Когда ты улыбаешься, ноги раздвигаются

Баринов периодически думает, что иногда не найти объект своего обожания может быть куда большей удачей, нежели обрести его так недвусмысленно и очевидно, что становится трудно дышать. Сначала ухмыляется робким мыслям и редким подскокам внутричерепного давления, плавясь от тактильных контактов и мимолетных улыбок, теряется и пугается своих неестественных, стыдных позывов, все чаще отводит взгляд и все больше молчит, вызывая в Леше заряд удивления. Отрицательно качает головой на его обеспокоенные вопросы, роняет кривую улыбку и ободряюще похлопывает по плечу: все хорошо, брат, я в норме. Наступает на горло собственному будоражащему скопищу ярких чувств, вдруг как-то особенно и по-новому отреагировав на обнаженного Миранчука в душе, теряется в огне острого и головокружительного смущения и надолго закрывается в номере, даже не думая выходить на привычные посиделки команды. Плавится в ванной, стоя под ледяной водой, старается унять постыдное возбуждение, с остервенением сбивает стояк холодным напором, даже не допуская мысли дрочить на… Господи, Миранчука. Дима взламывается при каждом взгляде, вертя головой и порывисто выдыхая, отчаянно скрывает волну вожделения за привычной улыбкой и дружескими похлопываниями по плечу. Кивает на очередные бодрые реплики, плетясь на сборную тренировку, пасует и с жадностью заядлого мазохиста наблюдает, как красивые ноги технично принимают мяч и отдают хорошую передачу. Он просто восхищается техникой и игрой. Техникой и игрой. Баринов скользит по Леше голодным, одурманенным взглядом, врезаясь во влажный торс и упругие бедра, чешет пальцами согнутое колено и будто трескается под проницательным взглядом Антона, словно поймавшего его за чудовищным преступлением, поспешно натягивает футболку и пулей вылетает из раздевалки. Австрийская духота облепляет тело перманентной испариной, обугливает мысли вездесущей жарой и разбрасывает кругом его грязные, мокрые мысли, которые Дима душит с завидным усердием, но не может задушить до конца. Он смеется собственной ненормальности, сидя с командой за ужином, забравшись в самый далекий угол, ковыряет вилкой полезную пищу, стреляя взглядом в известную спину, бурчит что-то на реплику Гилерме и совсем неожиданно давится мыслью, что, скорее всего, ему нравится Миранчук. Ему нравится парень. Баринов опускает руки, больше не в силах истреблять эту мысль, назойливой плесенью заполонившую добрую часть его воспаленного мозга. Дима судорожно отводит взгляд, когда Смолов с хитринкой ловит его за слежкой, глотает плохо пережеванную еду и вылетает из шумной столовой. На следующей тренировке Миранчук играет с ним в стеночку. Баринов сыграл бы с Лешей в любовь. Сам злится на столь ядовитые, неприличные мысли, неуправляемым роем шуршащие в его голове, зачесывает короткие волосы и выдувает воздух через трубочку губ, кивает на приглашение и залезает в Лешину бочку со льдом, соприкасается бедрами, давясь очередной бодрой репликой, согревается и жарится от контакта, совсем не чувствуя холода. Дима закрывается в номере, припадая лбом к дверной плоскости, пару раз по инерции дергает ручку и проходит к кровати, толкается коленями в мягкий матрац и слоняется в темных углах, тлея в агонии мыслей, бушующих в его голове. Баринов не пидорас. Неправильно. Баринов не идиот. Кормить себя глупыми, бесперспективными эмоциями, прошибаясь холодным потом каждый раз, когда они встречаются в душе или трутся взмокшей кожей на тренировках, обнимаются после забитых голов, залезая друг другу на голову, он не торопится. Бурчит сухое «Нет» себе же под нос, поспешно заматываясь полотенцем, бросает через плечо очередную беглую шутку и торопливо натягивает на себя форменную одежду, почему-то — с какого-то загадочного и упущенного момента — чувствуя перед Лешей стеснение. Баринову иногда перед ним становится катастрофически стыдно. Лешка ведет себя совершенно обыденно, обнимает за плечи и остро заглядывает в глаза, рисуя влажные образы перед раскрошенным восприятием, прыгает в бассейн, разносясь грузными всплесками, забавно щурится