merger

      Райот не был особо популярен, честно говоря, по немного непонятным причинам: то ли люди его боялись из-за заключённой в нем силы и звания верховного симбиота, то ли тут играл роль непростой характер и привычка командовать, но факт оставался фактом — даже злобного и неуправляемого Карнажа вызывали куда чаще, пусть только припугнуть или убить кого-то. Прямое же назначение симбиотов заключалось в том, чтобы стать верным товарищем своему хосту в великих свершениях, помочь дойти ему до желанных высот. И когда-то многие звали Райота: полководцы, правители, революционеры — все они подходили к своим целям глобально и искали истинной мощи, так что предводитель сильнейшей и разумнейшей из потусторонних сил становился их однозначным выбором. Вступая в союз, они образовывали практически идеальное оружие, а коллективный разум вёл к новым решениям и появление иных подходов. Это были «золотые времена», но сейчас Райот переживал не самые лучшие деньки: люди стали менее амбициозны и более пугливы, поэтому выбирали симбиотов послабее, чтобы держать их под контролем, более того, существовало ещё огромное количество, которое вовсе не верило в клинтаров.       Не то чтобы Райоту было как-то грустно или не по себе, он и в своём измерении всегда мог найти способ развлечься, но природа симбиота брала постепенно своё, и хотелось обрести хоста: такого, чтобы уверенно идти с ним вперёд, переступая возможно через горы трупов, амбициозного, полного живительной энергии. Все прежние носители Райота обладали этими качествами, но был всегда фактор, мешавший достичь абсолютного симбиоза — порочность. Обычная и совершенно человеческая черта, незнакомая бесполым клинтарам, именно она всегда отталкивала и отвращала Райота, он никак не мог понять, как мнимое понятие любви, под которым скорее скрывались страсть и похоть, могла стоять на одной ступени с завоеваниями, тягой к новому, преобразованиями или даже местью. Другие симбиоты не были настолько критичны и часто способствовали в сердечных делах своим хостам, может, поэтому они и были популярнее сейчас, когда такие могущественные потусторонние силы, как симбиоты, стали использоваться как привороты. Для Райота это было низко и кощунственно, поэтому в какой-то мере он был даже рад, что люди не звали его вовсе. Не хотелось помогать в чём-то настолько низменном и пошлом, что сразу же лезло наружу в любом человеке.       Но не в этом — этот человек был какой-то совсем неправильный и дикий даже по меркам своих собратьев, он был отщепенцем, непринятым обществом. В голове его царил абсолютный, даже пугающий порядок: каждая эмоция дистиллировалась и раскладывалась по полочкам, любая случайная мысль конспектировалась и распределялась по категориям, всё было отлажено и систематизировано, а ненужное и личное запиралось крепко в потаённых уголках. Это было поразительно. Разум этого человека сразу же озадачил и привлёк Райота, как только были произнесены слова призыва, и впервые симбиот был даже не против очутиться в слиянии — таким неоднозначным и нестандартным оказался хост. Райот нырнул в его мысли и выплыл из-за плеча, демонстрируя себя любимого в первородном обличии. — Поразительно, — вот было первое слово, что слетело с губ человека, когда он встретился взглядом с мордой симбиота, в глазах почему-то появился восторг вместо страха, — не думал, что хоть что-то получится из этого, — скорее обращаясь к самому себе, чем к Райоту, пробормотал человек, а после поспешил представиться, — меня зовут Карлтон Дрейк, буду рад сотрудничеству. — Я знаю, — оскалился симбиот, — зови меня Райот.       