Спасение

Как же долго он их искал! Несколько месяцев гнался, как охотничий пес, преследующий свою добычу, гнался, не жалея ни времени, ни сил, но успевал лишь к очередному пепелищу, к стремительно остывающим углям прошедшей бойни. Каждый раз, читая над очередным трупом молитву за упокой души, Маркус отчаянно сжимал в ладонях четки и, возводя взгляд к небу, смотрел на все чаще сгущающиеся беспросветно тучи с тоской и осуждением. Зачем ты, Господи, заставляешь мальчишку страдать? Зачем, Господи, вынуждаешь видеть это, участвовать в этом? Небо оставалось безмолвным, и глас божий, услышанный в самом конце ноября на причале, больше Маркусу не являлся. Впрочем, Маркус и сам мог ответить. Если не на вопрос «зачем», то на вопрос «почему». Потому что он сам — Маркус, не Бог — обрек Томаса на такую жизнь, на необходимость предавать их дело ради того, чтобы потратить меньше времени на спасение души, ради того, чтобы вообще успеть эту самую душу хотя бы посмертно спасти. Маркус отправил его в дальнейшее путешествие одного. Точнее, вместе с Мышкой, чьи понятия о правильной борьбе со злом, были далеки от тех, которыми пользовался Маркус и которым пытался обучить Томаса. Что ж, теперь Маркус гнался за ними, забывая об отдыхе, еде и сне, лишь бы успеть, лишь бы не стало слишком поздно. След из трупов, ведущих к ним, становился все жирнее и отчетливее. Видно, Мышка теряла терпение, а Томас — силы сопротивляться ей. Мышку Маркус нашел в городке на окраине Огайо. Одну. Она как раз допрашивала очередного демона, тот, впрочем, не сильно-то ей подчинялся, харкал кровью, смеялся и демонстративно ломал пальцы занятому сосуду. Один за другим. Медленно и болезненно, с омерзительным хрустом и треском. — Что ты делаешь? — рявкнул Маркус, оттаскивая Мышку от кровати с одержимым. — Мы должны искоренять зло, спасать души, а не… а не творить вот это! — А я, по-твоему, чем занимаюсь? — огрызнулась в ответ Мышка, глядя на Маркуса раздраженно. — Не мешай! — Отдохни. Ты измучена, в таком состоянии ты ничего не добьешься. Только того, что демон окончательно испортит тело, и невинная душа отправится за ним в ад! — Маркус смотрел в чужие глаза, сжимал пальцами плечи и все пытался понять, откуда в ней столько злобы, ненависти и жестокости. В ней, кого Маркус помнил такой веселой, жизнерадостной и любопытной. — О-о, Марки-бой, знаешь, сколько воды утекло за двадцать лет? Зна-а-аешь? — подал голос демон, не сводя с Маркуса глаз и медленно облизываясь. — Хочешь, я расскажу тебе? — Ты, похоже, тоже не в лучшем состоянии, раз к тебе так запросто в голову влезли, — хмыкнула Мышка, выворачиваясь из цепкой хватки. Но Маркус был прав, она была истощена и утомлена. Сильнее, чем он. — Почему ты одна? Где Томас? — строго спросил Маркус. Мышка ответила ему злым холодным взглядом. — Если через четыре часа добьешься от него больше полезной информации, поговорим, — заявила она, откинула влажные от пота волосы за спину и вышла из комнаты, напоследок оглушительно громко хлопнув дверью. — Какое горе. Старый лев потерял своего львенка… А знаешь, что с ним стало? После того как ты доверился притче о льве и мыши? Знаешь, куда его завело твое безрассудство? Твоя слабость? Твоя жалость к себе? О, опустевший сосуд, надтреснутый и теряющий все, что в него вливают… О, потерянная божья благодать… О, исчезнувший свет. И грех, взятый на душу во имя любви. Глупый-глупый старый лев, пытающийся защитить львенка от отсутствия благодати божьей, своими руками столкнувший его в адскую бездну. — Заткнись, — спокойным, ровным голосом приказал Маркус, окропив демона из склянки со святой водой. Тот зашипел и поморщился, извиваясь и корчась, но скорее картинно, чем от невыносимой боли. — Твой львенок попался на уловку, попался и поддался соблазну. Тому же самому, которому не поддался однажды ты. Помнишь? Она умоляла тебя? Просила взять ее. Взять ее. И ты не смог. Не потому, что душа твоя была чиста и непорочна, а служение этому, сверху, было твоей единственной любовью, но потому, что ты понимал, что не можешь. Не хочешь. Не любишь ее так, как она этого заслуживает. Тебе не нравится она. Не нравятся женщины вообще. Ты готов заботиться о ней, любить ее, как дочь, как сестру, как мать, но как жену — никогда. Человек Бога, чего же хочет твое сердце? — демон растягивал слова, смеялся хрипло и гортанно, шипел и все не сводил глаз с Маркуса, ожидая, когда он не выдержит и сдастся, выпустит