Devil's dance

      В маленькой комнате, где господствовал мрак, загорелся огонек, опаляя сухие дрова своим горячим дыханием. Из камина исходил приглушенный свет рыжего пламени, разбудившего тишину комнаты мягким и уютным потрескиванием. По мере удаления от него, едва можно было разглядеть хоть что-то, помимо очертаний мебели в помещении и рыже—красных ручейков, обводящих своим свечением не только большое кресло и кофейный столик, с толстым округлым ковром под ним, но и силуэт двух мужских тел. Стояли те друг напротив друга, отчего мрак с разгоряченной краснотой огня боролись в неравном поединке. Тьма побеждала, как и всегда.       Взгляды мужчин встретились, отчего один из них вздрогнул, неумело пытаясь спрятать тревогу за горящими стеклами очков, с бордовой, кажется, оправой. Во всяком случае, в темноте она казалась именно такой. Второй оскалился, показывая свои немного пожелтевшие зубы, нагнетая на душу Валески ужас и страх, желание сбежать и никогда не возвращаться.       Но он стоит, смотря на, — бессмысленно даже гадать, отчего,— улыбающегося брата. От того не ускользает трясучка мужчины и смятение на лице. Улыбка исчезает. — Ты не согрелся?!— серьезно спрашивает он, прожигая внимательным взглядом Валеску. "Я дрожу не от холода..."— хочет сказать Джеремайя, но молчит, опуская взгляд вниз, темных в этом слабом освещении глаз. Мужчина понятия не имеет, что должен сказать, какой ответ не заденет брата. Какой ответ, возможно, оставит его в живых. — Поговори со мной, Джери, — перекатывает на языке Джером, а хриплый голос его звучит гнетуще в этой звенящей тишине. Брат в ответ молча сглатывает, прикрывая глаза на момент, обдумывая будто, что сказать.       Каждое слово должно быть взвешено, потому что он не хочет лишиться головы. Открывая веки, мужчина снова смотрит на брата, но видит перед собой лишь безумца, убившего свою родную мать. — Мне не холодно, — пожимая плечами, говорит Джеремайя, стараясь звучать как можно более непринужденным, если в такой ситуации это вообще возможно. Его вот-вот убьют, подумать только. Мужчина снова шумно сглатывает тугой ком в горле. По спине его мурашки бегут, а сердце колотится так, что может показаться, будто его биение способен услышать даже Джером.       Безумец улыбается и резко потирает руки, а глаза его сумасшедше горят золотом от огня из камина. — Ты помнишь то, как мы любили с тобой танцевать?!!— хлопает глазами Джером, светясь воодушевлением, а хриплый голос звучит на тон выше прежнего. Валеска едва сдерживается, чтобы не вздрогнуть от этого резкого перепада. Помогает только то, что да, он помнит.... — Помню, — тихонько говорит Джеремайя вслух, улыбаясь мягко своим воспоминаниям — самым хорошим из всего жестокого детства, проведенного вместе с братом.       Комната погружается в уютную тишину взаимного молчания, и спустя пару секунд рыжий безумец напротив протягивает мужчине свою руку. Джеремайя одно мгновение смотрит на протянутую бледную ладонь, про себя удивляясь, что та не в крови, будто это что-то само собой разумеющееся. Он, поколебавшись, все таки принимает приглашение и кладет ладонь на чужую руку, кожа которой на удивление мягкая и нежная. Валеска не смотрит на своего близнеца, который наверняка кровожадно улыбается сейчас.       Музыки нет, нет нормального света, но, по—видимому, Джерома это не сильно волнует. Тот резко подходит к мужчине вплотную. Вторую руку, свободную от чужого захвата, он аккуратно и медленно оборачивает вокруг талии брата, ощущая шелк костюма под пальцами. Джеремайя от этих действий буквально давится воздухом, но еще и оттого, что видит лицо брата слишком близко и отчетливо, хоть в комнате и царит полумрак. Каждый шрам, каждая неровность и чертовы скрепки, соединяющие живую кожу с мертвой — ко всему этому невозможно привыкнуть. Особенно, когда Джеремайя еще не забыл, каким был Джером до своего перерождения. Не раз видел снимки в газете, с банальными кричащими заголовками и фотографией брата, с улыбкой в половину лица.       Да даже зеркало не давало забыть Джерома, отчего Валеска возненавидел смотреть туда. Пусть и одевались они по-разному, взгляд был абсолютно непохож, а мимика едва схожа — общие черты лица брали свое. И за это Джеремайя ненавидел себя всей душой. Всегда, глядя в отражение, мужчина лицезрел перед собой жалкое подобие брата.       Он упустил момент, когда Джером прильнул ближе и начал медленно танцевать, случайно наступая на чужую ногу. Завидев напряженный и будто бы предупреждающий взгляд безумного брата, Джеремайя начинает двигаться, встряхнув с собственной рыжей головы все ненужные мысли и воспоминания.       