На вид Карлтон Дрейк был совершенно непримечателен: среднего роста и стройного сложения, смуглый, темноволосый с пижонской стрижечкой и карими глазами, такими большими, что придавали лицу какой-то детскости. Отличительной чертой Карлтона были две почти симметричные родинки над левой бровью. Райот не слишком хорошо разбирался в людских стандартах красоты, потому как это понятие его расе было и вовсе чуждо, но то, что наружность Дрейка не была близка к общепринятым идеалам, было ясно. И тема внешности отзывалась не самым приятными образами в памяти хоста: насмешки, издёвки, травля на национальной почве. Райоту казалось это таким мелочным и глупым — притеснять кого-то из-за принадлежности к другому народу, но, возможно, он так думал, потому что видел тело хоста скорее изнутри и жил его мыслями, смотрел его глазами. А уж мозг Карлтона был куда функциональнее и аппетитнее, чем у его неприятелей, это симбиот знал наверняка: его новый хост стремился к новому и непознанному, искал ключи к проблемам своего времени и был чертовски близок к разрешению одной из них, что заключалась в том, чтобы излечить рак. В свои семнадцать лет Карлтон Дрейк был поразительно умен и имел четкий план действий. — Мне нужна власть, чтобы найти альтернативу Земле. Эта планета на краю, скоро наступит конец, и контролировать данный процесс невозможно. Мы должны выйти к новым местам обитания, для этого мне необходим помощник, знающий что-то о них, — пояснил Дрейк, когда Райот поинтересовался, зачем тот его вообще вызвал. — Человек хочет знать о Клинтаре? — удивился симбиот, до этого все его хосты никогда не спрашивали ни о чем подобном, их скорее интересовала земная жизнь и вещи, связанные с ними самими. — Да, — отозвался Карлтон, — расскажи мне всё.       Определенно, Дрейк был совсем другим, непохожим ни на кого из тех, что встречал Райот, его разум был сосредоточен не только на решении глобальных дилемм на собственной планете, он был устремлён куда-то далеко за пределы её атмосферы. Отношение к существу, что пришло оттуда, тоже отличалось: если былые хосты предпочитали использовать симбиота как инструмент в достижении своих целей, то Дрейк скорее открыто боготворил Райота и неосознанно стремился стать ему равным, доказать, что может быть полезным. Такое поведение выбивалось из привычной модели, и Райот немного не знал, как именно относится к такому явному восхищению собственной персоной. Это подкупало, но Райот не спешил показывать своё расположение, он впервые за долгое время не мог предугадать с абсолютной точностью реакцию своего носителя. Карлтон Дрейк был слишком каким-то нечеловечным, словно бы и сам прибыл на эту планету издалека и так и не прижился на ней — всё его тут отталкивало, но Дрейк был равнодушен. Он впитывал весь негатив, который слышал в школе, на улице, дома, и бесстрастно раскладывал его в своём мозгу, анализируя поведение обидчиков, но не чувствуя себя задетым.       Подобная непроницаемость была совсем неправильной, и Райот упустил момент, когда стал безустанно рыскать в поисках слабого места своего хоста. Это было странно, как и всё, что связано с Карлтоном, обычно симбиоты старались сделать своих носителей совершенными и лишенными слабостей, но Дрейк уже не обладал ничем, что бы напоминало человеческую мягкотелость, и Райоту хотелось опровергнуть это, доказать самому себе, что Карлтон Дрейк вовсе не какой-то уникальный и особенный, а самый обычный, только хорошо научившийся скрывать свои раны, человек. Симбиот был уверен, что стоит только досконально изучить память Дрейка, как и в ней всплывет то, что оставило неприятный осадок и преследовало в кошмарах. Просто надо бы хорошо поискать. Видимый порядок и четкая классификация вернее всего, по мнению Райота, были замысловатой защитой, не только от него, но и от себя самого, чтобы не вспоминать боль, страх, обиды. Но всё-таки где-то всё это должно было скапливаться, не могло быть иначе, даже несмотря на свой интеллект, Дрейк всё ещё оставался подростком. А по сведениям Райота подростки на Земле были крайне ранимыми.       Больше всего подростков волновали, конечно, дела сердечные — ничего нового, вот только Райот не нашёл никаких мыслей по этому поводу у Дрейка, кроме мелких заметок на задворках памяти, что любовь — занятие глупое и бесполезное. Райот был с этим согласен, но мнение такое у Карлтона появилось точно не просто так, не по щелчку пальцев. Оставалось найти первоисточник. Его Карлтон мог скрывать хоть под семью замками в самых тёмных закоулках своего разума, но Райоту были миллионы лет и уж кто, как не он, мог докопаться до правды — но, стоит признать, было трудно это сделать; разум Дрейка перестал ранимо воспринимать