и хлопает по воде, обдавая Баринова дружескими приколами. И Дима вроде смеется, вроде делает тоже что-то привычное, пихаясь в ответ и сбрасывая Лешу с бортика в прохладную воду, растекается хитрой улыбкой, нервно поджимая пальцы и все чаще отводя взгляд, потому что врать ему в лицо и скрывать растущую с каждым днем бурю становится как-то невыносимо. Миранчук ластится сытым котом, почему-то присаживаясь к нему в клубном автобусе — для Баринова это уже имеет какой-то подтекст, хотя на самом деле в этом нет ничего особенного — рассказывает забавные истории, жестикулируя и давясь красивой улыбкой, показывает посты в инстаграме, и Баринов слушает его вполуха, старательно избегая зрительного контакта. Выдавливает пару дежурных ответов и думает лишь о том, как бы засосать его где-то за поворотом. Баринов переживает свою влюбленность остро и разрушительно, впервые в жизни ломаясь и трескаясь от понимания, что рядом с ним находится человек, которого отчаянно хочется постоянно касаться, узнавать, что он съел на обед, как спал прошлой ночью, и ничего ли у него не болит, понравился ли ему фильм. Дима примеряется к собственным желаниям и ощущениям как к заранее неудачному выходному костюму, обхаживая его со всех сторон и скептически трогая ткань, цокает языком и разбивается невозможностью примериться к чему-то другому, потому что это — единственное, что ему доступно и суждено носить еще, может быть, долгое время. Он хочет посещать вместе с Лешей киносеансы, постоянно сидеть за одним столом за обедами и делить соседние кресла в автобусе, хочет свести к минимуму их расставания и общение Леши с кем-то другим… Если подумать, он и так в принципе это делает, но ему хочется не по-дружески. По-другому. Это можно было бы списать на нездоровые дружеские порывы, если бы наравне с привычными посиделками, разговорами и касаниями, которые Баринов и так может себе позволять по-приятельски, ему не захотелось бы интимной подоплеки и недружеской близости. Баринов злится, сверля жадным взглядом Лешу на расстоянии, следит за ним изголодавшимся зверем, охаживает добычу возбужденным котом и не решается прыгнуть, потому что ненормальность и неправильность подобных порывов сводят его с ума. Он садится к нему вплотную в холле отеля, стараясь как можно более непринужденно вести привычную дружескую беседу, неприкаянно поглядывает на Смолова и чаще отвечает Антону, не замечая, как слишком очевидно избегает контакта с Лешей. Диме самому есть что уловить в их компании, его пристальный взгляд охватывает недвусмысленные касания Смолова и Антона, их незаметные вожделенные взгляды, и Баринов вдруг с невольной завистью думает о том, что эти двое вряд ли устроили бы трагедию, если бы их неприкрытые скрытые отношения кто-либо однажды раскрыл. Самого Баринова разоблачение его чувств повергло бы в неописуемый ужас. Дима ненавидит и проклинает собственное пьяное воображение, застревающее в бездне сознания и поднимающее его посреди ночи в холодном поту. Он быстро выныривает из кокона одеял и закрывается в кабинке холодного душа, ударяясь затылком о прозрачные стенки, сжимает челюсти и несильно бьет себя кулаком в грудь, словно старается выдавить нездоровое, постыдное и болезненное влечение к, черт возьми, парню, другу и партнеру по клубу. Но позволяет себе дрочить на Алексея Миранчука. Дима матерится, возвращаясь назад, скользит по Смолову разъедающим взглядом, и Федя только ухмыляется в телефон, на самом деле все понимает, но не встревает с подколками или помощью. Отвлекается на новое сообщение от Антоши и уже не обращает внимания на Баринова, который тщательно скрывает лицо под душной подушкой и не спешит будить Федю очередными стонами сонного вожделения. Дима катится по наклонной, удрученно и полуживо оглядывая объект своей острой влюбленности, сидит рядом в автобусе, утыкается лбом в стекло и мечтает обладать чудо-кнопкой, которая бы с легкостью отключила его пидорские позывы. Пока же просто разблокирует смартфон и долго всматривается в упругие части тела сексуальных красоток в ленте инстаграма, не испытывая при этом напряжения