Не хлопай дверью
7 ноября 2018 г. в 00:25
— Не хлопай дверью, — бормочет Калинкин, теряя связь между словами и не замечая, что они рассыпаются на буквы, словно мелкие жемчужины порванного ожерелья, и катятся по полу, как и блестящие слёзы по Жениным щекам.
Саша тихо щёлкает замком и не знает, что «не хлопай дверью» обозначает не «закрой её беззвучно», а «не приходи больше».
Приходить. Заботиться. Давать побыть наедине с собой.
Ваш проходит по тесному коридору и видит Женю, лежащего на полу. Он в одеяле, что не греет, а ещё ему не улыбнуться, пусть даже самой ледяной улыбкой, но от этого Саше ни тепло, ни холодно.
— Я купил тебе кофе, — Ваш садится возле парня и ставит пластиковый стакан рядом.
— Я не люблю кофе.
Ваш отодвигает стакан, в котором тонет тёплый кубик сахара, и пена оседает на стенках.
— Да что ты любишь-то вообще? — в прошлый раз Женя отказался от салата из-за зелени и от пончиков, потому что ему не нравится сахарная пудра.
Не душили бы горло мысли, словно грубые огромные руки, и не срывался бы голос на бессильный хрип, Женя сказал бы «тебя».
Приходить. Заботиться. Давать побыть наедине с собой.
— Я так хочу увидеть солнце, — тихо восклицает Калинкин, сидя на постели и рисуя узоры тонкими пальцами по простыне.
Солнце в ноябре. А погода пасмурная стоит уже неделю, и тяжёлые чёрные тучи закрывают промозглые улицы от жёлтого света.
Саша глядит в окно, хмурится, пока посеревшее небо словно смотрит на него в ответ угрюмо, и говорит, что будет солнце.
Приходить.
Саша приходит почти каждый день, потому что друзья Калинкина платят ему, а ещё потому, что каждый Женин вдох только ради него одного. Друзей не волнует, что депрессия, вызванная человеком, человеком не лечится. А Сашу и подавно.
— Я хочу, чтобы ты ушёл.
Ваш тихо закрывает входную дверь и проходит в комнату Жени, а за пазухой у него серый котёнок, и Калинкин таким взглядом своих бездонных блестящих зрачков по нему бегает, что у Саши слёзы на глазах выступают.
Заботиться.
Женя тщетно пытается не обманывать себя Сашиными словами и ледяными случайными прикосновениями.
Кожу разъедает от холода, глаза от слёз.
Ночью Женя со слепым оком луны играет в гляделки.
Саша приходит и поднимает его с пола, поднимает его с колен, поднимает его рано утром, чтобы показать, каким бывает небо, но, наперекор прогнозам погоды, солнце прячется в увесистых сизых тучах, так и не высунувшись.
Женя следит за котёнком, играющим с блестящим красным фантиком, упавшим со стола, и за руками, нежно гладящими серую холку, покрытую больше пухом, чем шерстью, а ещё ждёт, пока Саша расскажет ему прогноз погоды на завтра. И на послезавтра.
Когда стемнеет, Женя загадывает желание, представляя, что какая-то звезда упала, а Саша уходит и делает вид, что не слышит, как Калинкин тихо умоляет его остаться. И под рёбрами от этого бессильного смиренного шёпота что-то так яро саднит, что, опустив руку в карман и нащупав там очередные несколько бумажных банкнот, Саша вдруг замечает, что ему впервые не стало легче.
Яркое жёлтое ноябрьское солнце струится сквозь стёкла и бьёт в глаза, окрашивая в тёплые цвета холодные предметы, раскиданные по комнате. Свет плывёт по ледяной постели, освещает поднявшуюся пыль и заставляет её ярко искриться. Лучи лиловыми отблесками застыли в тенях.
А Женя плачет горько и отчаянно, и в солёных слезах его отражаются и пляшут золотые искры, скатываясь по щекам и падая на дрожащие пальцы, что сжимают огромный смятый белый лист с крошечной надписью посередине, выведенной совсем неаккуратно, в спешке: «прости».
И он клянётся распростёртым широким объятиям ничуть не греющего ноябрьского солнца, что он стерпит. Что он простит.
Давать побыть наедине с собой.
Оставить в полном одиночестве, от которого никуда не деться. Как от внезапно вспыхнувшего солнца в ноябре.