Ты будешь наказан

      Всё вокруг заполнено пьяным угаром и дымом. Весь клуб напоминает сказку про ежа в тумане: опьяневшие тела занимают всю площадь танцпола, дрыгаясь, да, не танцуя, а именно дрыгаясь под мощные биты достаточно громкой музыки, как это обычно бывает в подобных заведениях. Слегка на подпитку Гарри сидит на коленях у неизвестного и смотрит тому прямо в глаза. Сейчас они кажутся ему бездонными, видимо, слишком много выпил неслабого алкоголя. На задворках сознания парня ещё блещет мысль: «Лучше бы уйти отсюда и не дразнить гусей», а если быть точней одного гуся — Луи Томлинсона. Луйка был парнем Гречки, хотя, к нему было бы более правильно применить слово «папочка». Луи был ужасно ревнивым. Он ревновал младшего ко всему и всем, потому что Гарри только его «малыш». Его и больше ничей. Младший нарочно постоянно его провоцировал. Гречке нравилось такое внимание любимого человека. Он правда любил Луйку, но ещё больше Стайлс любил побесить парня, что делал прямо сейчас, похабно улыбаясь мужчине, которого очаровал своей красотой и сногсшибательной, пусть и пьяной, улыбкой. Он ушёл в клуб без разрешения, чтобы позлить Луи. А почему нет? В конце-концов Луйка ничего не сделает Гарри, по крайней мере, так думал младший. Он никогда не бил его. Запирал и трахал — да, но не причинял боли: ни душевной, ни физической. Так было всегда: все наказания старшего ограничивались на сексе — жестком, но все равно приятном. Так что Гарри особо не волновался, смело продолжая «наслаждаться» компанией мужчины. Горячие руки сегодняшнего кавалера рядом легли на плоский животик Гречки и приятно стали поглаживать нежные участки столь чувствительного тельца. Стайлс был пьян и не совсем соображал. Он ждал. Ждал, когда придет папочка. Ждал очередного наказания. Ждал внимания. Ждал Луи Томлинсона. Резкая боль в затылке заставила Гарри отрезветь в мгновение ока. Кто-то явно злой и сильный потянул за волосы и откинул на пол. — Съебался на улицу! Грубый голос явно принадлежит Луи. Через плывущий туман градуса Луи плохо фокусируется, но даже мимолетного взгляда на широкие плечи и сильные руки хватило, чтобы понять кто это. Гарри внутренне ликовал, потому что его благоверный уже здесь. Состроив демонстративно обиженное лицо, юноша отряхнулся и вышел на улицу: свежий воздух слегка отрезвил помутненное сознание; и Гарри, найдя нужную машину, облокотился о капот автомобиля. Голос Луи был ужасно грубым, но младшего это не расстроило: в подобных ситуациях Томлинсон всегда так разговаривал. А малыш всегда знал — Луйка добрый, каким бы он не притворялся. Через минут пятнадцать в двери клуба показалась знакомая фигура. Луи потирая окровавленные костяшки рук — показатель того, что он кого-то жестоко избивал. Несмотря на своё состояние, Гречка сразу понял кого и за что — догадаться не сложно. — Садись в машину. В голосе были нотки холодного металла, он был грубее и ниже обычного на пару октав — хрипловатый и раздерганный. Хлопнув дверью, Луи сел в машину и, дождавшись «блудного», надавил на газ, после чего машина с огромной скоростью тронулась с места, унося её пассажиров подальше от ненавистного клуба. Жили Ли и Гарри в квартире на главной улице, в доме с прекрасной звукоизоляцией — хоть людей на живую расчленяй — никто и писка не услышит, не говоря уже о криках и просьбах о помощи. Это было на руку старшему, потому как никто не слышал сладких стонов его мальчика, ведь они принадлежат только ему. Ему одному. Никто не смеет касаться этого забвенного тела, но этот придурок будто специально злит старшего — так и нарывается. Ну ничего. «Сегодня он об этом пожалеет», — подумал