раздражители, видимо, за приличное время до появления симбиота или же вся толща научной (отметка «полезной») информации вытеснила болезненные воспоминания куда-то очень-очень далеко. Но Райот не сдавался, он искал практически от самых истоков: детство, взаимодействие с родителями, отторжение сверстников с малых лет, первая книга, насмешки, издевательства, поиск самого себя и осознанное уединения — Райот просматривал это всё снова и снова, но не находил нужного, не ощущая достаточно сильного эмоционального дискомфорта хоста. И вот, когда симбиот стал уже допускать мысль о непробиваемости своего носителя, всплыло одно имя — Эдди Брок.       Оно напоминало один большой сгусток боли, словно всё, что так усердно обесцвечивал в себе Дрейк, расцветало именно в нем, и Райот вцепился зубастой пастью в свою находку. Он сразу понял — это оно, больное место. Но имени было, конечно, мало, Райоту хотелось разворошить осиное гнездо, и он настойчиво полез в воспоминания, бережно упрятанные Карлтоном от самого же себя. Их было всего ничего, на самом деле, но все они попадали в категорию «не из приятных»: первое — Эдди Брок, парень одного возраста с Дрейком, но выше его и шире в плечах, стоял вместе с ним в школьном туалете. Они говорили о чём-то, но о чем именно разобрать было трудно, память Карлтона настойчиво замыливала картинку и глушила звук голосов, скорее всего, из-за сильного стресса своего хозяина. Райот вглядывался и прислушивался, следил за каждым жестом и изменением положения, но всё равно упустил момент, когда Брок приблизился к Дрейку и резко притянул его за воротник к себе, целуя. Разум хоста поплыл тревожными вспышками: отвращение, недоверие, разочарование, отторжение и смутно пробивающаяся надежда. Надежда на что? Ответа не было; Дрейк из прошлого отчаянно упёрся в чужую грудь руками и с силой отталкивал Эдди, не отвечал на поцелуй, но не мог никак отстраниться. Внутри разгоралось отчаяние. И появлялись все остальные воспоминания о Броке.       Они плыли мутными отрывками, но понять их смысл и испытываемые Карлтоном чувства можно было вполне и по ним — разум его вынес только самые основные и болезненные моменты: толчки в коридоре, оскорбления, насмешки, издевательства, красноречивые надписи на шкафчике, выброшенные и испорченные вещи, избиение за школой из-за малейшей попытки дать отпор. Имя отзывалось тревогой, неприязнью, жгучей обидой и потаённой симпатией — после последней эмоции всплывали образы помогающего кому-то Брока, заступающегося за слабых, отстаивающего девушек в случае несправедливых оскорблений, выступающего на уроках так уверенно и складно, что дух перехватывало. В голове Карлтона не укладывалось, почему только к нему Эдди относился так грубо, беспринципно, и слабые зародыши расположенности к Броку постепенно превращались в перманентное непонимание. Райот видел небольшой клочок памяти Дрейка, где он стоял перед зеркалом, щупая своё лицо: пальцы проходились по линии бровей, слегка дотрагивались до губ, очерчивали переносицу — Карлтон смотрел на собственное отражение и ненавидел его, потому что оно делало его совсем чужим таким, как Эдди Брок, отвратительным самому себе.       И в груди ещё совсем ребёнка (Карлтону здесь лет двенадцать от силы) всё щемило и разрывало от всеобщего отторжения. За что? Почему именно он? Отчаяние тех лет слилось с точно таким же уже во время злосчастного поцелуя, и Райота перебросило обратно к основной линии памяти. Прогремел звонок, и именно в этот момент запыхавшийся и горящий от злобы Карлтон ударил коленом промеж чужих ног и быстро оттолкнул от себя Эдди. Внутри было только смятение, Брок отшатнулся, сгибаясь от боли, и взбешённо зарычал, а Дрейк испуганно (Райоту понравилось это новое чувство у своего хоста) смотрел на него, машинально касаясь собственных губ. Ему было не по себе, он не понимал чужой мотивации — спор, издевка, эксперимент — и оттого совсем терялся, такие иррациональные действия не укладывались по привычным полочкам в голове, они валились и рушили всю систему. Это невероятно; Райот наслаждался уязвимостью своего хоста, не мог ею никак насытиться — впервые Карлтон Дрейк был так похож