Грязноволосая русалка из орлиной башни

      — Не шалите, эта книга должна вам понравиться, — отстранённый, но нежный девичий голос, Драко идёт по коридору, шатаясь, и нежданная компания не очень его радует. О, будь он сейчас в силах яриться, негодовать, просто в силах, он бы скривил лицо и тенями прошёл бы к неизвестной нарушительнице его одиночного променада до гостиной, прошел бы с недобрыми намерениями. Драко готов поспорить — это девчонка Лавгуд, полоумная Полумна. Поиздеваться над ней было бы прекрасным способом скоротать время до отбоя. Бесполезным, но прекрасным.       Но сил у Драко нет, и эмоций тоже — все их выпили недели работы над шкафом, жжение Метки и пылающая неизвестность, стоящая под самым хогвартским порогом, отбрасывающая тени столь мрачные, что смотреть в них было равносильно самоубийству. Он даже просил помощи — у единственного человека, у которого осмелился. Господин декан страшно ругался, но ни-че-го не сделал.              — Глава первая. О том, как дети ошиблись дверью. Повесть эта о том, что случилось, когда твой дедушка был маленьким. Она очень важна, потому что без нее не поймешь, как установилась связь между нашим миром и Нарнией… — Драко шёл недостаточно быстро, чтобы не слышать, как полоумная Полумна начала читать свою полоумную книжонку своим летучим галлюцинациям. Ведь кто еще осмелится слушать ее чушь?Может вызвать размягчение мозга.       И снова левую руку будто в кислоту окунули — Господин взывает к своим слугам. Не к нему, дрянному притворе Драко, но к другим, более могущественным, смолисто-грязным, чудовищным монстрам из-под детских кроваток.       Дрянной притвора дёрнулся от прошившей руку боли, прислонился к стене, медленно по ней осел. Точно напротив приоткрытых дверей пустого класса, откуда вещает свои бредни полоумная Полумна.Ноги не особо его держали.       Голос у неё тоже странный — размеренный, шелковистым туманом льющийся. Таким голосом надо петь колыбельные и рассказывать сказки пера Барда Бидля, а не вещать глупые маггловские выдумки. Драко хотел бы встать, захлопнуть двери и пойти, наконец, спать. Утром он проснется в таком же дне, но это уже другая история.              — В те дни Шерлок Холмс еще жил на Бейкер-стрит, а патер Браун еще не расследовал преступлений. В те дни, если ты был мальчиком, тебе приходилось носить каждый день твердый белый воротничок, а школы, большей частью, были еще хуже, чем теперь.       Драко отстранённо слушал, проваливаясь в чуждые образы — текст был такой же странный, как и чтица. Кто такие Шерлок Холмс и патер Браун? Где эта улица, «Бейкер»?              — Но еда была лучше; а что до сластей, я и говорить не стану, как они были дешевы и вкусны, — зачем тебя зря мучить. И в те самые дни жила в Лондоне девочка Полли Пламмер.       Он сидел на полу, привалившись спиной к стене, взглядом сверля пустоту. Эта Лавгуд, посмотри сейчас на дрянного притвору Драко Малфоя, с первого взгляда сказала бы, что он боится и сверхчеловечески устал. Так, что страх отошёл на второй план — «а вдруг кто застанет меня за подслушиванием маггловских сказок» стало вдруг смешным и абстрактным. Если бы у Драко были силы смеяться.              — Жила она в одном из домов, стоявших тесным рядом. Как-то утром она вышла в крошечный садик позади дома, и мальчик из соседнего садика подошел к самой изгороди. Полли удивилась, до сих пор в том доме детей не было, там жили мисс и мистер Кеттерли, старая дева и старый холостяк, – язык у этой книжонки… хорошо поставленный слог профессионального сказочника.       Голос полоумной Полумны звучал размеренным и напевным ручейком, будто не в воздух изливала маггловских премудрости, а сотне придирчивых слушателей. Хотя, быть может, так и есть — магглы же думают, что драконов не существует, почему не будет таких существ, вроде этих её нарглов, что сокрыты и от напыщенных своей просвещенностью волшебников?       