про себя Луи, не по-доброму улыбаясь, смотря на Гречку через внутрисалонное стекло. — У тебя есть секунда, блять, чтобы объяснить — какого хуя ты там делал! В голосе слышалось явное раздражение и злость. Гарри всегда в такой ситуации объяснялся, чтобы слегка успокоить старшего, но не сейчас. Он молчал и улыбался сумасшедшей улыбкой, предчувствуя что что-то будет дома. И, судя по голосу старшего, очень плохое, но почему-то сейчас его это не пугало. *** Приехав домой, Луи приказал Гарри пойти в душ, и тот спокойно ушёл в ванную комнату, стянул с себя вонючую одежду и залез в душевую кабинку. Горячая вода смыла всю грязь и окончательно отрезвила парня: теперь до него дошло понимание содеянного, он с ужасом понял — сейчас что-то будет, потому как он здорово разозлил своего «хозяина». Больше чем обычно. Это было плохой новостью. Жаль, что она так поздно дошла до задурманенного мозга. Надев чистые джинсы и рубашку, которые всегда были на полочке, Гречка вышел из ванной и очень аккуратно вошёл в комнату — он боялся, но исправить уже ничего не мог — придётся по-любому расплачиваться за содеянное. — Луи, я м-могу всё объяснить… Голос Гарри задрожал, когда тот увидел все ещё злого Луи, который всем своим видом показывал — объясняй, не объясняй — тебе конец, «малыш». Томлинсон всегда в таких ситуациях злился, но сейчас казалось, что он особенно злой: на губах играла загадочно-коварная улыбка, словно у дьявола; вены на руках, как и на шее, вздулись, и казалось ещё чуть-чуть — они взорвутся, но самое страшное из всей это картины — взгляд Луи, в глазах которого плясали отнюдь недобрые огоньки. Гарри пытался придумать оправдание своему бездумному поступку, но, увы, пока не выходило. — У тебя был шанс, детка! — Луи дьявольски усмехнулся и посмотрел на младшего, пугая того тем самым, но вида Стайлс не подал, что до мурашек страшно. — Закрой дверь. Парень покорно прошёл к двери, ведущей к выходу, и закрыл её, после этого он вернулся в изначальное положение и осторожно повернулся к старшему, посмотрев на того из-под чёлки, всё ещё надеясь, что он сможет, если не разжалобить Луи, то, хотя бы, смягчить себе наказание, которое теперь, видать, точно неизбежно. — А теперь… у меня есть один хороший вопрос, — Луи медленно встал из кресла, на котором обдумывал дальнейший ход своих действий и наказание для Гарри, и зачем-то открыл шкаф. — Что папе сделать, если его малыш не слушается? Вопрос был исключительно риторический, и Гарри заранее знал на него ответ, но ему впервые стало страшно от действий Луи, и он уже жалел, что поехал в этот чертов клуб. Старший же спокойно достал один из ремней и провел по нему гладкими, длинными пальцами, при всём этом смотря младшему прямо в глаза, усмехаясь. Внутри же у него взрывались фейерверки: уже так приелось поведение этого непослушного котёночка, его котёночка, что он был готов его прикончить. В тёмных глазах, цвета изумруда, блестели искры какого-то безумия и злости. Он пожирал Гарри взглядом и облизывал пересохшие губы, предвкушая кайф от сегодняшней ночи. Гарри шумно сглотнул и секунду подумал над ответом — хотя, вариантов выбора у него особо не было, но попытаться можно было. — Наказать… Думаю, папочка должен наказать непослушного мальчика… От этих слов впервые стало как-то не по себе, да и ремень в руках Луи не добавил настроения и уверенности. «Неужели он будет бить? Никогда не бил», — промелькнуло на уме Гарри, от чего он съёжился, ещё больше испугавшись. Быть избитым, пусть и в наказание, нисколько не заводило его, наоборот, больше пугало и отталкивало от старшего, от чего он мечтал раствориться в этой комнате на