на человека. Боль его усиливалась и концентрировалась в сотне мелких кусочков памяти, где после этого случая Брок начал распространять слухи о гомосексуальности Дрейка, а избиения и публичные унижения обрели второе дыхание. Рефреном звучало в голове: за что? за что? за что? Райоту хотелось вырывать эти мысли по крупицам и вобрать в себя, смакуя, но: — Хватит, — голос звучал строго и повелительно, один только этот приказ потоком выбросил симбиота из воспоминаний, вытесняя частично даже из тела хоста, — насмотрелся? — Дрейк глядел на свисающую из-за своего плеча морду холодно и угрюмо. — Вроде того, — оскалился довольно Райот, замечая металлический блеск в глазах своего носителя, — приятно осознавать, что и у Карлтона Дрейка есть свои слабости. — Я давно уже не думаю об этом, — симбиот замер, он точно чувствовал, что Карлтон врал сейчас, и это тоже было совершенно в новинку, — такие недалекие люди, как Эдди Брок, перестали меня волновать, когда я вышел из подросткового периода и углубился в науку. Мне всё равно на то, что они думают обо мне. Их участь — быть любимчиками своего маленького мирка, я же беру куда глобальнее. — Он нравится тебе, да? — вся напыщенная речь хоста была проигнорирована симбиотом, — ты ему завидуешь, Карлтон, обижаешься, что не можешь войти в круг его дружков. Или же ты вовсе не дружить с ним хочешь? — Ты! Заткнись! — Дрейк вспыхнул от гнева.       И он был неправильно прекрасен в этот миг: горящие яростью глаза, вздувшиеся ноздри, распахнутый рот, сжатые злостно кулаки — он словно выпустил всю ту ненависть, что копил в себе и бережно прятал, но сейчас больше не мог себя сдерживать — всё самое плохое и запретное, безумно человеческое, прорвалось, и остановить этот процесс было невозможно. Это завораживало: обычно спокойный и безразличный, обретя гнев, Дрейк будто бы оживал заново, разгорался, пылал. В бездне зрачка отражались обида и злость, и они же бежали по венам, охватывали капилляры, пронизывали каждую частичку напряженного молодого тела, мелькая желваками на скулах. Взбешённый Карлтон Дрейк оказался куда более любопытным и чарующим зрелищем, нежели ли он же в обычном своём спокойствии и равновесии, и это было так по-новому для симбиота — рассматривать человека с такой стороны, не видя в нем только своего носителя, отделяя его от себя, но при этом сливаясь как никогда воедино. За многие тысячи лет такое ещё не происходило с Райотом ранее: он мог помогать людям, презирать их, играть с их чувствами, но любовался он впервые. Никто ещё не производил на него такого эффекта. — Тише, — Райот скользнул по рукам своего хоста и надавил на плечи, усаживая того в кресло, — разве мы не по одну сторону? Не стоит так злиться, я лишь хочу избавить тебя от этой небольшой слабости, сделать неуязвимым. Почему ты так сильно хочешь близости с этим человеком? — Это не так, — Дрейк совсем опешил и замялся, он глядел недоверчиво, но без толики страха, — меня не интересует что-либо плотское, если ты об этом, — смущенно пробормотал он, ощущая неясный стыд, — я просто хотел пообщаться с ним. — Он тебе не нужен, — голос Райота приобрёл шипящие нотки, и сам симбиот плавно переместился за спину Карлтона, обвивая его тело поперёк, — ни для первого, ни для второго. Позволь мне показать тебе кое-что.       И с этими словами он полностью растворился в теле своего хоста. Тот встревоженно дернулся, осматривая себя с ног до головы, оборачиваясь и проверяя наличие симбиота рядом, но его и след простыл, словно его и не было. Стало немного спокойнее, но таинственное обещание Райота тревожило Дрейка, он напряжённо вздохнул и прикрыл глаза. Всё это напоминало форменное безумие: призыв потустороннего существа, разговоры с ним, а сейчас… Карлтон не успел продолжить мысль, как по телу побежали мелкие разряды: они зарождались где-то в области груди, вспыхивая быстрыми искрами, и растекались по телу, скапливаясь и зарываясь в кончиках пальцев. От этого сквозящего ощущения появлялась незнакомая сладкая истома, она охватывала каждый миллиметр девственного нутра и обдавала его неведомым жаром, бежала по спине пьянящими мурашкам. У Карлтона перехватило дыхание: никто и никогда не прикасался к нему с таким трепетом и лаской, и от подобного опыта перехватывало дыхание. Дрейк замер, не дыша, напряженной струной на стуле, вздрагивая от каждого касания изнутри. Веки оставались плотно прикрыты, и он словно падал с каждым разрядом в бездонную пустоту.       