Эти сбитые и разлаженные движения мало напоминают танец. Джером ведет, а Джеремайя лишь подчиняется, пытаясь угадать следующий шаг братца, но тщетно. Только привыкнув к одному ритму, Валеска уже переходит в другой, не поспевая за Джеромом, в голове которого словно звучит мелодия, известная заведомо лишь ему одному. Мужчина, прижатый к близнецу, чувствует, как дыхание сперло, ощущает их слитые воедино ладони и смотрит сквозь стекла очков в потемневшие глаза мужчины напротив. Джером всегда смотрел исподлобья, в одно мгновение глаза были живые и быстрые, а затем резко покрывались дымкой тоски, боли. Сейчас же в очах ничего нельзя было разглядеть, будто защитная преграда, в виде бликующих в зрачках огней, не давала узнать истинные чувства и эмоции его.       Дыхание Валески сбилось, в горле пересохло и рыжего слегка вело от интимности происходящего. Но тут он удивленно замер, когда мужчина напротив остановился и нахмурился, сжав раздраженно челюсть. Что он мог сделать не так? — Почему мы остановились? — боясь последствия собственных тихих слов, вылетевших изо рта, спросил Джеремайя. И сразу же успел пожалеть об этом.       Его резко толкают в грудь, отчего мужчина, не устояв на ногах, падает в большое кресло позади, вскрикивая от неожиданности. Над ним согнулся брат, двумя руками упираясь в мягкую спинку кресла, по обе стороны от головы Валески. Тот инстинктивно дергается, но замирает, встречаясь с чужими глазами. Повисла тишина. Огонь в камине почти угражающе похрустывает, а света в итак темной комнате стало еще меньше, что, впрочем, Джеремайя не заметил, увлеченный донельзя сверкающими изумрудом глазами напротив. Они казались немного...стеклянными? Не в силах больше выдерживать зрительный контакт, мужчина перевел взгляд на остальное лицо. И опять эти шрамы.... — Тебе не нравится? Тебя это пугает? — с улыбкой на устах, хриплым и низким до жути голосом говорит Джером, отчего мурашки на коже становятся на дыбы. — Я уродливый? Братишке противно? — вопрошает он, звонко и истерично посмеиваясь в лицо брату. — Д-джером...— моргая, Джеремайя дрожит всем своим напряженным до стали телом. Мужчина уверен, что сейчас что-то должно произойти. Он уже видит, как Джером достает какой-нибудь нож из кармана и разрезает ему горло, выхватывая изо рта постепенно утихающие хриплые вопли, а также бьющийся алый фонтан из шеи, пачкающий одежду и лица обоих братьев своими теплыми каплями. А истеричные смешки рыжего в этот момент перерастают в громкий гортанный смех, и Валеске кажется, что он вот-вот сойдет с ума. "Ты такой же безумец."— может, Джером был прав? — Братик не любит меня? — фальшивая трагичность в скрипучих словах и нервные смешки не ускользают от Джеремайи. Сердце Валески пропускает удар, он чувствует тошноту, подступающую к горлу, а также отчаянную злость на слова брата. Джерому хочется врезать, чтобы заткнуть этот рот, выплевывающий столь важные и весомые для него слова таким гадким образом. — Я не...— пытается сказать мужчина, но осекается. И опять он чувствует борьбу внутри - с одной стороны ненависть, прожигающая изнутри, а с другой - влюбленность маленького мальчика. Потому что даже сейчас, смотря на безумного брата, убившего свою мать, Джеремайя все таки видит перед собой предмет каких-то совершенно извращенных чувств. Как вообще возможно любить такое чудовище как Джером? Как он может любить такое чудовище? Все, что делал Джеремайя в этой жизни, всегда было направленно против собственнных ощущений, желаний. Потому что желать того, что желает он - нельзя. Нельзя чувствовать нежность к убийце и сумасшедшему, нельзя ощущать себя с ним рядом не только напуганным до смерти, но еще и живым. —Я тебя не люблю.- отвечает в конце концов Валеска холодным голосом, который все же немного дрожит от нахлынувших внезапно эмоций. Мужчина ожидает ярости от брата, ждет удара, волны резкой боли, но в ответ лишь тишина. Поднимая взгляд на Джерома, рыжий вздрагивает от того, как серьезно тот выглядит. Всякая улыбка на лице его близнеца исчезла.       Руки, доселе загнавшие Джеремайю в ловушку мягкого кресла, исчезают. Вот он молча смотрит на чужой рыжий затылок и исчезающее тело во тьме, игнорируя слезу, скатывающуюся по щеке, которая чуть испачкала своей влагой стекло спавших на переносицу очков. Чувствуя дрожь в собственных руках, мужчина резко дергается и осторожно привстает с кресла, слыша тихий смех, нарастающий по своей громкости с каждой секундой, разрывающий своим скрипом тишину комнаты. Валеска едва может увидеть что-то в темноте, потому что огонек света почти погас, лишь слегка щекоча почерневшие бревна в камине своим прикосновением. - Джер- он резко замолкает, когда мужчина оборачивается и в несколько быстрых шагов оказывается настолько близко, что носы обоих почти соприкасаются. Джеремайя чувствует чужое дыхание на своей коже. Желание поцеловать человека напротив столь же сильное, что и естественная неприязнь перед уродливой кожей чужого лица. "Свехнулся, окончательно сошел с ума!"