молекулы, но, увы, накосячил — отвечай. — Верно, шлюшка, — Луи как-то по-издевательски покачал головой и растянул в руках ремень. — Иди сюда. Тон был приказным и грубым, не терпящим отказа. Сбежать Гарри не мог — не успеет толком и до двери добраться, Луи тут же его догонит и не позволит покинуть его компанию. Гарри с дрожью сглотнул и помотал головой. В глубине души ещё покоилась мысль, что старший, может, разжалобиться, потому Гречка посмотрел на Луйку с немой мольбой в своём взгляде. Мольбы и просьбы никогда не помогали: они тупо не работали на Томлинсона, но младший не хотел, чтобы его били. Боль не доставляла ему удовольствия, хотя Гречка, по сути, не очень то и знал, что такое боль. — Нет, — парень сказал это абсолютно неуверенным и ничего не значащим для Луи голосом, после чего попятился назад, сильней прижавшись к двери ванной комнаты, из которой, буквально три-четыре минуты назад, вышел с лёгкой и азартной улыбкой, надеясь, что наказание будет куда менее суровое. — Иди сюда. Хуже, блять, будет! Луи клацнул ремнем и зло усмехнулся, глядя на испугавшегося парня. Гарри снова шумно сглотнул и решил, что спорить бессмысленно. Он сделал несколько неуверенных шагов в сторону старшего и стоял почти в плотную перед Луи, боясь поднимать свой взгляд. — Снимай рубашку. Новый приказ вышиб у Гречки почву из-под ног, но тот не осмелился возразить и покорно выполнил то, что ему сказали. Сняв рубашку, младший поднял-таки взгляд на Луи, у которого на устах играла ядовитая, кровавая усмешка, наполненная желчью. Луи приблизился к Гарри и, нечто, нежно взял его за подбородок, смотря тому в глаза с явным превосходством, от чего по оголённой спине младшего пробежался холод, отнюдь не от приятного холодка, царившего в квартире. — Хорошая сучка… Луи резко толкнул Гарри назад, от чего тот даже на секунду потерялся в пространстве и упал прямо на кровать. Не давая младшему опомниться, сильные руки прижали его плоским животиком, который ласкал тот ублюдок в клубе раннее, к кровати, а тяжелое тело нависло сверху, не давая двигаться. Луи наклонился к ушку Гречки, опаляя его своим горячим дыханием — Не дергайся… На руках щёлкнули наручники, затем Луи вытянул руки Стайлса вперед, приказав не сгибать их. О, да… Гарри не согнет их: он знает, что если в таких ситуациях не слушать старшего, будет только хуже. Младший однажды пытался. В итоге: его приковали к стене и трахали до потери пульса. Нет, Гарричка любил секс. Любил, когда Томлинсон жестко брал его, но всё же о боли в их отношениях речи обычно не шло, однако, сегодня он, видать, конкретно перегнул палку, и ему придётся узнать — что такое боль. Первый удар по спине был не сильным, Гарри запищал, но стерпел. За ним второй, третий. Луи будто стервенел с каждым ударом и делал их всё больней. У него срывало крышу, или уже сорвало. Гарри закусил простынь и сжал зубы, обильно пачкая её слюнями, чтобы не кричать. Это было правило для него, чтобы старший с ним не сделал — они одни, и как говорилось ранее — ему никто не поможет, долбанная звукоизоляция. Гарри никогда не разрешалось издавать звука громче собачьего скулежа, а если он начинал кричать, то Луи лишь ускорялся — не всегда, но в основном, а проверять в таком положении желания не было никакого. Это всё слегка пугало Гарри. Ему уже было нестерпимо больно, а удары всё шли нескончаемым потоком, они с каждым разом были всё больней. Они жгли по коже и заставляли дрожать. Гречка уже сотню раз себя проклял за то, что ушел в клуб. Он ревел, захлёбываясь собственными слезами и уткнувшись в кровать, и душил всхлипы, стараясь сделать их потише. Он не считал удары, но