forecast weather divine

But if breathing's harder As we get farther Forecast weather divine But if waiting's torture I'll take another one For you I'll take another one You're still on my mind

Прогноз погоды утверждал, что ливень кончится после обеда, но этого так и не происходит. Плотная пелена дождя заволакивает улицу за окном, и Гарет Саутгейт без особой жалости меняет свои планы на вечер — он не прочь остаться в квартире. Лондон с его шумом и спешкой не особо привлекал его и в молодости, а сейчас он и вовсе предпочитает не находится здесь дольше необходимого, но завтра у него дела, а значит, возвращение домой подождет. Он режет овощи, когда телефон звенит сообщением, и Гарет, бросив взгляд на экран, чувствует, как сердце пропускает удар. Гарри. Гарет не планировал с ним видеться в ближайшее время, в идеале — до следующего перерыва на сборные. Там не будет смысла сторониться и держать дистанцию, они все равно неизбежно окажутся рядом. Гарет снова будет пропускать светлые волосы через пальцы, а Гарри снова будет отзываться на каждое прикосновение. Но сейчас… Сейчас расстояние — это то, что необходимо им обоим, и Гарри прежде всего. На последних сборах тот смотрел в самую душу, будто знал обо всех планах своего тренера, но не сказал ничего, и в прошлый раз, когда Саутгейт был в Лондоне, он честно ждал сообщения, звонка, чего-нибудь. А вот сейчас — нет. И наверное дело в этом. Он знает, что делает ошибку, когда берет телефон и пишет в ответ адрес. К семи ливню всё еще поровну, что говорил прогноз сегодняшним утром. Саутгейт малодушно надеется, что Гарри не придёт: от тренировочной базы Тоттенхэма сюда — не меньше полутора часов залитых улиц и лондонского трафика. И всё же, когда раздается трель звонка, екает что-то внутри одновременно радостью и тревогой. — Привет. Гарри стоит на пороге, и с него льет. Он мокрый до нитки, словно добирался от базы пешком. Волосы, прилипшие ко лбу, капли воды на лице, тяжелая, промокшая одежда и настолько несчастный вид, что Саутгейт не сразу соображает ответить — просто смотрит. — Гарри… — Чертов таксист высадил меня в начале улицы, — поясняет тот негромко, стреляя быстрым взглядом, — Пустишь? Он заходит, оставляя темные следы на входном коврике, явно замерзшими пальцами пытается подцепить молнию, хмурится, сводя мокрые брови. Гарет замирает рядом, оглядывая его. Чертов дождь будто смыл солнечную мягкость, которая всегда окружала внешне хмурого Кейна, оставив лишь опущенный нос и сутулые плечи, и это слегка выбивает из колеи. Через пару секунд безрезультатной борьбы Кейна с молнией Гарет решает, что с него хватит. — Так, — он осторожно вмешивается в процесс, помогая расстегнуть замок, после чего кладет ладонь на чужое плечо и мгновенно чувствует, что куртка и ткань под ней промокли безнадежно, — Ты сейчас быстро в душ и греться. Еще мне не хватало вывести тебя из строя в разгар сезона. Последний раз, когда я проверял — сушилка работала, закинешь туда вещи. А я попробую найти тебе что-то, подходящее по размеру. Гарри шмыгает носом совсем по-детски. — У меня есть футболка в сумке. — Ну и отлично, — он еще раз сжимает твердое плечо пальцами и отпускает, убирая руки за спину. Гарри до боли хочется обнять, но Гарет говорит себе, что это может подождать, пока с того не будет течь, словно он по дороге упал в Темзу. Подумав, он ставит еще и чайник — меньше всего ему нужно, чтобы Гарри действительно подхватил пневмонию. Руки действуют на автомате, но мысли далеко. Собственное решение держать между ним с Гарри как можно большее расстояние вне национальных сборов напоминает о себе неприятным холодком. И можно говорить себе, что это безрассудный Кейн все испортил — написал, приехал, толкнул это