— говорит внутренний голос ему. Валеска не слушает, рвано вздыхая в чужой рот, приоткрытый в уродливой горькой усмешке. Их губы почти соприкасаются, сердце Джеремайи заполошенно трепещет, как вдруг Джером задумчиво говорит, склоняя свою голову вбок: — Что будет веселее? Вынуть сердце из твоей груди и скормить его собакам или, может, дать тебе нож, чтобы ты смог прикончить им меня? — Второе, — на сбитом выдохе отвечает мужчина, прикрывая глаза, чувствуя собственные жгучие слезы. Он вытирает текущий нос рукой, а Джером в это время внезапно отходит куда-то в пустоту, шагами измеряя комнату, издавая тихие ругательства, разыскивая что-то. Мужчина прекрасно понимает, что именно. Приоткрывая веки, Валеска пытается проследить за движениями брата в темноте и по звуку понимает, что тот где-то за креслом. Слышится стук дверцы и тихий-тихий скрип. А затем снова шаги.       Когда безумец возвращается, в ладони его зажато сверкающее огнем лезвие, что будто впитывает в себя весь оставшийся свет, коего до неприличия мало осталось в помещении. Джеремайя, кивнув непонятно зачем, негромко всхлипывает против воли, а затем выхватывает оружие из руки Джерома, дрожащими пальцами обхватывая темную рукоятку ножа. — Давай, — подстрекает его с улыбкой брат, расставив руки в стороны, в приглашающем жесте.       В этот момент будто что-то вырывается наружу, вся боль, злость, детские обиды, и вот мужчина уже замахивается на своего родного брата, поджав дрожащие тонкие губы, собрав всю свою волю в кулак. Но рассекает ножом лишь воздух, когда Джером ловко уворачивается.       В одно мгновение их положение меняется на корню. Вот Джером разворачивает брата, прижимая спиной к себе. Выхватывает зажатый в руке его нож, одну собственную руку оборачивая поперек корпуса мужчины, а вторую держа у горла, касаясь чувствительной кожи кончиком ножа, чуть надавливая в опасной близости от сонной артерии.       Все это происходит так быстро, что Джеремайя не успевает даже осознать свое положение. Он хочет дернуться, но нож так близко, что одно неаккуратное движение будет стоить жизни. Мужчина цепляется пальцами за руки Джерома, напряженные и каменные будто. — Чщщщ, — успокаивает Валеску брат, вместе с ним медленно качаясь из стороны в сторону, но нож не убирая. Колыбельная не помогает. Шмыгая носом и давя в себе всхлип, Джеремайя вцепляется в чужие руки сильнее, впиваясь ногтями так яростно, что даже через ткань Джером чувствует боль, которая ему до чертиков приятна. А еще приятно ощущение родного человека, дрожащего в его руках, словно маленькая птичка на морозе. Человека, эмоции которого полностью зависят от его действий. — Чщщ, — снова успокаивает Джером, испуская сухой смешок. А затем он мягко целует мужчину в висок, отчего тот напрягается еще сильнее. — Не волнуйся, братик, хе-хе, ты мне нужен живы-ым, мой хоро-оший, — он поскребывает холодным лезвием по чужой коже, что вся в мурашках.       Джеремайя зажмуривается и внезапно он чувствует острую боль, вскрикивая и распахивая веки, когда Джером наносит неожиданный удар ножом по животу. Валеска дергается в чужих руках, пальцами касаясь кровоточащей раны, из которой вязким водопадом стекает кровь на темный ковер. Ноги подкашиваются, мужчина сдавленно хрипит, почти падает, чувствует железный привкус собственной крови во рту. Когда боль начинает затухать, остается чувство тяжести. Джеремайю ватные ноги уже не держат, он просто напросто сползает вниз, из чужих стальных объятий. Когда Джером расцепляет руки, тот окончательно падает с сильным грохотом на пол, смотря на расплывчатую картинку перед собой, со слезами на глазах, которые стекают вниз, разъедая мягкую кожу щек, смешиваясь с ниточкой крови, текущей из собственно рта по подбородку.       Не чувствуя себя живым, находясь на грани потери сознания, последнее, что видит Джеремайя — собственная рука, что тянется к чужим ногам. Но они ускользают от него. Резкий белесый свет трапецией ложится на дощатый пол, а Джером уже стоит на выходе. Последнее, что Джеремайя слышит, сквозь гулкий шум крови в ушах, — громкий стук двери.       Он теряет последнюю ниточку своего сознания, и комната погружается в кромешную темноту, где секунды назад затухли последние искры огня.