под ширинкой, а насильно и безрезультатно пытаясь согнать назойливый образ полуголого парня, который сейчас совсем по-приятельски спит у него на плече. Матч за суперкубок вышибает из него все хрупкие надежды на излечение, потому что Миранчук — лучший, Миранчук — восхитительный, ловит аплодисменты и безмерную радость десятков тысяч болельщиков, отличившись дублем в игре, разъедает Диме сердце и плавит мозг. Миранчук — не его, и от этого ломаются кости. Баринов радуется общей победе, поднимая кубок над головой, порывисто целует прохладную поверхность и отдает следующему, рассыпаясь по интервью и объективам многочисленных камер, веселится и прыгает в раздевалке, стараясь отдаться этому моменту целиком и полностью, не зацикливая жизнь на бесперспективном влечении. Но собственный усердный восторг кажется ему неприкрытой истерикой и способом, наконец, прорваться залпами чувств. Затмевая порции боли радостью долгожданного выигрыша, он надеется прийти в себя, но в итоге последним торопливо одевается в опустевшей праздничной раздевалке. Вздрагивает, когда сзади хлопает дверь, выпрямляется и сквозит смятой улыбкой, не глядя, запихивает смятые вещи в спортивную сумку и кивает Миранчуку, который отходит в сторону и облокачивается о стену спиной, съедая взглядом его движения. Леша наблюдает достаточно, прежде чем прорваться коротким смешком, отстраняется от стены и подходит вплотную, обыденно кладет ладони Диме на плечи и с хитринкой заглядывает в глаза. — Знаешь, ты совсем не умеешь скрываться, — Баринов смотрит непонимающе, нервничая и утыкаясь ногтями в мякоть ладоней, — у тебя все на лице написано. Дима отходит в сторону, мягко скидывая его руки со своих плеч, старается привести себя в чувство, но разносится по помещению хриплым, дрожащим голосом, мелко подрагивая и по глазам напротив понимая всю безысходность своего положения: — В смысле? Леша снова преодолевает расстояние между ними, улыбается так, что у Димы воздух выпадает изо рта короткими залпами, он отводит взгляд и скользит где-то у Миранчука за ухом, но тот выводит его окончательно, резко обхватывая за шею и приближая к себе, дышит в открытые губы: — В том смысле, что ты, блин, ходишь вокруг да около, и это нереально бесит. Думал, что ты все-таки осмелишься и подойдешь. Но да ладно. Дима судорожно хватает его за запястья, бродя осоловелым взглядом кругом, не верит и растворяется нереальностью, пока Леша оказывается так близко, что Баринов сходит с ума. Их губы практически соприкасаются, и Дима сам обхватывает его за шею, пребывая в каком-то хрустальном шаре, норовящем разбиться в любую секунду, плюет на испуг и сомнения, плюет на возможность шутки или подколки и прижимается к влажным губам, позволяя Леше — который отвечает ему со всей страстью и пылкостью — перехватить инициативу. Дима не разрывает объятий, обхватывая Миранчука за шею, сорвано дышит и смотрит в его приоткрытый рот, роняя усталую, вымученную улыбку, обмякает с опадает в Лешкиных руках, чувствуя себя несуразной девочкой на первом свидании. Стыдно и головокружительно хорошо. Помещение крошится тишиной, лопаясь перед глазами яркостью света, а они стоят в тех же позах, изредка переминаясь с ноги на ногу и неустанно сверля взглядом лица друг друга, рассматривают совершено по-новому, растворяясь в волшебстве их первых минут, и это все так по-пидорски сопливо и нежно, что Дима прячет смущение у Миранчука на плече. Леша мягко и довольно улыбается, хватает его за запястье, утягивая в коридор. Баринов ежится и немеет, сидя на соседнем сидении салона такси и изредка соприкасаясь с Лешей локтями, злится на непривычную для себя чувствительность и излишнюю нерешительность, сжимая руки в кулак. Скользит взглядом по Миранчуку и отворачивается к окну, с прорвавшейся улыбкой оглаживая лицо раскрытой ладонью. Дима так-то в меру брутальный и мужественный, уверенный в себе и успешный. Не мямля какая-то. Но когда Леша улыбается, ноги раздвигаются сами собой. Поэтому Дима тихо кивает на предложение продолжить где-нибудь подальше от вездесущего шума дорожных трасс и поближе к его постели.