отчётливо ощущал, что на спине уже нет живого места, а там, где ещё есть — в скором времени также не будет. В этот момент Томлинсону пришла прекрасная мысль: он перевернул ремень, и металлическая пряжка прошлась по спине его малыша с невероятным звуком, ласкающим слух старшего. — Ай! Луи… Гарри закричал от резкой и более сильной, чем ранее, боли. Он забил на мнимый запрет, ибо было настолько больно, что удары до этого казались ягодками. Удар пришёлся на уже синее и слегка кровоточащее от ударов место, оставив после себя явный кровавый след, больше напоминающий удар от ножа, нежели от пряжки. Из столь глубокой раны тут же медленно потекла кровь — сладкая и ярко алая, какая бывает только в фильмах про всяких фантастических тварей. Ещё один удар пряжкой ужасно сильный, или Гарри уже так казалось: вся спина пульсировала от множественных ударов, полученных ранее, невыносимая боль. Луи же наоборот нравилась получавшаяся картина: дрожащее тело на кровати, заводившее его не на шутку. Он наконец-то получил какое-то маниакальное наслаждение. Его так давно бесили выходки младшего, и вот, наконец, он по-настоящему наказал его. Гарри уже готов был умереть прямо тут. Сильные руки наносили удар поверх удара. Гарри был готов на всё что угодно — только бы это кончилось. И, наконец, это кончилось. Парень ощутил, что его сердце замерло, когда удары прекратились. Он жалобно заскулил и прижал скованные руки к лицу, пытаясь остановить слёзы, которые нескончаемым потоком лились из столь чудесных глаз цвета карамели. — Я не разрешал их двигать! Луи с силой ударил ремнём по заднице Гарри всё той же металлической пряжкой. Хриплый голос Луи совмещении с резкой болью на мягких ягодицах пробил в младшем громом: он послушно вытянул руки и уткнулся в простынь, начав вновь всхлипывать. Ну за что? За что так сильно? Ведь было, правда, очень больно, и даже не хотелось предъявлять претензии — только отпустите поспать, но по тону старшего было ясно: никто его отпускать не собирается. Этот дьявол выкинул ремень в другой конец комнаты и, вновь подойдя к кровати, грубо перевернул младшего на спину. Кровь тут же пропитала кровать, а боль мгновенно пронзила каждую клеточку тела парня, и Гарри завыл. Он выл и плакал одновременно. Всё ещё с жалостью и уже неподдельной мольбой смотрел на нависающего сверху старшего. — Не смотри на меня, сука. Ты наказан. Голос был таким же неизменно грубым. Обидные слова Луи пропускал мимо ушей — было как-то не до них. С рук сняли оковы, но юноша всё равно остался в таком же положении: не хотел двигаться — было жутко больно в спине и во всём теле тоже. Руки Луи, на удивление, нежно смахивали маленькие слезинки с глаз Гарри, однако, уже через секунду Томлинсон резко рванул младшего за руку и поставил в коленн-локтевую позу. Сильная рука надавила на избитую, кровоточащую спину и заставила через адскую боль прогнуть её. «Малыш» покорно сделал то, чего хочет от него хозяин: ему не хотелось, чтобы его ещё и выебали, но выбора опять не было. Ему бы к доктору, но нет. Гарри выгнул спину обратной дугой, откинул голову и выставил зад. Луи такая покорность явно понравилась, и он рукой прошёлся по дырочке своего непослушного котёночка, затем сдёрнул с него остатки ненужной одежды и выкинул её в сторону, к ремню. Стянул с себя штаны с боксёрами и усмехнулся, глядя на дрожащего Гарри: тот зажмурился в ожидании очередной порции боли и старался вообще не издавать звуков. Получалось так себе. Гарри всё время всхлипывал, но Томлинсону это не мешало: он провёл рукой по своему члену, из которого сочилась смазка, размазывая предъэвакулят по всей длине и ещё больше