Крутой отец

      В потрепанном коричневом шатре, сравнительно маленьком, но в котором, однако, хватало места для стола, спального мешка и пары-тройки ящиков, доверху заполненных винтами, медХ-ом, баффаутом и черт знает какой еще дрянью, находились четверо. Вид троих из них было сложно охарактеризовать иначе, как «бандитской наружности»: кожаная броня поверх голых тел, множественные шрамы, лысеющие от радиации головы, и в довесок ко всему парочка увесистых пушек. Главный из них, носивший кличку Мордоклюй, выделялся тем, что с ног до головы был покрыт татуировками, имеющими особое значение в среде банды «Безбашенных». Он сидел за столом, откинувшись на стуле, и, хищным взглядом окидывая незнакомца, затягивался сигаретой. Пришедший не вызывал у него опасений, наоборот, Мордоклюй хищно улыбался, чувствуя себя полным властелином над его судьбой. Позади незнакомца, по двум сторонам от входа в шатер, стояли подручные главаря - Шип и Бритва. Карабины в их руках пускай и были направлены в пол, но, тем не менее, казалось, неотрывно держат на мушке странного гостя.       Так кто же стоял четвертым, окруженный со всех сторон тремя рейдерами, но не испытывающий по этому поводу ни малейшего беспокойства? Кто осмелился войти в самое сердце лагеря и не только остаться в живых, но и имел дерзость требовать аудиенции у вожака одной из самых отпетых бандитских группировок в этих краях?       Этим человеком был простой, слегка полноватый монах, одетый в латанную-перелатанную католическую рясу. К поясу у него цепями была прикована Библия, на запястье левой руки был привязан железный крест с едва заметно заточенным основанием. На голове аккуратно выбритая седая тонзура поблескивала залысиной в свете керосиновой лампы, стоящей на столе. На поясе у него висела резная деревянная дубина, которую, как казалось из-за надежной заклепки, плотно удерживающей ее, выхватить было весьма затруднительно, отчего она не вызывала особых опасений у стоявших позади рейдеров. Больше оружия у мужчины не было, хотя черт знает, что еще скрывалось в бесконечных складках его грязной рясы.       - Зачем ты пришел, старик? – с нотками насмешки в голосе произнес главарь после нескольких минут «игры в гляделки» с незнакомцем. – Тебе должно быть известно, что тебя не убили еще на подступах к лагерю только потому, что отбирать у тебя, как я погляжу, нечего. Ты нищий бродяга?       - Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял. [1]       Мордоклюй расхохотался, запрокинув голову назад, и шатер наполнился хриплым смехом. Однако его смех оборвался так же внезапно, как и начался, и он, вновь затянувшись сигаретой, насмешливо бросил:       - Если ты пришел повеселить меня, то у тебя это прекрасно получается. Еще чуть-чуть, и я подумаю о том, что из тебя выйдет прекрасный ручной шут.       - Не в насмешку произнес я слова сии. И твое же благо будет, коли выслушаешь меня и обратишься к свету.       Главарь широко улыбнулся и, усмехнувшись, ответил:       - К свету? Есть только один свет – от пламени горящего дома, и только один приятный носу запах – сожженных тел.       - Да, мне известно, как вы обычно поступаете с мирными жителями.       Главарь раздавил окурок сигареты об стол и, не глядя, бросил за спину. Скрестив руки на груди, он с улыбкой проговорил:       - Так ты не по незнанию забрел сюда, старик. Чего ты хочешь? Найти в нас благодарную паству?       - Нет, - спокойно ответил монах. – я не питаю подобных иллюзий. В уши глупого не говори, потому что он презрит разумные слова твои [2]. Я здесь не за этим.       - Твоя болтовня начинает утомлять меня. Говори, зачем пришел, или я прямо сейчас сниму скальп с твоей головы.       - Не скоро свершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло [3].       Глаза главаря сощурились, а на лице отразилось презрение. Не осталось и капли той веселости, с какой он начинал. Крутанув в руках свой револьвер, он сквозь зубы процедил:       - Ты испытываешь мое терпение. Имей в виду, что я не мазался винтом с самого чертового утра, поэтому играть на моих нервах – не самая хорошая идея, если ты этого не понимаешь. Стоит мне махнуть рукой, и ты превратишься в кровавое решето. Поэтому даю тебе последний шанс уйти.       «Черта с два я его отпущу, – разгоняясь от накипавшего раздражения, заметались мысли в его голове, – едва он повернется спиной, и я нашинкую этого придурка свинцом с ног до головы. И это лишь малая часть того, что я впоследствии сделаю с его трупом. Его наглая рожа станет отличным дополнением в моей коллекции».       Мысли бандита было нетрудно прочитать по его лицу, однако монах оставался бесстрастным, хотя едва заметно кинул взгляд за спину, прикидывая расстояние до подручных.       - Коль ты столь нетерпелив, приступлю к делу. Это вы сожгли деревушку Реверсхилл?       Бандит оскалился, являя миру свои желтые зубы.       - О-о-о, так вот зачем ты пришел. Желаешь отомстить за смерть этих жалких деревенщин? Как по-геройски, хотя и чертовски глупо. - Он осклабился еще сильнее – Если ты был там, тогда должен понимать, почему меня называют Мордоклюй, ха-ха-ха!       Главарь зашелся сухими смехом, больше похожим на кашель. Секунду спустя, его смех подхватили и сподручные. Это и стало их роковой ошибкой. Правая рука монаха нащупала рукоять дубинки, закрепленной на поясе. Левой же он дернул едва заметный рычажок на другой стороне ремня, и застежка, удерживающая дубину, распахнулась.       - Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете [4]!       Несмотря на тучную комплекцию монаха, его движение было стремительным как молния. Сделав шаг назад, он, нагнувшись, изогнулся всем телом, чтобы избежать возможного столкновения с шальной пулей, и, сократив расстояние до одного из подручных, взмахнул дубиной снизу вверх, выбивая карабин из его рук. Продолжая движение, старик толкнул плечом противника и, обхватив его шею левой рукой, крутанул на месте, прикрываясь им, как живым щитом. Очень вовремя, поскольку в эту же секунду раздалось несколько хлопков, и тело схваченного рейдера дважды дернулось: сначала от попадания пули в правую часть груди, и мгновение спустя в голову, из-за чего та лопнула, как арбуз, окропив стенку шатра кровавыми брызгами. Не теряя ни секунды, монах толкнул уже бездыханный труп в сторону главаря, закрывая тому поле зрения, а сам метнулся в сторону второго подручного. Снова выстрел, и пуля, выпущенная из карабина, просвистела всего в нескольких сантиметрах от головы старика, да так, что волосы качнулись вслед за ней.       «Жив Господь и благословен защитник мой! Да будет превознесен Бог спасения моего!» [5]       Взмахнув дубиной снизу вверх, он попал по руке бандита, отчего та с оглушающим хрустом изогнулась под неестественным углом, и рейдер открыл было рот, чтобы закричать от боли. Но этого он сделать не успел, потому что монах, сжав в левой руке болтавшийся у запястья железный крест, вогнал заточенное основание прямо в глаз бандиту. Безжизненное тело рухнуло наземь, так и не произнеся ни звука.       Главарь же тем временем вскинул пистолет и страшно оскалился.       - Ну и где теперь твой Бог? Сейчас ты умрешь!       Он нажал на спусковой крючок, но в ответ послышался лишь жалобный щелчок барабанного механизма. Округлившимися глазами, он глянул на пистолет в руках, затем перевел взгляд на стол, на котором лежали пять других патронов, которые Мордоклюй так и не успел вставить в барабан, поскольку его отвлекли известием о прибывшем в лагерь незнакомце.       Монах сам стоял с распахнутыми глазами, глядя на дуло пистолета, откуда только что едва не вылетела его собственная смерть.       - Ибо ты избавил душу мою от смерти, да и ноги мои от преткновения, чтобы я ходил пред лицем Божиим во свете живых [6]       Издав дикий рык, главарь с остервенением отбросил револьвер куда-то в сторону и выхватил из сапога охотничий нож. Сорвавшись с места, он в один прыжок запрыгнул на стол и, оттолкнувшись, бросился на врага. Монах ринулся в сторону, падая на землю, лишь бы избежать столкновения. Не выпуская дубину из рук, он развернулся, задавая ускорение для удара, однако его рука неожиданно встретила препятствие. Мордоклюй перехватил её левой рукой, занося при этом нож для финального удара. Старику пришлось изогнуться всем телом, чтобы уйти от верной гибели. Рука главаря промахнулась всего на пару сантиметров, и нож воткнулся в землю. Пользуясь моментом, монах сжал заточенный крест и вогнал его по самое перекрестие в руку бандита. Тот взвизгнул, выпустил нож и отпустил руку монаха с дубиной. Старик немедленно поднялся на ноги и тут же двинул сапогом все еще лежавшему на земле и держащемуся за руку Мордоклюю, угодив точно в солнечное сплетение. Главарь распластался на земле, жадно глотая ртом воздух.       - Фу-у-ух, - согнувшись пополам и тщетно пытаясь перевести дух, произнес монах. - Ну и драка. Ох, Господи боже мой… Мне сейчас, наверно, стоило бы сказать что-то пафосное из Библии, но подожди… Уф-ф-ф, запыхался, черт побери.       Отдышавшись, он кинул взгляд на бандита, который пытался, превозмогая боль, подняться с земли.       - Э-э, не-не-не, давай обратно, - монах сапогом прижал главаря к земле – Нас ждет еще завершающая сцена первого акта. Подожди же ты, дай отдышаться.       Прокашлявшись, монах глубоко вздохнул и, театрально подняв дубину к небу, произнес:       - Ты любишь больше зло, нежели добро, больше ложь, нежели говорить правду; ты любишь всякие гибельные речи, язык коварный: за то Бог сокрушит тебя вконец, изринет тебя и исторгнет тебя из жилища и корень твой из земли живых [7]       Главарь теперь уже не пытался встать, лишь держался за проткнутую руку и, стараясь не задохнуться под тяжелым сапогом монаха, смотрел на него, едва слышно шевеля губами:       - Кто ты, старик? Что за черт…       - Меня зовут отец Грегор, сын мой. Я нахожу и отправляю на Страшный Суд грешников со всего Восточного побережья. Не мир пришел я принести, но меч [8]. Эх, ладно, слишком много концентрации пафоса, ты уж извини. Меня иногда прям пробирает. Люблю я, знаешь ли, все вот это вот. Я такой весь вах, а вы все такие вооу! Ну ладно, пора заканчивать. Так, откуда мы там? Ах, да. Не желаешь ли ты исповедаться, сын мой, перед тем, как предстанешь перед Господом?       - Исповедаться… - Прохрипел главарь. – Да пошел ты к черту…       - Я бы отпустил грехи тебе, но грехи твои тебя не отпускают!       - Да убей же наконец, надоел!       - Да погоди ты, всю романтику портишь! Сейчас. Черт, рука затекла уже эту дубину держать…       Монах опустил дубину и поднял вверх железный крест. Обратив глаза к небу, он проговорил, нисколько не смущаясь, что небо ему закрывает крыша шатра:       - Я, отец Грегор, вверяю душу этого грешника в руки Твои, о Господь, Отец мой и всех ныне живущих!       Он опустился на колени и перевел взгляд на главаря.       - Меня называют Крутой отец. Запомни это имя. И замолви там за меня словечко перед Господом, идет?       С этими словами он вонзил заточенный крест в грудь Мордоклюя и со скорбным молчанием смотрел, как жизнь покидает тело бандита.       В лагере же в это время было тихо. Бандиты, не подозревая о происходившем в шатре, делали свои обычные дела: кто играл в карты на крышки, кто жарил пойманную крысу на костре, а кто-то нес положенную вахту на укреплениях, мечтая лишь о том, чтобы поскорее вернуться в свою палатку и вмазаться долгожданным винтом. Лишь пара рейдеров, сидящих у костра, бросала мимолетные взгляды на шатер главаря, гадая, насколько мучительную смерть избрал Мозгоклюй для незваного гостя. Все шло своим чередом, однако вдруг подол входа в шатер качнулся, и оттуда на свет вышел седовласый мужчина с тонзурой и в коричневой рясе. В одной руке он сжимал поднятый к небу крест, а в другой держал отрезанную голову Мордоклюя.       Со всего лагеря рейдеры похватали оружие и заняли позиции, не спуская глаз с одинокого монаха. А тот шел спокойно, демонстрируя всем голову главаря, и, судя по всему, направлялся к выходу из лагеря, нисколько не сомневаясь в том, что его без проблем выпустят. Рейдеры озадаченно переглядывались, и каждый из них знал почему. Раз главаря не стало, значит нужен новый главарь. И сейчас в лагере начнется такая бойня за этот титул, что в живых останутся немногие. Было видно, как некоторые рейдеры незаметно перевели прицелы своих пушек друг на друга.       Тем временем монах спокойно успел дойти уже до самых ворот. Уже на выходе он неожиданно повернулся и громогласно провозгласил:       - Ты, Боже, низведешь их в ров погибели; кровожадные и коварные не доживут и до половины дней своих. [9] Все взявшие меч мечом погибнут! [10]       С этими словами он швырнул отрубленную голову Мордоклюя внутрь лагеря.       И тут же началась стрельба…