гнев наружу. — Когда все пошло не так, святой отец? Когда тебя натаскивали, как бойцовского пса, в церковных подземельях? Или раньше, в приюте? Когда ты впервые осознал, что твое влечение к запретному не является только платоническим? Каково это быть священником и содомитом? — Я не священник, — машинально поправил демона Маркус. — Я экзорцист. — То есть с тем, что ты содомит, ты не споришь? Маркус нахмурился и хмыкнул, взял в руки четки и Библию, открыл на нужной странице, вознес короткую молитву, глядя в потолок, осенил себя крестным знаменем, потом сделал то же самое с одержимым и приготовился читать. — Маркус, а, Маркус? Скажи-ка, ты подался в святые отцы не потому ведь, что так чиста и крепка была вера твоя. Ты всем лгал, когда говорил, что узрел Бога, верно? Ты пошел по этой кривой дорожке служения Господу, чтобы себя оградить от соблазнов, от греховных мыслей и желаний, чтобы усмирить свою плоть. Не так ли? Маркус не ответил, только начал читать молитву, призывая на помощь в богоугодном деле всех ангелов и архангелов. — Погоди, погоди. Давай я тебя еще вот о чем спрошу: хочешь узнать, где Томас? И что с ним стало? Маркус не прерывался, не слушал демона. Как бы там оно ни было, но с божьим светом или просто уверенностью в своих способностях вернулась и сила словам, которые Маркус произносил, поэтому с каждым новым кругом молитвы демону становилось все хуже, все больнее. Святые слова ранили его ничуть не меньше, чем сам демон ранил тело, в котором сам себя запер. И сколько бы он ни пытался откупиться от Маркуса, какой бы информацией ни завлекал его, тот был непреклонен. К концу отведенного Мышкой четвертого часа он смог усмирить демона. Не побороть, не изгнать, но заставить спрятаться. Одержимый, мальчишка лет шестнадцати, плакал от боли и бился в агонии, умоляя Маркуса все это прекратить. Маркус принес миску с раствором и тряпку, воду в стакане. Ей и напоил, а раствором стал омывать лицо, стирать кровоподтеки. Маркус говорил с мальчишкой, узнал, как его зовут, чем он занимается, кто его родители, какая у него семья. Маркус обещал помочь ему, спасти и освободить от боли, что затаилась внутри, но у Мышки были свои планы на этот счет. Она пристрелила мальчишку, едва войдя в комнату. От неожиданности Маркус вздрогнул и выронил из рук тряпку. — Что ты делаешь? — взвился он, вскакивая с кровати и в один прыжок пересекая комнату. — Его было уже не спасти. Ты что-то узнал? — Ты издеваешься? Я смог заставить демона ослабить власть над ним! А ты убила его! — Он бы не выжил. Ты видел, в каком он состоянии? — Мы должны помогать людям! — Я и помогла, — Мышка пожала плечами, опустила пистолет и посмотрела на Маркуса, повторив вопрос: — Ты что-то узнал? — Сначала скажи, где Томас. Мышка закатила глаза и выдохнула. Она рассказала Маркусу ровно то же самое, что рассказывал демон, про то, что Томас не справился, и ей пришлось оставить его в одной из больниц в штате Миссури, в маленьком городке на отшибе. Там ему должны были оказать необходимую помощь. Ну или хотя бы ее подобие. Все лучше, чем то, что могла сделать для него Мышка. Ей было не с руки таскаться с обузой… — С обузой? Ты нормальная? Он же влюбился в тебя! — по крайней мере так говорил демон, но в этом вопросе Маркус отчего-то верил ему, понимал, что Томас действительно мог в нее влюбиться. — Не ты ли мне, Маркус, говорил, что в нашей работе нет места любви? Что мы лишь посланники Господа, и цель наша — служение Ему? — И тебе это помогло не любить меня? — Нет, конечно. Но урок я усвоила, и больше никого к себе и близко не подпускаю. — Но все равно переспала с ним? — уточнил Маркус. — Одно другому не мешает. Он довольно привлекательный и горячий. Да и напряжение последних месяцев дало о себе знать, — Мышка пожала плечами. — Тебе ли не ведомо про это напряжение? — Но он был влюблен в тебя, а ты его бросила! — Маркус, ты это серьезно сейчас? — Мышка посмотрела на него со смесью плохо скрываемого гнева и искреннего удивления. — Я была влюблена в тебя и одержима демоном, а ты меня бросил. И что теперь? Видишь, жива. Здравствую. Глядишь, и ему повезет. Выкарабкается. Маркус чертыхнулся, сплюнул себе под ноги, побросал в саквояж все свои вещи и стремительно умчался. — Эй! Что сказал тебе демон? Маркус! Но тот уже не слушал, закинул вещи в багажник, прыгнул за руль и выехал на трассу, выворачивая на дорогу, которая приведет его в Огайо. Маркус нашел Томаса почти