колесо вновь — только самому себе Гарет врать так и не научился. Он думал о Гарри с того момента, как приехал в Лондон. Да и до этого, конечно. Он упускает момент, когда дверь ванной хлопает, но успевает услышать шаги, а в следующий момент крепкие руки скользят поперек живота, и к спине прижимается теплое тело, еще пахнущее душевой водой и мылом. Гарри обнимает его совсем не крепко, но как-то отчаянно, сгребает в кулаки ткань домашней футболки на боках и утыкается носом, капая водой с волос за шиворот. — Я скучал, — еле слышно, горячим выдохом у основания затылка, и у Саутгейта тянет что-то в груди в ответ на это — болезненно, совестливо. Он разворачивается — Гарри послушно разжимает руки, отступает, словно думает, что Гарет пытается отстранить его от себя, дурной — чтобы притянуть его к себе по-настоящему, обнять, наконец, крепко. — Я тоже. Я тоже. Гарри расслабляется в его руках не сразу. Сначала каменеет под ладонями, но через мгновение его вдруг словно отпускает. Он льнет навстречу, утыкаясь лицом в сгиб шеи, и вдруг шепчет фразу на грани различимого, от которой у Гарета перехватывает внутри, пережимает сердце ледяной хваткой. Гарет отстраняется, ловит лицо Кейна в ладони, только чтобы еще раз поразиться усталой, пасмурной грусти в его глазах. Может, и не этот проклятый дождь всему виной, и не таксисты, которые вдруг начали высаживать людей не по адресу… Произнесенные слова все еще звенят в голове, и Гарет находит лишь один способ им противостоять. Первый поцелуй получается терпким и крепким, как свежий кофе. Следующий — уже мягче, тягучий и знакомый, и губы Гарри оказываются на вкус как вода, когда он размыкает рот. Это не впервые, всё это уже было, и все же удерживая лицо Гарри ладонями, чувствуя, как он подается навстречу, Гарет вновь чувствует бегущую по загривку дрожь предвкушения и ужаса, как в первый раз. Тогда, когда он впервые поцеловал Гарри, в номере было темно, будто за окном и не разливались белые ночи, и он чувствовал себя, будто прыгает со скалы. Сейчас то же самое, даже больше, и что самое ужасное — он тащит Гарри за собой. Рядом свистит закипая чайник, и Гарет регистрирует щелчок самым краем сознания. — Тебе нужен горячий чай, — говорит он, отстраняясь. Гарри коротко качает головой, поднимая взгляд. — Не хочу чай. Тебя хочу. У них уже был секс торопливый и неловкий, был медленный и осторожный. Были быстрые встречи на тренировочной базе сборной, когда не хватало сил дождаться конца дня. Сейчас всё тяготеет к третьему: нетерпение Кейна очевидно по тому, как он касается, и целует, и льнет. Но Гарет навязывает ему медленный темп. В конце концов, у них есть целый вечер впереди, а он любит, когда Гарри распадается на части под его руками, плавится и теряет разум. Кажется, ему сейчас очень это нужно. Гарри послушно принимает правила: позволяет снять с себя футболку и штаны (которые ему коротки, но за неимением лучшего) и ложится спиной на покрывало, глядя снизу вверх из-под полуприкрытых век. Гарет оглаживает светлую кожу с редкими веснушками и родинками — грудь, живот, бока — чувствует, как ходят под рукой мускулы и как выгибается юноша навстречу контакту. Гарри вздрагивает еле заметно, когда Гарет ловит губами жилку на шее, одновременно пальцами прижимая сосок, и подается тут же навстречу чужому телу, трется пахом о пах. Нетерпеливый. Гарет удерживает его бедро свободной рукой, пригвождает к кровати, и Гарри покорно замирает, только смотрит блестящими, жадными глазами и закусывает губу. — Не спеши. — Да, тренер. Гарет невольно усмехается ему в губы. — Прямо сейчас я не твой тренер… И вдруг понимает, что Гарри улыбается ему — своей смущенной улыбкой — впервые за вечер. — Хорошо, тренер. — Тебя это заводит, я