Драко даже проснулся от такой мысли — слишком дорого сейчас может стоить даже мимолетное вольнодумство, слишком дорого. Но, ведь он уже потенциально похоронил себя просто тем, что сидит здесь недвижно, постыдно внимая чужим легендам? Домушник, украдкой подглядевший в окно за чужим уютом.       Но голос сумасшедшей чтицы будто баюкал ноющую агонию в руке, и это стоило даже большего, чем такая опасность. Можно будет попросить господина крёстного изъять эти воспоминания.              —…проход был пыльным, и темным, и холодным. Полли и Дигори ступали с балки на балку молча, только иногда шептали: «Теперь твой чердак», или: «Наш дом мы почти прошли». Они не споткнулись ни разу, и свечи у них не погасли, и дверцы в кирпичной стене они достигли, только на ней, конечно, не было ручки, потому что никто не входил в нее снаружи. Однако внутри ручка была, а снаружи торчал шпенек (такой бывает внутри шкафа).       Единственное, что резало слух в этой сказке, — кроме всего маггловского колорита, на который уже, если честно, плевать, — так это имя мальчонки. Точно очередной призрак на его совести, хотя к смерти чемпиона Драко и не был причастен. Лишь бесполезная капля той черной мглы, что убила Диггори.       Тупоголовый магглолюбец-хаффлпаффец, но умер нелепо и напрасно, послужив лишь дурацким знамением, непрочтенным посланием. «Глупцы!» — хотелось тогда заносчиво воскликнуть Драко, — «Впервые в этой жизни шрамастыйгриффиндурок прав, а вы так тупы, что сами загрызете своего обожаемого Избранного!»       Грустный смешок еле слышен был из его груди, а Драко так и задремал на ледяном полу — под ласковое убаюкивающее чтение из приоткрытых дверей заброшенного класса.              —…Он еще говорил, когда Полли коснулась одного кольца — и сразу же, без звука, исчезла. Дигори и его дядя остались одни. На сегодня всё, разлетайтесь, — Луна, тихо вышедшая в коридор с книгой в руках, удивлённо остановилась, смотря на парня, спящего, привалившись спиной к стене. Бусины на её платье и браслеты на тонких запястьях огласили коридор тихим деревянным стуком. Драко зашевелился, но не проснулся. Бедный.       Луна тихо подошла к нему, села рядом. Он не такой гадкий, когда не пытается никого обидеть. Почему вдруг снизошёл до стеснительного подслушивания украдкой? Знала бы Луна, что есть у неё такой придирчивый слушатель, читала бы «Алису в Стране Чудес» или «Волшебника Изумрудного города», и читала бы лучше. Нарглы — не очень требовательная публика, им лишь бы новую историю проглотить, да и насытиться до следующего книжного вечера.       Драко дёрнулся во сне, сползая почти на самый пол, подмял под себя левую руку в болезненном жесте и уронил голову Луне на плечо. Та и не дернулась. Пусть поспит, его мозгошмыгов кожей почуять можно, чтобы их увидеть, и спектрально-астральные очки не нужны — вот, вьются, звери, мефитическим туманом над висками, дергают за волосы и мысли, потроша кошмары. Бесенята.       Сидеть так было неудобно, плечи и спина затекали, но Луна не двигалась — что ей эти мимолетные неудобства, ведь даже язвительные слизеринцы должны иногда спать.       Но кошмары его не проходили — паническое бормотание невнятным эхом разносилось по коридорам, он постоянно дергался, будто убегал, Драко, кажется, даже носом шмыгнул. Луна, тревожно поглядывая на него, боялась его будить — мало ли, что взбредёт в его дурную голову спросонок? Мало ли тёмных заклинаний он знает?              — Нет, нет, не надо, пожалуйста!.. Я буду верно служить, только не трогайте их! Прошу! — первые его внятные слова из мешанины бормотаний, и по спине Луны побежали мурашки, будто она коснулась чьей-то чернильной, тщательно скрываемой тайны. Это видения, а не сны, и они его слишком мучают.              — Драко, проснись, это всего лишь сон, — Луна аккуратно тронула его за плечо, стараясь иначе не шевелиться. Тот дёрнулся, как ошпаренный, взвился, едва ли не вскакивая на ноги.              — Не смей прикасаться ко мне! — он мгновенно отодвинулся, хотя даже глаза не до конца открыл, — и давно ты за мной шпионишь, вуайеристка мордредова?!       Он не сразу вспомнил, как оказался на полу, в Основателями забытом коридоре, почему спал там, и при чем здесь полоумная Полумна. А когда вспомнил, готов был бы взъяриться ещё больше, но Лавгуд только смотрела на него, ничего не говоря, — сочувственно, но не жалостливо. Есть ещё в этом мире люди, не желающие его скорейшей смерти или собачьи-безотказной службы? Вздор же.              — Чего пялишься? — грубо и зло, один Мерлин знает, откуда у Драко взялись силы на язвительность — после этого недосна стало только хуже, тело затекло, голову ломило.       — Ты зря на меня злишься за то, что я тебя разбудила — тебе снился кошмар, — полоумная Полумна сменила позу, чуть подтянув колени к груди и опустив на них подбородок. Мало у кого хватило бы гибкости сидеть так, как будто это удобно.              — Дура, я злюсь не потому, что ты меня разбудила, а потому, что ты видела меня спящим, — Драко произнёс вслух, и прозвучало это как нелепейшая из нелепиц. Самому было бы впору засмеяться, и он не удивился бы, засмейся Лавгуд — все, кого он мало-мальски знал, рассмеялись бы, скорее всего. Даже книжные черви вроде Нотта или Грейнджер фыркнули бы презрительно, но никто не сказал бы с размеренным кивком «понимаю». Будто действительно она понимает, и понимает несоизмеримо больше и полнее, чем можно подумать. «Не от мира сего» в отношении Лавгуд звучало бы естественным эпитетом, констатирующим факт — она не здешняя.       Драко бы мог взъяриться на это странное ощущение её инакового превосходства, но вместо этого вдруг сам для себя неожиданно выплюнул:              — Извини.              — За что? — Луна действительно не понимала, за что этот странный Пожиратель просит прощения. Он ведь ничего ей не сделал, и даже его замечание было, наверно, уместно.       А он только фыркнул.              — Лавгуд, не притворяйся тупее, чем есть.              — Я не притворяюсь, объясни, пожалуйста, — было неподдельно любопытно, за что извинялся Малфой — такие, как он, не извиняются просто так.       Драко же был готов лопнуть от неловкости и злости на эту неловкость — последний раз он вообще что-то кому-то растолковывал о том, как он виноват, был лет в девять.       Если не считать экзекуций от Господина. Неприятно. Унизительно.       Точнее, было бы унизительно, если бы эта полоумная Полумна не смотрела на него, будто он должен рассказать самый редкий и неведомый никому факт об этих её мозгосморках. Никогда ещё Драко так внимательно не слушали.              — Я… сказал грубость, — со страдальческим вздохом выдавил он, — фактически, ты мне ничего дурного не сделала, и я не должен был так говорить. Скорее, даже помогла.       Драко почти физически корежило от такого публичного растолковывания собственных ядовитых порывов, пускай и публика вся — Полумна Лавгуд.       А она провела большим пальцем по губам в задумчивом жесте, кивнула куда-то в воздух, будто своим загадочным мозгошмыгам, и посмотрела Драко прямо в глаза.       — Тебе не за что извиняться. С моей стороны тоже невежливо было будить тебя, — странная девчонка, сумасшедшая. Но улыбается так светло-светло, будто мягкий серебристый Люмос. Она тянется в карман нелепого жакета, а потом совершенно детским жестом протягивает Драко на раскрытой ладони мешочек, завязки которого ослаблены. В нём — иссиня-черная голубика.       