Painful Nostalgia

      Холодный воздух залетает через открытую форточку, лёгким невидимым туманом оседая на пол, и морозит болезненно бледную кожу, из-за чего на ней появляются крупные мурашки, гусиной кожей покрывая дрожащее тело. Наручные часы показывают второй час ночи, время будто застыло на одной минуте, совершенно не желая идти дальше, остановилось, и больше не слышно мерного стука часовых механизмов, отбивающих каждую секунду людской жизни.       В помещении темно и по-мёртвому тихо, из ванной доносится лишь шум работающей стиральной машинки, запущенной около получаса назад и стирающей одну единственную рубашку. Тёмноволосый парень в лёгкой футболке и простых домашних шортах сидит на высоком подоконнике в собственной двухкомнатной квартире и рассматривает редкие капли осеннего дождя, стекающие по холодному мутному стеклу.       Ни звёзд, ни луны этой ночью не видно, только непроглядная тьма и хмурые тучи, скрывающее и без того чёрное небо. Как ни странно, он любил такую погоду, особенно, когда не надо никуда идти и промокать до нитки на улице. Он всегда сидел на этом месте с большой кружкой кофе в худых вечно мёрзнущих руках и с лёгкой и изящной улыбкой на красивых губах наблюдал за суетящимися внизу людьми, что так сильно напоминали муравьёв с высоты девятого этажа.       Он ёжится, отгоняя подальше ненужные сейчас, но такие тёплые воспоминания. Желудок урчит, отчаянно требуя хоть какой-нибудь пищи, и Кихён, потянувшись, нехотя поднимается с насиженного места. Спина резко стреляет, поэтому он не сразу может сдвинуться в сторону, сначала приходится кое-как размяться и едва пройтись рукой по ноющим позвонкам. Почти так же, как делал он, когда Ки в очередном приступе сгибался в три погибели и был не в силах сделать и шага дальше.       Отполированный холодильник стерильно чист и изнутри, на его стенке, стоит лишь одинокая пачка нежирного молока. Зачем он его каждый раз покупает, если у него жуткая непереносимость лактозы? Он ужасно растерян и не может сосредоточиться на чём-то одном, делая это скорее по привычке, чем со специальным умыслом.       Ледяными негнущимися пальцами он всё же ставит чайник на плиту и ждёт какое-то время, пока вода закипит, достигнув нужной температуры. Шкафчики пусты, будто только из магазина, и лишь на самой высокой полке виднеется нетронутая упаковка со всеми забытым печеньем, но как бы он не тянулся, роста ему явно не хватало. Подставив стул и встав на носочки, он всё-таки достаёт последнюю съедобную вещь во всём доме и обещает себе, что завтра после своей работы обязательно зайдёт в супермаркет и купит что-то более полезное. Раньше этим занимался он, ведь ему как раз было по пути.       Пакетик чёрного чая находится сам, стоит лишь отодвинуть второй ящик слева. Он глубоко вдыхает яркий аромат шиповника с апельсиновой цедрой, что мягко обволакивает лёгкие, перенося сознание в более тёплое и счастливое время года.       Телефон издаёт последний, предсмертный писк, прежде чем выключиться. Кихён совсем забыл его зарядить, хоть это и неудивительно, ведь сегодня он даже не заходил в спальню, в которой из розетки торчало целых два зарядных устройства.       Маленький кусок отламывается от размякшего в кипятке печенья и падает на дно чашки, превращаясь на дне в песчаную пыль. Он медленно пережёвывает свой поздний ужин, запивая его крепким и совершенно несладким чаем.       Маленький стол на двоих, как и вся квартира, вылизан до блеска. Пол, если провести по нему пальцем, заскрипит от стерильной чистоты. Больницы бы мыли так же, как он в своей квартире натирает полы. На дух не переносит грязи и пыли, хотя всю эту неделю ни одна соринка так и не появилась в зоне его видимости. Тут уже некому разводить бардак.       Складывая посуду в моющую машинку, он её не включает — внутри только пара кружек да одинокая тарелка, и не имеет никакого смысла тратить электричество и воду на такую мелочь.       Спальня встречает своего хозяина такой же абсолютной тишиной и полумраком, как и вся квартира, в общем-то. Он щёлкает ночником и наконец подключает мобильник к зарядке. Экран сразу же загорается, включаясь, и через минуту показывает пару непрочитанных сообщений с работы и от кого-то ещё. Но от него ничего нет. Тишина. Остальное неинтересно.       Кихён откидывается спиной на подушки, вдыхая цветочный аромат чистого белья. В ноутбуке его всё ещё ждёт незаконченная и абсолютно сырая статья, которую за него никто не допишет и до разума не доведёт, но он с каким-то маньяческим удовольствием откладывает это на завтра, ведь снимков к ней ему ещё не прислали. Он бы и сам поехал и снял этих буржуев на их ежемесячном корпоративе, если бы ему не было так лень. Так всепоглощающе всё равно и пусто внутри. Потому что он везде видит его, куда бы ни пошёл и что бы ни делал.       Работа по специальности от тревожно надвигающейся апатии спасала мало, как и некогда любимое хобби — фотоаппарат уже неделю лежал на полке, поблёскивая в темноте выключенным экраном.       Он переворачивается на другую сторону двуспальной кровати, проходясь взглядом по соседней прикроватной тумбочке и стулу, на котором висит аккуратно сложенная и постиранная сиреневая пижама. Его пижама.       Он тяжело вздыхает, закрывая глаза, пытаясь выгнать замучившие его мысли. Как бы ему хотелось просто затеряться в этом мире, раствориться в воздухе и забыть обо всём, что было. Только вот не получится, ведь он единственный, кто ни о чём не забыл.       