понял. Запомню на будущее. Гарри, может, и хотел бы что-то сказать, но Саутгейт не дает ему этого сделать. На первое прикосновение Гарри реагирует лишь сиплым вдохом, но таким, будто он и не дышал до этого вовсе. Гарет знает, как заставить Гарри стонать, и он собирается сделать именно это, и ему нравится, как с каждой секундой Гарри открывается под его прикосновения всё сильнее. В нем с порога была какая-то настороженность, и Гарету нравится видеть, как она исчезает с каждым мягким поцелуем, с каждым выведенным на коже узором. Его взгляд следует за лицом Гарета неотступно, как тело — за его руками. — Пожалуйста… Гарет дает ему желанное трение, оглаживает возбужденный член, обводит головку большим пальцем, отчего у Гарри дыхание сбивается, и, кажется, все-таки срывает тормоза. Он тянет мужчину на себя, гнется под касание. — Тише, тише. — Хочу тебя. Гарет мягко улыбается, глядя на него. — У тебя тренировка завтра. — Не с утра, — у Гарри непривычно серьезные для постельного разговора глаза, серьезные и голодные, вместо привычной ясности в них — буря и лихорадка, — Гарет… — Хорошо, подожди… Он бы соврал, если бы сказал, что ему не нравится, как когда он возвращается, Гарри разводит колени, позволяя ему устроиться между них — нравится, пробирает жаром по позвоночнику, заворачивая спираль возбуждения туже. В штанах уже давно тесно, горячо, но вот так сразу нельзя. Смазка в руках прохладная, Гарет греет её между пальцев. Гарри наблюдает за его манипуляциями из-под ресниц — что на самом деле не помогает ни черта, только руки дрожат — а на осторожное вторжение скользких пальцев, откидывает назад голову и выдыхает куда-то в потолок. Гарет толкается внутрь сразу двумя, внимательно следя за каждой реакцией, каждой дрожью, другой рукой оглаживая налитый член и отвлекая от неприятных ощущений. Горячий, податливый. — Мне нравится как ты выглядишь… на моих пальцах, — сообщает он, толкается глубже, давит, и Гарри, который, кажется, пропускает от этих слов вдох, ахает громко, откидываясь затылком на покрывало. Колени у него разъезжаются совсем, и Гарет видит, как дергается кадык, когда он сглатывает очередной стон. — Если ты стараешься быть тихим — не нужно. Еще одно движение и новый стон, который Кейну не удается удержать, хотя он явно старается. — Гарет, давай уже. Я готов, я… так сильно тебя… — Сейчас, сейчас. Гарет целует его вздернутое колено, избавляясь от последней одежды, тянется за квадратиком презерватива и, наконец, вжимаясь как можно ближе, въезжает осторожно внутрь, в самую тесноту. Гарри умудряется и зашипеть, и застонать одновременно, вздрагивает, но прогибается в спине и руки на плечи закидывает, пока его тело постепенно поддается, расслабляется. Гарет начинает неторопливо, позволяя ему привыкнуть, и только потом начинает двигаться быстрее, уже не желая сдерживаться. Гарри цепляется за него, обнимает почти до боли, смотрит темными расфокусированными глазами и стонет, когда Гарри тянет его колено выше, заставляя раскрыться, и толкается сильнее, до звезд перед глазами. — Не останавливайся, — он произносит на выдохе, впиваясь пальцами в плечи, — Пожалуйста, просто... Гарет не то, чтобы собирался, он вряд ли смог бы, даже если бы захотел, и утягивает его в мокрый беспорядочный поцелуй, от которого Гарри, кажется, плывет окончательно. Его член трется между их телами, и он кончает, жмурясь и выплескиваясь себе на живот. Гарет следует за ним через пару движений с низким стоном в его ключицу и пальцами, до боли сжатыми на его бедре. Он лежат так, переводя дыхание, пока Гарет не осознает, что Гарри, должно быть, тяжело. Он осторожно отстраняется, стягивая презерватив, и за неимением лучшего использует сбитое к самым ногам