Увянувшая роза.

       В комнате, в которую её поместил Майкл, господствовала тьма, в то время как на поверхности ядерная зима и хаос, что он принёс. Все попытки остановить его были заведомо напрасны и, худшие опасения оказались правдивее прочих – погибли не только её девочки, но и шесть миллиардов людей с ними. Боль терзала сердце, найдя укромное местечко где-то в самой глубине, дабы в удобный момент разорвать на мелкие кусочки. Если бы у Корделии была возможность отключить человечность абсолютно любым способом, то она непременно сделала бы это, лишь бы избавиться от этого жгучего чувства в грудной клетке.        Фокс хотелось стонать от душевной боли, но она знала, что Лэнгдон услышит это каким-то непонятным образом и она будет унижена его колкими, бьющими в цель фразами. В любой словесной дуэле Майкл выходил победителем, а Корделия даже не догадывалась, почему. Скорее всего дьявол заранее наделил его запасом едкости и находчивости в споре, а также поразительной способностью находить аргументы, которые невозможно было бы опровергнуть.        Лэнгдон видел все самые тёмные уголки сознания и улыбался, словно кот, получивший рыбу, когда узнавал о них все больше и больше. Он считал, что нет человека абсолютно безгрешного человека и, как бы странно ни звучало, получал от этого факта некое для себя удовольствие. Но, конечно, эйфория эта и рядом не стояла с той, когда он наблюдал за лицами своих „жертв”, пугающихся даже не от того, что он только что раскрыл их тайну. Один его вид внушал страх и заставлял трепетать.        За время своего пребывания в этой тёмной комнате Корделия уже привыкла к тишине, которая уже день или два, она сбилась со счёта, не нарушалась. С одной стороны она была этому рада – не нужно было видеть Майкла и слушать его речи, но с другой пугало, ведь она понятия не имела, что он задумал, сидя в кабинете. И, когда сквозь тишину Фокс услышала режущий слух дверной скрип, она была удивлена и напугана.        Благодаря коридорному свету она смогла разлечить знакомый силуэт юноши и его лицо, как всегда спокойное. Фокс, вновь забыв про сковывающие её руки и ноги верёвки, попыталась встать со стула и просто убежать любым способом, но единственное, что она смогла сделать, так это безуспешно дёрнуться.        — Здравствуй, Кор-де-ли-я. — он произносит её имя по слогам, пробуя на вкус, а Корделия неотрывно смотрит на него, с отвращением слушая бархатный голос. Она сжимает губы в тонкую линию и молчит, не отвечая.        Майкл усмехается.        — Как ты тут? — в ответ опять тишина, которая ничуть не раздражает его; наоборот, заводит и он медленно приближается к насторожившейся Фокс. Остановившись за её спиной, Лэнгдон наклоняется, опаляя горячим дыханием её кожу и спрашивает: — Молчишь? — она опять не отвечает, незаметно сглатывая и боясь даже пошевелиться в присутствии зверя.        Неожиданно, даже слишком, он хватает её за горло, сжимая с каждой секундой всё сильнее. Корделия хотела схватиться за его руки, попытаться что-нибудь сделать, но они были связаны и ей оставалось только хватать воздух, делать то, чего он хотел больше всего: цепляться за жизнь.        — Не хочешь что-нибудь сказать, Верховная? — спрашивает он, намерено делая акцент на последнем слове. Она бы ответила, но в этот раз не может – ещё не прекратил. — Не хочешь спросить, как я убивал твоих драгоценных девочек? Как мне нравилось смотреть на то, как они страдают от невыносимой боли и умоляют о быстрой смерти? — Фокс хочет реветь, но не может, не может дать ему ещё один повод для жестоких издёвок; он не лишит её гордости.        Он слишком неожиданно отпускает её и внимательно наблюдает, как жадно та глотает поступивший воздух и удовлетворенно улыбается.        — Ты вянешь, Корделия. — начал он. — Когда-то ты была прекрасной, ещё цветущей розой, ну а сейчас.. — он на время замолк, приближаясь к лицу Фокс и вглядываясь ей прямо в глаза, предварительно встав напротив. — ну а сейчас ты.. — он касается её губ своими, запускает пальцы в волосы и с силой сжимает, выдыхая последнее слово. — увяла.