Драко же и сказать ничего не может от удивления. Он смотрит на ягоды, как на величайший абсурд в мире. Полоумная Полумна пожимает плечами, ставит мешочек на пол, между собой и Драко, берет оттуда несколько ягодок, кладёт их в рот и открывает книгу, до сих пор лежавшую слева от неё, что Драко видеть не мог.       Это напомнило ему о том вопросе, который он забыл задать.              — Кто такой Шерлок Холмс?       Лавгуд удивлённо подняла голову от чтения — даже удивление на её лице выглядело вежливым, но туманным и отстраненным. Будто ее не до конца вырвали из своих абстрактных мыслей.              — Шерлок Холмс… Великий детектив девятнадцатого столетия, — она мечтательно улыбнулась, будто смакуя саму идею, — я бы сказала, его можно назвать кумиром для настоящего Рейвенкловца — что ему нормы людей, что ему зло и добро, лишь Разум действительно ценен. Он расследовал самые загадочные преступления, какие находил в мире магглов, умирал и возвращался, и имел врага, ценившего его за ум, и лишь из-за этого решившего начать вражду.       Драко почесал нос. Всё у этих рейвенкловцев не как у людей — и враги у них выбирают друг друга за разум, и что-то интересное находит в мире магглов… Чушь.              — У тебя есть книга о нем? Я хочу почитать.       Луна улыбнулась, на её щеках нашлись нежные ямочки. Она выглядела, как маленькая девочка, взгляд её, все ещё туманный, был тёплым и каким-то родным, что ли.       Драко невольно улыбнулся в ответ, хотя и не особо планировал — рот будто сам разъехался в немного нервозной улыбке, а в груди потеплело.              — Да, у меня «Собака Баскервилей» лежит в комнате, — она взяла ещё пару ягодок, — пойдём?       Драко встал, одной рукой подняв мешочек, а другой опасливо придерживаясь за стену — все тело невероятно затекло. Ему мимолетно подумалось, что теперь он, наверно, пропал — и как Малфой, и как живой. Господин не обрадуется беседам с сумасшедшимимагглолюбками.       Но впервые за год Драко улыбался, а не ядовито усмехался, и он был бы готов платить, если бы под угрозой стояла лишь его жизнь.       Он поклялся себе, что едва возьмёт у Лавгуд эту неведомую «Собаку Баскервилей», которая о гениальном детективе Шерлоке Холмсе, попросит господина-никудышного-крёстного научить его разливать память по колбам.              Луна, видя, что её нового друга шатает, беззастенчиво забрала у него ягоды и закинула его руку себе на плечо.              Их бы никто не увидел в столь компрометирующей ситуации — ещё пять минут назад по коридорам Хогвартса разнесся удар невидимых часов, — отбой. Филч вышел на охоту, но полуночники его не боялись — Луна — потому что дружила с ним, а Драко, потому что просто уже не мог бояться. Хотя бы до конца этой ночи, но его предел горьких страхов испит до дна.              — Хей, полоумная Полумна, расскажи об этих твоих мозгошмыгах, — Луна странно глянула на него, не поворачивая головы. Может быть, её обидело такое обращение, но вернее всего, она поняла, что говорил это Драко скорее дружеским прозвищем, чем обидной кличкой. Вроде, как весь первый курс Блейз называл его «гадким слизяком», просто потому, что так однажды обратился к Драко кто-то из Уизли, и его это жутко насмешило. Но ведь с Блейзом они до сих пор, вроде как, дружны.              — И что же тебе рассказать, меченый? — Драко прошибло холодным потом, хотя его теперь часто и хуже величали. Он и не думал, что Полумна Лавгуд способна ответить, но тихо надеялся, что пока он нищенски спал у стены, левый его рукав не задрался. Что она назвала его так наугад, попав пальцем в небо.              