покрывало, чтобы привести их обоих в порядок, пока сперма не высохла. У Гарри грудная клетка ходит ходуном. Он понятливо двигается, и Гарет молча ложится рядом, поглаживая его по бедру, где еще видны красные следы от его собственных пальцев, и позволяя ему прийти в чувство. И не замечает, как сам проваливается в сон. Гарет выныривает из дремы резко. Едва ли прошло больше часа. Гарри, кажется, спит, бессознательно обнимая подушку и демонстрируя лишь спину с россыпью родинок и светлый взъерошенный затылок. Очень хочется провести рукой меж его лопаток, пересчитать позвонки. Но Гарет не хочет его разбудить, поэтому осторожно встает и идет в душ, на ходу подбирая одежду. Горячая вода смывает сонливость, но никак не ощущение рук Гарри на его плечах и память о его низких стонах. Черт знает, что с этим делать. Он доходит до кухни в раздумьях и, включая чайник второй раз за вечер, вдруг снова вспоминает, что этот день должен был закончиться не так. Не с Гарри у него в кровати, его курткой на вешалке и его вещами в сушилке. Не с Гарри, чутко реагирующим на каждое прикосновение. Гарри с темными, больными глазами, которых Гарет давно уже у него не видел — и, если честно, предпочел бы не видеть еще столько же. Не так. Дождь немного утих, но еще не закончился, хотя в темноте за окном этого не разглядеть, только по стеклу изредка пробегают вниз ручейки. Гарет отстраненно думает, как Гарри шел под дождем, и какого черта он не заставил таксиста подъехать ближе, и есть ли в этой квартире зонт, чтобы всучить Гарри с утра, если погода так и не улучшится. Чужие шаги слышны в коридоре, и Гарет оборачивается к двери, ровно чтобы увидеть в проеме кухонной двери Кейна. — Не хотел тебя разбудить. — Ты не разбудил. Саутгейт двигается, чтобы освободить ему место на кухонном диванчике. Гарри молча садится рядом и каким-то образом мгновенно оказывается слишком близко: Гарет обнимает его через плечи, и Гарри охотно льнет навстречу, сцепляя руки в замок у него на боку и утыкаясь лицом куда-то в шею. — Тебя сегодня так и тянет обниматься, — замечает Саутгейт и, прежде чем тот успевает отстраниться, добавляет, — Я не против. Просто обычно у нас нет на это времени. Обычно у них едва есть время отдышаться, продолжает он мысленно. — Тоже так подумал, — бубнит Гарри ему в шею. Гарет чувствует размеренные движения его грудной клетки и горячее дыхание — каждый вдох и выдох. Он снова вспоминает тихие слова, которые сказал ему Гарри здесь на этой кухне, и решается. — Гарри… — М-м? — О том, что ты сказал сегодня, — он вздыхает, — Что ты думал, что я больше не хочу тебя… видеть, быть рядом… тебя. Это не так. Произнесенные громко, слова режут еще больнее, чем сорвавшись тогда еле слышно с губ Гарри. «Думал, ты больше не хочешь меня». То, о чем он думал, чего боялся. Тем важнее сказать, что это настолько же не соответствует действительности, как обещавший ясное небо утренний прогноз. За окном льет, и это единая правда. Гарри приподнимается, чтобы их лица оказались на одном уровне, смотрит серьезно и внимательно. Гарет осторожно касается костяшками его скулы, зарывается пальцами в волосы. Гарри принимает ласку молча, но ему явно нравится. В такие минуты легко забыть, что он капитан национальной сборной и один из лучших нападающих в мире — он кажется просто мальчишкой, которого угораздило влюбиться в тренера. — Проблема в том, что я хочу тебя слишком сильно. Быть с тобой, быть рядом. И я хотел дать тебе немного свободы от этого. Гарри опускает глаза туда, где его собственная ладонь лежит у Гарета на животе. — Я сам попросил таксиста высадить меня раньше, — сообщает он, — Не был уверен, что ты действительно ждешь меня. — Я так и понял. Не делай так больше, — Гарет привлекает