Что имеем не храним, потерявши плачем

Первую неделю Томас еще храбрился, искренне верил, что сможет привыкнуть к отсутствию Маркуса. Сначала было странно не слышать его голос, не видеть рядом, не натыкаться в очередном номере мотеля на его вещи. Без его язвительных комментариев, советов, без бесконечных споров и препирательств стало так невероятно... тихо. Тихо и пусто. На вторую неделю Ортега вдруг потихоньку начал осознавать, что уход напарника по нему ударил. Он почувствовал себя потерянным. Эта женщина рядом, имени которой Томас до сих пор не знал, Церковная мышка, была терпима к нему, старалась заботиться о нем по мере своих сил и, кажется, в какой-то мере пыталась заменить собой Кина, но она была не им. Женщина косилась с водительского сиденья в сторону молчаливого и какого-то апатичного Ортеги. Она гадала - это привычное для него состояние или Томас так переживает потерю Маркуса? Она склонялась ко второму варианту, потому что когда-то сама прошла через это, но Кин не вернулся к ней, и она сомневалась, что сейчас этого стоит ждать. - Ты уверен, что нам нужно ехать именно туда? - спрашивала Мышка, глядя на разложенную, на капоте машины карту, - Томас? Ортега вынырнул из пучины своих мыслей и взглянул на пересечения дорог и названия ближайших населенных пунктов на карте. Он не знал, в последнее время ему казалось, что он движется наугад, словно слепой, Маркус помогал мужчине лучше понять его сны, как-то растолковать их, они вместе находили верный путь, ему одному давалось это с трудом. Церковная мышка все еще настороженно относилась к его видениям, конечно, она тоже считала их даром, но долгая борьба с демонами в Церкви сделала ее недоверчивой ко всему. Кин же несмотря ни на что верил в своего напарника, и Томас это чувствовал, едва ли не осязал эту веру и поддержку. - Кажется, да, - устало ответил мексиканец, потирая лоб. - Кажется? - переспросила женщина, и Ортеге показалось, что в ее голосе звучит не то упрек, не то раздражение. - Я стараюсь прислушиваться к интуиции и думаю, что нам стоит отправиться туда, - он постарался сказать все это увереннее, но долгий пристальный взгляд Мышки говорил о том, что она сомневается в нем. Однако Томас не ошибся, в том городке, куда они приехали, они быстро вышли на семью, в которой был одержимый. Парень, 16 лет, изгой в школе. Все началось с того, что во время одной из вечеринок с одноклассниками, он участвовал в вызове духа с помощью спиритической доски. Ребята решили над ним подшутить, и разыграли парочку пугающих сцен, в которые паренек поверил, долго не мог прийти в себя. Эта вера в страшное потустороннее, унижения одноклассников, чувство одиночества, очевидно, и привели к нему демона. На распознавание Нечистого ушло около трех дней, после чего Ортега с Церковной мышкой сразу же приступили к изгнанию. Томас старался действовать как обычно, используя по-максимуму весь тот опыт, который успел получить с Маркусом, но демон им попался живучий. Время слилось для мужчины в одну сплошную бесконечную линию, он не различал когда кончается один день и начинается новый, Ортега был всецело занят обрядом. Между чтением молитв и усмирением демона, он ухаживал за одержимым, тело которого разрушала та тварь, что сидела в нем. Когда юноша ненадолго приходил в себя, Томас, вымотанный и уставший, убеждал его бороться дальше, старался вселить в него надежду, в душе понимая, что Маркус смог бы найти слова получше. Кин умел поддерживать, он был сильным, а Ортега себя сильным не чувствовал, скорее разбитым. И демон это чуял, бил прямо в свежую рану, оборачивая слова в ядовитые стрелы, которые раз за разом попадали в цель, но проклятый священник все равно не желал отступать. Время от времени Церковная мышка сменяла Томаса, однако было очевидно, что она не способна ослабить демона, тварь куда больше боялась Ортегу. - Он бросил тебя не потому что терзался чувством вины, бедняжка Томас, - в последних попытках вывести экзорциста из равновесия выплюнул Нечистый, - Там, на острове, он завел себе любовничка, который предложил ему спокойную жизнь и теплую постель, и как только представился случай он сбежал от тебя, - демон мерзко засмеялся, - Ты жалок, поэтому он предпочел тебе другого! Ты надоел ему своими дурацкими видениями, своей глупостью! "Я снова что-то увидел, Маркус, это был знак!" - тварь передразнила Ортегу, злобно скалясь, - Без него ты ничтожество, Томасито, вместе вы хоть что-то из себя представляли, но порознь вы оба жалкие божьи огрызки! Через несколько часов ожесточенного противостояния, финального боя, демон был изгнан. Паренька тут же увезли в больницу, отец мальчика сердечно поблагодарил их и Томас со своей спутницей отправились в гостиницу. Не чувствовалось никакой радости от этой