Они шли уже порознь, слишком ему было неуютно в такой близости.              — Мозгошмыги, они невидимые. Но только когда их мало — стаи видны даже без спектрально-астральных очков. Они летают по воздуху, забираются людям в уши и вызывают размягчение мозга. Размягчением мозга – это когда тебе страшно или ты злишься, и как бы от этих чувств становится плохо. Иногда, размягчение мозга приманивает мозгошмыгов, иногда испуги и злости, всегда по-разному. У тебя их много, Драко. Мозгошмыгов.       Теперь она обернулась к нему, смотря сочувственно. Все такой же туманный взгляд, будто на глазах её всегда третье веко, как у водянистой лягушки или волоокой длинноволосой русалки из сказок, но, все же, давно Драко не помнил, чтобы люди смотрели так пронзительно. Те, которых он видел в Малфой-меноре, смотрели пронзительно-ужасно, панически боясь неминуемой кары за неподчинение Господину. Но они не в счёт.              — А что нарглы? — Драко взял из мешочка, покоящегося в руке Луны, пару ягод.              Не хотелось думать о мерзостях родного дома. Хотелось есть голубику со странной девчонкой и слушать о сказочных тварях, в существовании которых она не сомневается.              Они дошли до башни Рейвенкло в тихих беседах о морщерогих кизляках и фестралах, прерывающихся жеванием ягод.              Луна тихо стукнула бронзовым орлом по дубовой двери без засова и замка. Орёл, так же тихо, задал вопрос мелодичным женским голосом:              — Вообразите, что Вы плаваете в озере, и Вас окружают несколько голодных кельпи. Как Вы спасетесь?              — Зачарую их? — попыталась Луна, но дверь стояла недвижно.              — Перестану воображать? — голос Драко был немного хриплый и полный сарказма, он даже не рассчитывал угадать, просто решил пошутить. Но резное дерево расплылось перед ними молочным туманом, пропуская в гостиную Рейвенкло.              Луна вошла внутрь, к себе домой, и обернулась к гостю, приглашая. Она смотрела с некоторым уважением, если Драко правильно понял этот оттенок поволоки её взгляда.              — Подожди меня у камина, Драко, я сейчас, — она часто произносила его имя, пока они говорили. Именно по имени Луна к нему обращалась, хотя он и не разрешал. Она будто вообще и не знала, что за слово такое, «этикет», со всей своей иномирской непосредственностью обращаясь к людям так, как сама захочет. Ей — грязноволосой русалке из орлиной башни — будто чужды все людские законы, писанные и не писанные. Временами, Драко готов был бы душу продать за такое незнание.       Но ему нравилось, как она произносила его имя. Мягко, без особо выражения, но вместе с тем и ласково.       В гостиной Рейвенкло, на странность, только какие-то семикурсники в дальнем углу увлечённо резались в шахматы. Хотя после отбоя едва ли минуло полчаса, все словно вымерли. Драко это не удивляло — в последнее время запустение было и в его гостиной. Наверно, только какие-нибудь по-детски бунтующие гриффиндорцы не чувствовали мрачной тени, что с самого Турнира Трёх Волшебников стояла под школьными воротами. Плащ её развевался обрывками тьмы по ветру, с подбородка изредка капала единорожья кровь. Она заставляла коридоры стынуть даже в мае, а общие комнаты пустеть раньше обычного. Она заставляла инеем промерзать оконные рамы в самый яркий полдень, Метку на левой руке пузыриться стервозной болью.              Господин уже вскоре зальёт залы Школы чёрной венозной кровью, и первому вспороть запястья суждено Драко, по праву рода и младшего среди приговоренных подчиняться.       Но пока он будет сидеть перед бессильным камином в рейвенкловской, стылой гостиной, и ждать девочку с маггловской книгой.       

В полдень следующего дня Исчезательный Шкаф был готов.