Chase Atlantic - into it.
«Царем над собой имела она ангела бездны; имя ему по-Еврейски Аваддон, а по-Гречески Аполлион.»
Так думал Юнги — вот он, ангел смерти. Какое-нибудь фантастическое существо с фарфоровой кожей, кристально чистым голосом и изящными, тонкими плечами. С платиновыми волосами, покрытыми золотым порохом. Божий посланник, чистый и непорочный, тот, кому захочется отдать душу с потрохами. Тот, от руки которого не будет больно умирать.
Но никак не Чонгук. Не
его Чонгук, после трагической, глупой смерти которого Мин убивает себя снова и снова каждый чертов день. Выстреливает себе в висок тем самым проклятым револьвером Beretta stampede, а потом просыпается в холодном поту, осознавая, что реальность без него куда страшнее сна.
И Юнги уже искренне отчаялся, устал молить Бога о своем Чонгуке. Видимо, он согрешил. Он где-то оступился. Может быть тогда, 6 лет назад, когда он согласился на эту тупую игру в русскую рулетку на пару со своим возлюбленным, или когда Юнги нажал на курок в третий раз, и беретта не выстрелила. Может быть, он совершил ошибку, когда не смог остановить игру из-за заплетающегося языка, и мозги Чонгука украсили холодильник на кухне, получше всех магнитиков из хер-уже-помнит-их-каких-стран. Но всё же, Юнги уверен, что самая большая его ошибка заключается в том, что он не припрятал вторую пулю с точным выстрелом для себя.
Но вот он — Чонгук. Перед ним, на коленях, появившийся из ниоткуда, без крыльев, без фарфоровой кожи, без платиновых волос, но Юнги уверен, с тем же кристально ангельским голосом, как когда-то. На нём всё та же белая футболка, кожаная куртка и рваные голубые джинсы, как в тот день. Господи, у него даже шрам от пули на левом виске. И татуировка "YGJK" на тыльной стороне ладони.
Юнги настолько сильно накурился, что ему видятся мертвые люди. Точнее мертвый, в прошлом
и до сих пор любимый человек, с подозрительно теплой кожей. Юнги ощущает это, когда пальцы его Чонгука касаются его ладони, поднимаются выше к шее, а потом к губам.
И Юнги совершенно не удивлен. Более того, он довольно легко осознал это, его затуманенный разум ничуть не смутился присутствия уже как 6 лет мертвого пацана, и даже не постеснялся послать сигнал рту открыться и принять пальцы Чонгука внутрь, которые как и тогда, давным давно, все еще пахнут жвачкой бубль гум. Такой ребенок.
Что он делает? Подчиняется галлюцинациям. За это Юнги и любит наркотики: можно не стесняться надавливающих на язык подушечек чужих родных пальцев, выгибаться под блуждающими по спине и бедрам руками и бесстыдно постанывать, перешёптываясь с пустотой, делиться с ней именем своего мальчика.
Всё это ощущается настолько реально, что Юнги почти забывает о шести годах отчаяния, о гробе под двумя метрами сырой земли, о том, что он хотел с собой сделать сегодня вечером — в годовщину его смерти.
А он будто живой, дышит сбивчиво когда Юнги теряет пальцы в его темных волосах, играет с пирсингом в ухе, таким же, как у него самого, и почти забывает о своей цели. Затащить Юнги в ад, к себе. И ведь затаскивает, переплетает пальцы почти с нежностью, целует каждый из них, а потом все происходит быстро, но слаженно, так как должно быть. Юнги почти плачет под ним, скулит от смутного осознания, что это все, что угодно, но не реальность, и тянется за последним поцелуем.
Чонгук отстраняется ненадолго, не позволяя себя целовать, и дотягивается рукой до револьвера на тумбочке рядом с кроватью, заранее заботливо заряженным одной пулей, и скалится по-своему, вращает внутренний барабан и приставляет дуло к левому виску, аккурат на шрам, не прекращая втрахивать в кровать блондина под собой, выбивая из него скулёж и стоны.
Щелчок, и выстрела не происходит. Даже если бы выстрелило, он бы не умер во второй раз подряд по той же причине. Это глупо. И к тому же, Чонгук бессмертный.
Юнги распахивает глаза, перехватывает оружие и со скоростью света обхватывает губами дуло, попадая со второго раза на курок, даже не зажмурив глаза.
Мимо.
Грудная клетка поднимается, и Мин виляет бедрами, насаживаясь самостоятельно, пока Чонгук забирает у него ствол и прикладывает, опять же, к виску. Беретта не выстреливает в третий раз. Но, по закону жанра, всегда попадает в четвертый.
Так думает Юнги, пока перед глазами у него не проносится половина жизни, и пока его не заполняет жидкость, похожая на ту, что разбрызгалась по всему животу.
Чонгук прикрывает глаза и направляет пистолет к грудной клетке Юнги, прямо напротив сердца. Наклоняется к губам и прижимается в легком, нежном и немного детском поцелуе.
Щелчок, удар, звук выстрела, кровь на простынях, и пробитое пулей сердце: всё это проносится перед глазами демона, после чего наступает оглушающе громкая тишина. Длинные пальцы прикрывают парню веки, и Чонгук прощается с телом своего земного возлюбленного, целомудренно подарив поцелуй в лоб уже мертвого Юнги.
Его душа удобно расположилась в объятиях Чонгука, и тот несет её домой, к себе. В свой личный ад, где его так не хватало.