возбуждаясь, ведь такая поза его малыша будоражит сознание, и он дразняще водит своим органом между ягодиц Гарри. — Луи, не надо… Младший попытался как-то переубедить Луи этого не делать, но совершенно безрезультатно — на долгие дискуссии сил не было, да и у самого Гарри, несмотря на все эти просьбы, уже неплохо встало, в основном, от ощущения члена, почти, в себе. Так что Луи не видел причин не воспользоваться таким состоянием своего парня. Луи оттянул голову Гарри назад, схватив за загривок, и грубо одним толчком вошёл в распалённое тело под собой. — Ох… Ч-черт…Daddy… Из уст Гарри вырвался громкий и протяжный стон. Он походил на вой, так как младший не был подготовлен. А если взять во внимание размеры Луи — ему было бы больно и с подготовкой, хотя, конечно, не так сильно как сейчас. И, о, да! Как же это завело старшего. Он отпустил волосы Гарри, заставив сильней прогнуться в спине, хотя, куда больше, и буквально лечь грудью на кровать, укладывая гудевшую головушку от столь яркого контраста эмоций на подушку. Сильные пальцы сжали бедра Гарри, на которых уже виднелись синие пятна. Толчок. Снова вырвавший из Гарри стон. Один. Второй. Третий. И «малыш» слегка привык, начав глубже и чаще дышать. Луи не давал времени на привыкание, и уже через минуту он жестко трахал Гарри, не заботясь о чувствах того — знал, что его маленькому непослушному котёнку понравится. Мальчик руками сжал простынь и комкал её в руках, содрогаясь от резких и быстрых толчков старшего. Воздуха было мало, критически мало. Гарри буквально задыхался от каждого нового толчка. Стоны были жалобными и прерывистыми, они даже походили не на стоны, а больше на крики. Ещё чуть-чуть и он чувствовал, что сейчас кончит. Его сознание накрывало от боли и эйфории — сумасшедший калейдоскоп чувств, который, от части, нравился младшему. — Не так быстро, блять. Луи рукой сжал головку члена Гарри, не давая кончить, и при этом только добавил темпа, более жёстко вдалбливая младшего в кровать. Коварно улыбаясь и срываясь на бешеный темп, Луи не позволял Гарри получить разрядку, но томить его и не позволить получить то, чего хочет его малыш, он не мог. Пусть и провинился, но получил достаточно и заслуживает маленькой награды, однако, не так просто. — Попроси. Приказ прозвучал чётко и ясно. Гарри понял — просто так он не кончит, если вообще кончит. Член Луи безжалостно проникал в распалённое тело Стайлса: входил без остатка, до самого основания, и полностью выходил, заставляя стонать и от боли, и от наслаждения одновременно. Гарри взвыл. Он вцепился руками в свои же колени, дав себе так хоть какую-то опору: ногтями поцарапал свои милые и нежные коленки, уже через секунду сдаваясь. —Гарри, Луи… Я не могу… Младший жалобно заскулил, выдавив из себя слова, но рука старшего не ослабела, наоборот, Луи только сильнее сжал головку, курсируя по ней пальцами, что добавило удовольствия, которое перекрыло боль в считанные секунды. Стайлс еле дышал, желая получить долгожданную разрядку, и, несмотря на то, что говорить было, практически, невозможно, он из последних сил вымолвил. — Папочка, я-я буду послушным, честно… Я обещаю, но… Я больше не могу…Прошу… Позволь м-мне… Сладкий голос Гарри прерывался на каждом слове. Дыхание уже давно сбилось и не собиралось настраиваться. Хрупкие и тоненькие пальчики в очередной раз прошлись по худеньким коленочкам, оставив очередные десять красных полос. Гарри, уже практически, плакал от невозможности получить желаемое, а тело стало ужасно ныть. Луи усмехнулся и выпустил член младшего из своего «плена», с характерным шлепком по ягодицам войдя вновь в желанное тельце, задевая