победы, мужчина ощущал пустоту внутри себя, пустоту смешанную с болью, которая заполняла до краев и вот-вот готова была выплеснуться наружу. Часы на приборной панели показывали десять утра. Ортега сидел на пассажирском сиденье, глядя перед собой в одну точку, обросший, измученный. Несчастный. Мышка взглянула на него, и его вид пробудил в ней сочувствие. - Ты хорошо держался... ты справился, - ей хотелось сказать ему что-нибудь хорошее, - Он бы оценил. - С Маркусом мы справлялись быстрее, - после некоторой паузы отозвался Томас. Демон не поколебал его веры в Господа, не заставил усомниться в выбранном пути, на этот раз даже не пришлось впускать Нечистого в свою голову, но это изгнание многое показало священнику. И многое помогло понять. Он чувствовал себя сейчас таким одиноким и вместе с тем хотел, чтобы Церковная Мышка оставила его, хотел немного пустого пространства вокруг себя, чтобы дать волю тому, что накопилось внутри. - Я займу ванную... надолго. Ты не против? - спросил он, поднимая взгляд на женщину, которая занималась осмотром номера. - Конечно, тебе это нужно, - отозвалась Мышка, посмотрев на Томаса с пониманием. Как только дверь за ним закрылась, и замок щелкнул, Ортега почувствовал, что задыхается. Он согнулся, будто на плечи ему легла какая-то непосильная ноша, уперся одной рукой в колено, другой наощупь начал вытаскивать пасторский воротничок и расстегивать верхние пуговицы давно не свежей уже черной рубашки. Ему было плохо, но не физически, нет. Та самая боль, которую последний месяц он так старательно игнорировал, и которая копилась в нем день за днем, теперь душила его, сдавливала как в тисках, выворачивала наизнанку. Боль от тоски и потери человека, который был ему необходим, жизненно необходим, как выяснилось. Ортега не думал, что уход Маркуса отразится на нем так. Не думал, что за каких-то полгода настолько привык к нему, даже больше, прикипел, сроднился. Они понимали друг друга, несмотря на споры, все равно в конечном итоге они работали как одна команда, продолжали друг за друга слова молитв, поддерживали друг друга в самые тяжелые моменты, а теперь этого не стало и Томасу казалось, словно у него оторвали от сердца большущий кусок. Он не заметил, как оказался на коленях на кафельном полу, упираясь руками в холодную плитку, колорадка лежала тут же, рядом, но у мужчины не было сил на то, чтобы ее поднять. Его трясло, словно от холода, Ортега сжимал кулаки, стискивал зубы, сдерживая все, что рвалось из него стонами и криками. Страдание пронзало его насквозь длинным плоским лезвием, которое проворачивалось в ране, причиняя еще больше боли. Он не смог бы объяснить словами что испытывал к Маркусу Кину, дать этим чувствам какое-то определение значило бы загнать их в некие рамки, а они были слишком огромными чтобы уместиться в пределах каких бы то ни было границ, да и разве это было важно, как именно обозвать это? И в то время как разум где-то на периферии все еще задавался вопросом, что все это значит, искал причины, пытался понять, когда это началось, душа и сердце стенали. Томас чувствовал себя раненым зверем, в нем бушевала невероятных размеров буря, но он не издавал ни звука, так что по ту сторону двери Церковная мышка, которая последние минут десять с волнением прислушивалась к подозрительной тишине в ванной, все же решилась постучать. - Эй, Томас, у тебя все в порядке? Нет, не в порядке, не в порядке, черт побери. Однако ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы кое-как взять себя в руки и ответить глухим, хриплым голосом: - Да, порядок. Все нормально. Ему даже удалось встать, положить воротничок на край раковины и открыть холодную воду, чтобы умыться для начала. Из зеркала на него смотрело лицо человека с красными от усталости глазами, все еще искаженное болью и мокрое от слез. Надо же, он и не заметил что плакал. Господи, каким жалким он показался себе в эти секунды. Умывшись, Ортега долго стоял, сжимая руками края раковины, и смотрел на то, как поток воды исчезает в черной дыре слива. Ему стоило не малых трудов собраться, буквально заново попытаться сшить себя по кусочкам, наскоро делая неаккуратные, крупные стежки. Он знал, что в какой-то момент нечто подобное повторится снова, его выдержка вновь даст трещину, он знал так же, что боль из острой и режущей станет непрерывной и ноющей, но никуда не исчезнет. Мозг как назло подсовывал воспоминания связанные с Маркусом, то, как Кин на него смотрел, множество случайных касаний, ощущение безопасности и тепла, которое было рядом с ним, это ранило сильнее любых нападок демонов. А ведь Томас не понимал, что у него было, пока не потерял это, но сейчас уже было слишком поздно. Даже если он сорвется, помчится искать Маркуса, это ничего не даст, он не знал, куда