a m o r o d i u m

август мною всегда был ненавистным. жизнь, и без того паршивая, постоянно шла под откос именно в этом месяце, и две тысячи восемнадцатый не стал исключением, — я заметил тебя. думаешь, не видел тех взглядов, что словно рентген сканировали, изучая каждое мое действие? ты наблюдал за любым шагом и очередным вдохом, за моими промахами, за моими успехами. и в твоих глазах я всегда видел одно — одержимость. чем? — желанием. желанием прикоснуться ко мне, заговорить, узнать как дела и ел ли я сегодня. я заразился твоей одержимостью, заболел ей, получив осложненную форму, которая, черт возьми, не подлежит лечению, и вот серая стена у кровати завешана твоими фотографиями. ты, к слову, чертовски красив, но цепляет даже не внешность. ни эти темные и выразительные глаза, ни густые смолистые волосы, в которые я просто был обязан запустить руку, чтобы убедиться в их мягкости, все намного проще, но в то же время сложнее, — цепляет твой заразительный смех, который я больше жизни люблю. я, кстати, думал о нем, когда писал тебе тогда. быть честным, по-началу меня оно даже раздражало, ну, вот это твое жизнелюбие и позитив, которым не хватало место в тебе, хрупком и маленьком человечке. поэтому ты вечно одаривал ими окружающих, вызывая у людей столь бесячую меня улыбку? неважно, потому что потом я смирился и сам заулыбался. очень было подло с твоей стороны так смешить меня, щекотка — это, все же, не шутки. дальше — больше. мы перестали понимать, что значит личное время и дни напролет проводили вместе, лежа у меня на кровати, в свете дешевой гирлянды, купленной тобой в супермаркете по акции, у той самой стены с фотографиями, и ты рассказывал мне всякие до жути нелепые истории из жизни, например, как однажды упал при парне, который тебе нравился, как было неловко, и как тот дебил смеялся, а я лишь внимательно слушал… не то, чтобы мне было интересно, нет, дело в том, что не слушать тебя — невозможно, и вот тогда, в тот самый момент, я понял, что влюблен. не уверен, до самой ли смерти, но того, что я чувствовал, было уже более, чем просто достаточно. — Мин Юнги, будешь ли ты моим? — ни разу не обдуманное предложение, абсолютно спонтанное и внезапное, даже для меня самого. это — лишь эмоции, их влияние на меня и мои слова, — не чувства, но я все равно не жалею и никогда не жалел, потому что это было самое верное решение, самостоятельно принятое мною за доселе прожитую жизнь. — Буду. влюбленные улыбки на лицах обоих и красная ниточка на безымянном пальце вместо кольца. тот самый чистый момент счастья, запечатленный поцелуем в нашей памяти. сейчас я понимаю, что уже тогда испытывал многое к тебе, и любовь есть в том списке. но больше ничего не шло также чисто и гладко. наша дорога жизни, — прежде идеально ровная белая полоса, превратилась в серую и побитую линию, по которой мы все равно продолжали следовать. ты раздражал меня. тем, что постоянно все ронял; тем, что всегда постукивал ногой по столу во время завтрака; тем, что напевал в душе; тем, что дышал и существовал в общем. и я не знал как это остановить, мне было искренне страшно за то, что в один момент я не выдержу, взорвусь и морально растопчу тебя. за что? за свою любовь, которую я все никак не мог окончательно принять. я тебя ненавидел. лишь спустя какое-то время, словно гром среди ясного неба, на меня свалилось осознание: мин юнги с рождения выведено у меня на запястье невидимыми чернилами. ни стереть, ни выжечь, ни срезать, — мы принадлежим друг другу всецело и без остатка. каждая твоя клеточка, каждый твой атом — мои по негласному праву. ты — мое. понять и принять — сложно, гораздо сложнее чем просто отрицать, но я попытался. ради тебя, между прочим. и знаешь, каков результат? у меня получилось. я впустил тебя в свое сердце, разрешил там расположится и крепко-накрепко запер дверь. теперь тебе точно некуда деться от меня