаза и краснеет. Он-то откуда знает, что с этим солнцем не так?.. Изжило себя, наверное, раз на такие маленькие планеты, как Плутон, запало. — Почему, как ты думаешь, — Хаято облизывает губы и утыкается лбом в чужое плечо, наслаждаясь последними мгновениями близости. Их восемь минут скоро подойдут к концу, и нелюдимый Хикки будет избегать блондина всеми возможными способами. Такова жизнь, ничего не поделать. — Ты мне нравишься. — Я думал, ты меня ненавидишь. — По началу я тоже так думал, но постепенно осознал, что ты мне не враг. Я завидовал твоей свободе, умению менять людей. Мне… этого не дано. — Что за ерунда, — Хикки краснеет почему-то. Как девчонка, честное слово. — Мне хотелось хоть немного быть похожим на тебя, Хикигая. Мальчишка вздыхает и нерешительно обнимает блондина. В первый и далеко не последний раз.