простату в который раз, желая поскорее и самому отправить на пик блаженства. — Ах…Daddy… Гарри излился на кровать и наконец-то выдохнул: по телу потекла сладкая истома. Впервые ему не давали кончить, и это было не из приятных. Луи кончил в Гарри с утробным рыком следом за тем, как младший получил разрядку, даже чуть задерживаясь в теле парня, чисто по инерции, с удовольствием наблюдая, как его сперма заполняет младшего. — Ммм… Томлинсон вышел из теплого тела любимого и усмехнулся, глядя на своего мальчика. Ясно было — что если он не мазохист, то больше ни к кому не полезет. Гарри лежал на кровати с абсолютным чувством усталости, приятной и очень изнуряющей. Только теперь Луи позволил себе подобреть и проявить заботу. Он поднял на руки своего обессиленного мальчика и понёс в ванную, где смыл с него сперму и кровь, затем укутал в полотенце и принёс в комнату, бережно укладывая в кровать свой маленький комочек радости. В комнате, лёжа на диване, к Гарии вернулось сознание. Он с большим трудом надел данную ему пижаму и посмотрел на своего папочку. — Луи…долго это будет заживать? Естественно, младший говорил о спине, хотя, пятая точка болела не меньше, а если в целом — всё болело. — Не уверен, малыш. Думаю, нужно отдохнуть, а завтра я схожу в аптеку, — Томлинсон нежно и снова по-доброму улыбнулся, бережно обнимая Стайлса и аккуратно прижимая к себе. Всё же старшему было стыдно за то, что так сорвался, пусть и впервые. — Луи, я больше не буду ни к кому лезть, честно… Ты же веришь мне? — посмотрев старшему в глаза, поинтересовался Гарричка, позволив себе прижаться к Луи вплотную, нежно обнимая и в тоже время с небольшой опаской. Луи же окончательно укусила совесть, которая гласила: «Ну вот и зачем ты так с мальчиком?», но в тоже время здравый смысл кричал: «Мало было, поделом ему!» Однако, несмотря на эти два голоса, ему всё равно было стыдно, ведь ранее он не позволял себе рукоприкладство по отношению к своему маленькому. — Конечно верю, тигрёнок. Попробуй уснуть, пожалуйста, — Луи, как всегда, мило улыбнулся и лёг рядом с Гарри, нежно укрывая того одеялом, стараясь не задеть больную спину. — А ты…больше не будешь меня бить? Голос слегка дрогнул на этом вопросе, но он правда интересовал Гарри больше остальных. Из всего наказания боль ему понравилась меньше всего. Хотя, уже сейчас было не так больно, и было зыбкое чувство, весьма неуверенное, но всё же — что можно и повторить. Луи усмехнулся и снова посмотрел на своего тигреночка. Он, конечно, больше себе такого не позволит или, хотя бы, приложит к этому всевозможные усилия, но малышу об этом знать не обязательно — пусть знает, что его ждёт, если будет и дальше «блядствовать». — Ну, если ты будешь непослушным, то, разумеется, я снова тебя накажу, — старший снова ядовито усмехнулся в ответ на прямой испуг в глазах своего малыша. — Спи, тигрёнок. Луи сменил усмешку на улыбку, добавляя в свой голос максимум нежности, и, поцеловав Гарри в сладкие уста, начал поглаживать его по светлой головушке. — Я- я буду слушаться! Младший улыбнулся: нежный тон слегка успокоил его, и он вновь обнял Луи. Нежные и мускулистые, чуть ослабшие после наказания, руки Луи, словно лианы обвили хрупкое тельце Гарри, и тот, забывшись в такой нежности, сладко зевнув напоследок, закрыл глазки. Оба заснули, примерно, через две-три минуты. Каждый впал в сон, наполненный картинками и фантазиями. Радужный мир помог забыться всем переживаниям, случившимся за сегодняшний день. Гречка спал сладко-сладко, словно младенец, и не ощущал боли, которая даже через неделю не прошла, но он раз и навсегда запомнил: не стоит злить своего папочку!