сразу. Слух о нем расползся по всему городку. Достаточно маленькому и бесполезному, чтобы не интересовать демонов, интегрирующихся со всеми власть имущими и сильными мира сего. Томаса из больницы отправили в госпиталь при монастыре, а уж там заперли в комнату в подвале и… Не сказать что проводили обряд изгнания, но молились и старались усмирить тварь, засевшую внутри. Маркус успел вовремя. Томас, несмотря на все ухищрения демона, застрявшего в его голове, держался. А Мышка все же соврала насчет того, что Томас ей абсолютно безразличен. Если бы это действительно было так, она бы пристрелила его, как и всех остальных. — О, да вы посмотрите, кто к нам пожаловал? Сам отец Маркус Кин. Или называть тебя «отцом» давно уже не полагается. Тебя же отлучили от церкви, — протянул демон, улыбаясь во всю пасть. — Бог во мне, а принадлежать церкви, которую вы заполонили, теперь и вовсе грешно, — отозвался Маркус, как и обычно, принявшись раскладывать свои ритуальные принадлежности. — Знаешь… Лучше быть интегрированным, чем таким, как ты! Демон рассмеялся, отчего лицо Томаса исказила уродливая гримаса. Маркус окропил его святой водой, перекрестил, потом себя, вознес молитву, взял в руки четки и Библию и приступил к чтению. На этот раз было сложнее, чем когда-либо прежде. Сложнее, чем вышло в тот раз, с Мышкой. Ей Маркус искренне сочувствовал, за нее переживал. И тоже не хотел потерять ее душу. Но лишь потому, что до этого у него не было промахов, и он не хотел начинать с нее. А вот теперь все было иначе. Маркус не хотел потерять именно Томаса, а не свою безупречную репутацию, потому что ее-то он потерял еще в тот момент, когда не спас Габриэля, а может, и раньше. Демон глумился и подначивал, говоря гадости, рассказывая, как Томас мучается и страдает, как молится, запертый в тесной комнатушке внутри своей головы. И что молится он вовсе не Богу, а ему, Маркусу. Умоляет спасти и помочь. Маркус не слушал, только продолжал читать молитвы, веря, что он на самом деле может помочь, может спасти и справится со своей миссией. Томас, насколько это было в его силах, помогал ему. Они читали одни и те же молитвы хором, и хотя Маркус не слышал этого, он чувствовал присутствие Томаса и силу его духа. Маркус неустанно напоминал себе, что Анжелу Рэнс они спасли. Томас спас. Она была интегрирована, но Томас и любовь ее семьи смогли дать ей достаточно сил, чтобы одержать над демоном победу. — Твоей любви не хватит, Маркус. Твоей любви никогда не хватало. Между долгом и чувствами ты всегда выбирал долг. И все время терял. Всех терял. Никого не смог спасти… — громогласно заявлял демон, но Маркус не сбивался, продолжая читать и думать о Томасе. Весь остальной мир перестал существовать, сузившись до крохотного пространства подвальной комнатушки. И плевать Маркусу было на заговор, на то, что творилось снаружи, на перевороты, на павшую церковь. Прямо сейчас для него не было ничего важнее Томаса. Молиться и изгонять пришлось не один день. И даже не одну неделю. Но в конце концов все получилось. Томас очнулся, взглянул на Маркуса светло и чуть виновато, потянулся к нему, подался всем телом, насколько позволяли привязанные к койке конечности. — Маркус! Маркус… Ты пришел. Ты спас меня. В глазах у Томаса стояли слезы, и улыбался он так трогательно и тепло. — Я так скучал, — отозвался Маркус, садясь на край койки и принимаясь отвязывать Томаса. — Как ты? Все в порядке? Томас закивал, улыбаясь, а потом сам потянулся к склянке со святой водой, сделал приличный глоток, плеснул на ладони и умылся, позволил осмотреть свои глаза на свет и даже сообщил о своем желании поприсутствовать на вечерней службе и причаститься, чтобы Маркус лично убедился, что и облатка не принесет ему вреда. А потом Томас, как только был окончательно освобожден, бросился к Маркусу на шею, обнимая его очень крепко. Маркус обнял Томаса в ответ, провел пальцами по отросшим волосам и остановил ладонь на шее. Томас вздрогнул и тихо ойкнул. — Что такое? — спросил Маркус, чуть отстраняясь и глядя на Томаса. — Кольцо твое холодное. Ты давно кольца носишь? — Сам его сделал, когда снова услышал голос Бога, — Маркус перенес ладонь на плечо, а Томас тряхнул головой, чуть отклонившись. Упавшие на шею пряди скрыли маленький ожог, оставшийся от вырезанного на ободке распятия. Томас зажмурился, снова крепко обнимая Маркуса. Под правым веком дернулся второй зрачок, окруженный ярко-желтой радужкой.