Темные волны подхватывали его тело и поглощали его раз за разом, это повторялось циклично и беспрестанно, так что в один момент Карлтон вовсе потерялся в таких понятиях, как время и место. Оставались только ощущение: сероватые «щупальца» ласкающе огладили пространство между каждым из пальцев, так бережно, что голова закружилась ещё сильнее, и переместились на запястья. Они трогали почти щекотно, но отчетливо чувственно, так что зудящее ощущение наслаждения бежало по телу и скапливалось внизу живота. Дрейка всего вело от новизны и остроты этих прикосновений, он не мог толком сконцентрироваться ни на одном из них — симбиот, казалось, полностью охватывал его тело, внутри и снаружи. Он гладил руки, перебирая пальцы и оглаживая предплечья, проводил меж ребер, оглаживая их изнутри и лишь иногда задевая внешнюю часть, он водил нарочито медленно по внутренней стороне бёдер, плотно скрутившись вокруг икр и колен, посылая через них электрические заряды. Это сводило с ума, Райот был повсюду: он облепил лицо Дрейка, поглощая его рваное дыхание и залезая попутно частью себя в приоткрытый рот, пробуя на ощупь язык и небо.       «Щупальца» аккуратно гладили тело своего носителя, концентрируясь на самых его чувствительных точках; они знали их все, потому как успели изучить хоста тысячу раз к этому моменту, узнать, как и к какому месту стоит прикоснуться, чтобы тот получил максимальное удовольствие. Касания симбиота были прохладными и влажными, он стремительно сменял одну ласку другой, не давая ни на секунду вырваться из томительного плена. В какой момент из горла хрипло стали вырываться тихие стоны, Карлтон и сам он не понял — он слишком потерялся во всем этом сумасшествии и собственном наслаждении. Он уже сам себе не отдавал отчета и еле дышал, когда вдруг Райот исчез. Это произошло так быстро, словно вспышка, что Дрейка чуть ли не подкинуло на месте, и он затуманенным взглядом попытался отыскать симбиота, его прикосновения. Но это было лишь секундное затишье, в следующий миг Райот бешеной волной поглотил всякую частицу Карлтона, разрастаясь от мерного покалывания до безумного града ласк и прикосновений везде и сразу. Это ознаменовало апогей, конец был близок, и они оба это чувствовали. Дрейк дрожал отрывисто и крупно, словно бы в припадке, и цеплялся крепко за ручки своего кресла, извиваясь от удовольствия.       Райот знал, что его хост практически на пике, и невесомо провел вдоль позвоночника, как по коже, так и под ней, и скапливаясь где-то внизу живота, где нарастало всё возбуждение. Он чуть огладил член, и в этот момент Дрейк кончил с тихим хрипом. Его ресницы подрагивали, как, впрочем, и всё тело, которое устало осело, опустошённое и выжитое. Райот коснулся его напоследок, пробегая от бедра до загривка, и наконец появился привычной головой из-за плеча. Он оглядывал постепенно приходящего в себя Карлтона, который всё ещё пребывал в неком пограничном состоянии между реальностью и наваждением. Зрелище было приятным; такое происходило впервые с ними обоими, никогда ещё Райот не вступал в симбиоз настолько плотно и непосредственно, сейчас же ему хотелось стать для своего хоста всем, отгородить его от всех раздражителей и только самому управлять его слабостями. Про себя Райот уже давно решил, что при следующем столкновении Эдди Броку несдобровать, стоило начать постепенно выполнение плана по выходу из тени и полноценного становления личности Карлтона Дрейка. И это он брал полностью на себя. Карлтон же пока не знал и не думал в эту секунду об этом, он всё ещё не мог прийти в себя. — Я, я, — язык его заплетался и мысли путались от бури пережитых эмоций и невозможности их разово классифицировать. — Не «я», — повелительно-мягко произнёс Райот, заглядывая в глаза своему хосту, и очерчивая его лицо, — с этих пор только «мы». Запомни это, Карлтон Дрейк. Мы отныне вместе.