его к себе, чтобы мягко поцеловать сжатые губы. Гарри отвечает не сразу, но потом тянется уже сам. Прикосновений и поцелуев становится слишком много, диванчик явно маловат для этого. Гарри видимо решает так же, потому что вдруг спускается на пол, не глядя подсовывая себе под колени подушку, и въезжает плечами между бедрами мужчины. Гарет невольно усмехается, позволяя ему этот маневр, и расставляет шире ноги, продолжая мягко гладить по волосам. К виду Гарри между своих ног, к его взгляду исподлобья и изгибу рта привыкнуть невозможно. Гарри же целеустремленно лезет руками под его футболку, склоняется, касаясь кожи губами, носом и щетиной, ведет дорожку вниз до кромки штанов и тянет ткань вниз, высвобождая полувозбужденный член. — Тебя не обязательно, — на всякий случай уточняет Саутгейт, потому что как бы ему ни нравилось то, что Гарри умеет делать ртом… Если Кейну кажется, что он должен что-то делать — спать с ним, или слушаться его, или еще черт знает что — чтобы Гарет его не отталкивал, ему следует знать, что это не так. — Я хочу, — жарко дышит Гарри ему в живот, прежде чем, наконец, накрыть ртом. Он делает всё увлеченно и неторопливо: сначала обхватывает губами головку, обводит языком, потом ведет языком вниз, помогая себе рукой, и только потом берет в рот полностью, наползая влажными губами. Он знает, как сделать так, чтобы у Гарета поджимались пальцы и стопорило дыхание, успел запомнить, выучить. Гарет изо всех сил держится, чтобы не подаваться ему навстречу, без нажима перебирает пальцами волосы на затылке. Гарри двигается и сам так хорошо и правильно, читая каждую реакцию, и пропускает в горячий рот как можно глубже, пересчитывая языком проступающие венки. — Черт, Гарри… Кейн, умный мальчик, принимает это как поощрение, двигается так, что Гарет понимает, что долго не протянет. Они оба чувствуют, когда Гарет близок. Гарри сильнее обхватывает губами ствол, не прекращая двигаться, и только широкие плечи вздрагивают, когда ему на язык попадают капли. Только пару секунд спустя Гарет понимает, что продолжает бессознательно гладить пальцами шею Гарри от линии волос до выступающего позвонка, пока тот тяжело дышит, уткнувшись лбом ему в живот. — Гарри, ты как? — Просто дай мне минутку, — хрипло, жалобно выдыхает тот, и Гарет только сейчас замечает, что он быстро ласкает себя, запустив руку под резинку трусов. — Иди, иди сюда, — Гарет беспрекословно тянет его к себе, вынуждая подняться и нависнуть над собой и заменяет его руку своей — осторожно обхватывает горячий, налитый член и начинает двигать в том же уверенном, быстром темпе. Гарри не то всхлипывает, то не то стонет сверху, упираясь дрожащими руками в спинку дивана по обеим сторонам от головы Гарета. У него темные глаза с огромными зрачками и покрасневшие губы, с которых срывается стон, когда Гарет особенно правильно поворачивает ладонь, подводя к самой грани. — Давай, Гарри, сейчас. Давай, мальчик мой. В ответ тот жмурит светлые ресницы, вздрагивает и послушно кончает в чужой кулак с низким, вымученным стоном. Гарет заботливо пережидает, потом дотягивается до стола, где очень предусмотрительно были оставлены салфетки. — На кухне есть все, что нужно, очень удобно, — улыбается Гарри, словно читая мысли, и почти падает рядом с ним, довольный, расслабленный. Счастливый. — Только диван маленький, — Гарет кивает на ногу, которую тот оставил переброшенной через его колено. Гарри усмехается лениво, и его ясные глаза блестят, когда он двигается ближе. — В той подсобке в Севилье вообще не было дивана… Гарет скользит ладонью ему на шею и, привлекая к себе, мягко сцеловывает эту солнечную, теплую улыбку с его губ. — В Севилье и без дивана было хорошо. Хочешь чай? — Да, пожалуйста.