мужчина мог податься после их расставания, к тому же Ортега не мог пренебречь своим долгом, сам Кин это не одобрил бы. Слова молитвы начали тесниться в голове, Томас сцепил руки в замок и зажмурился, горячо прося Господа, чтобы он не оставлял одного упрямого экзорциста. Чтобы оберегал его от опасностей, вселил в него веру, надежду и любовь, помог разобраться в себе и с тем чувством вины после вынужденного убийства Энди. Молил, чтобы их пути снова пересеклись. Господь внял. И человек, одиноко стоящий на пристани и смотрящий куда-то вдаль задумчивым взглядом, вдруг словно прозрел. Глаза его наполнились светом, великой радостью и слезами, как если бы ему открылись недоступные ранее истины. - Томас... Он решил вести дневник. Записывать туда удачные приемы усмирения демонов, сами случаи одержимости, а заодно свои сны. Так было куда проще их анализировать, и было больше шансов не упустить какие-то важные детали. С той первой истерики в ванной в гостинице прошло десять дней, после нее стало немного легче, всего на пару дней, а потом боль вернулась с новой силой. И Ортега снова перестал улыбаться, превратился в молчаливое и печальное существо. Церковная Мышка несколько раз пыталась с ним заговорить, но ее спутник не шел на контакт, да и разговоры их почему-то почти никогда не обходились без упоминания Маркуса, о котором обоим говорить было тяжело. Сейчас она ушла разведать обстановку, походить по приходам Бейкерсфилда, что в нескольких часах езды от Лос-Анджелеса, может, удастся узнать об одержимых, которым требуется их помощь. Ортега отложил ручку, снял очки и устало потер глаза. А потом услышал, как открылась входная дверь номера и тихо закрылась. Он повернул голову в ту сторону, ожидая увидеть Мышку, но вместо нее на пороге стоял Маркус Кин. Томас резко поднялся, сначала он подумал, что это ему снится, но потом услышал голос. - Дверь была не заперта, - Маркус поднял руку, большим пальцем указывая за спину, - Вы, смотрю, совсем расслабились без меня. На одном плече у него висел рюкзак, в свободной руке он держал шляпу. На лице кривая улыбка, но в глазах все равно было видно с трудом скрываемое волнение. - Как ты... - Ортега запнулся, так и не договорив "нашел нас?". Кин усмехнулся, опуская голову, он будто выдохнул, никто не стал кидать в него стульями и не полез ударить по морде за столь долгое отсутствие. Он бы, наверное, и стулом кинул и вмазал хорошенько за такое. Мужчина снял с плеча рюкзак, оставляя его у стены, шляпу положил сверху и только тогда поднял взгляд на Томаса, теперь лицо его было серьезным. - Ты вел меня. Ты ведь... каждый день молился. Дыхание застряло где-то в горле Ортеги, он и правда последние десять дней особенно истово молился о Маркусе, отчаяннее чем когда-либо до этого, но откуда он знает? Кин догадался, о чем думает мексиканец и улыбнулся с искренней скромной радостью. - Да. Я снова стал слышать Его. Не знаю как... да и какая разница, я просто... - он не успел договорить, потому что Томас вдруг ожил и за пару секунд оказался рядом, крепко обнимая, так крепко, что Маркус, кажется, почувствовал как их сердца едва не бьются друг о друга через две грудные клетки. Как и в день их расставания, он силился сдержать слезы, но не смог, сейчас это было выше его сил. Ортега не знал что сказать, слов не было, все, что он чувствовал невозможно было оформить в слова, но он понимал, что не отпустит Маркуса, никогда больше не позволит ему уйти, что бы не произошло, кто что бы из них не сделал, разойтись было самой идиотской идеей из всех. Томас уткнулся носом в плечо Кина, не замечая, что плачет, Господи, чуть ли не как ребенок. - Ну-ну, - звучит тихо и хрипло. Маркус позволил себе крепко обнять Ортегу в ответ, провести рукой по его голове в успокаивающем жесте, на пару мгновений запустив пальцы в черные волосы, - Я тоже по тебе скучал, - это еще слабо, черт возьми, сказано. Он едва не сходил с ума, но видимо им нужно было расстаться ненадолго, чтобы Бог вернул их обратно друг к другу, как двух глупых нашкодивших детей, - Томас... Мужчина чуть отстранился, чтобы взять лицо молодого священника в руки и заглянуть ему в глаза. Говорить что-либо казалось бессмысленным, ничего нормального не лезло в голову: "Теперь я всегда буду рядом", "Все будет хорошо", "Я не мог дышать без тебя", что за бред? Поэтому поцеловать его было единственно верным и желанным шагом. Томас оторопел в первые секунды, стараясь понять свою реакцию, побороть на мгновение вспыхнувший страх и внутренние противоречия, он никогда еще не целовал другого мужчину, но Ортега забыл обо всем этом, стоило только отключить разум и дать немного больше воли переполняющим его чувствам. Мужчина или женщина, было, в сущности, не важно, он любил Маркуса не за это.