Куда ему идти? Где искать?       Долгожданный сон приходит медленно, затаскивая в свои объятия уже под утро. Звонок в дверь заставляет его недовольно поморщиться и приоткрыть один глаз. Он точно знает, что в семь утра к нему не мог прийти он, а на остальных обычно как-то всё равно.       Звонок повторяется несколько раз подряд, и он встаёт, дабы открыть и впустить уже этого незадачливого раннего гостя. Прямо так, во вчерашней помятой одежде, и всё равно, если честно, кто стоит за дверью. — Ю Кихён, солнце проснулось, и ты должен проснуться! — громкий голос друга за стенкой совершенно не прибавлял бодрости, появилось лишь стойкое желание просто развернуться и пойти обратно в свою комнату, дабы досмотреть очередной сон-воспоминание с его участием. — Минхёк, если ты ещё хоть раз припрёшься в такую рань, то я съеду и не скажу тебе новый адрес.       Дверной замок щёлкает, впуская в квартиру высокого молодого человека в утеплённом пальто и с тяжёлым пакетом в слабых только на первый взгляд руках. — Ага, съехал бы, не рассказывай мне сказки. Ты слишком болен им, Кихён-ни.       Ю, пропустив эту реплику мимо ушей, с отсутствующим выражением лица наблюдает, как гость раздевается и проходит на кухню. Грохот, последовавший после этого, заставляет Ки лениво двинуться за другом, чтобы проследить, как бы он не покалечился. В это время Хёк выкладывает свежие продукты из пакета и что-то бурчит себе под нос, расставляя их по местам. Но Кихёну потом всё равно придётся перекладывать. — Так и знал, что ты не ходил в магазин. — Мне не за чем. — Ты теперь без него питаться вообще не будешь? — Не знаю, — Кихён равнодушно пожимает плечами и присаживается за стол, устраиваясь поудобнее для сна с открытыми глазами. — Ты доделал статью? — Нет, жду, пока Чангюн скинет мне снимки. Кажется, у него с ними возникли какие-то проблемы. — Ну, пробраться на корпоратив в такой известной компании довольно проблематично, а тем более заснять то, чем там занимается их главный исполнительный директор. Это же было только вчера, дай пареньку время, — Минхёк включает плиту, ставя на неё сковородку, и разбивает яйцо в миску. — Он не в первый раз задерживается, как бы об этом не прознало начальство. — Хочешь его сдать? — Хёк удивлённо поднимает брови, оборачиваясь к другу. — Нет, этот ребёнок слишком мил, я хочу с ним работать и дальше. Просто нужно привить ему пунктуальность, а то она у него на две ноги хромает. — Не замучай беднягу. — И не собирался.       Через пару преступно долгих минут перед ним опускается тарелка с ароматным омлетом и жареным беконом, а Мин садится напротив со своей порцией, откидывая назад светлые пряди лезущих в глаза волос. — Он так и не написал, да? — Ага, — бурчит Кихён. Уточнения не нужны, когда прекрасно знают, о ком сейчас идёт речь. И Ли понимает, что все мысли Ю только об этом. — Ты думаешь, что у него всё ещё.? — Больше чем уверен, — перебивает Кихён и закидывает большой кусочек мяса в рот, показывая, что на этом их разговор окончен. — Как ты умудрился испортить обычную яичницу, придурок? — Кихён недовольно цокает, отталкивая высокого парня от плиты. — Йа, ничего не испортилось, просто слегка пригорело. — Да она же вся чёрная, бездарь! — Ю кидает испорченную сковородку в помойное ведро и мысленно пытается досчитать хотя бы до восьми, чтобы случайно не прибить несчастного кулинара. — Не злись, Ки, я больше не подойду к плите, ладно? Оставлю готовку на свою жёнушку и пойду зарабатывать деньги, как истинный мужчина в нашей семье. — Ах ты! Я тебя убью, дурак! Какая нафиг жёнушка, ты издеваешься?! — Ки хватает чистое полотенце и легонько бьёт им по пепельным волосам, чувствуя себя ужасно глупо и в принципе по-идиотски. — На правду не обижаются, — Хёнвон скрывается в коридоре, злобно гогоча на всю квартиру, оставляя Кихёна с красными от смущения щеками в одиночестве глотать воздух, как рыба, молча открывая и закрывая рот. — Давай, собирайся на работу, я, так уж и быть, подвезу тебя, — Ли вскакивает, чуть ли не перевернув стол, и скидывает всю грязную посуду в раковину. Кихён только собирается возмутиться, ведь Минхёк не должен наводить тут срач раньше времени, как тот хватает его за руку и тащит в комнату.       Там он буквально швыряет Кихён на расстеленную кровать, открывая дверцы массивного деревянного шкафа и придирчивым взглядом дизайнера осматривая содержимое. — Держи, самый лучший журналист в округе должен соответствовать своему статусу, — Хёк швыряет ему в лицо алую рубашку и чёрные брюки, со скоростью света покидая комнату. Он уже не слышит фразы, случайно слетевшей с губ Ю: — Это его рубашка.       Как и ожидалось, она оказывается слегка великовата ему в плечах, но всё равно сидит прекрасно, будто он её покупал не для себя. Будто знал заранее.       Вообще, то, что она подошла, совсем не удивительно, ведь у него всегда был очень хороший вкус, временами даже покруче, чем у Минхёка.       Перед глазами само собой возникает его насмешливое и чуть недовольное лицо, узнай он, что Ки трогает его вещи без спроса. — У меня завтра показ, ты же придёшь? — тихий голос нарушает ночную тишину, лёгкой хрипотцой затрагивая какие-то потаённые струны в разнеженной душе. Хёнвон тонкими пальцами зарывается в тёмные волосы Кихёна, что почти заснул на его груди под мерное сердцебиение, и аккуратно массирует кожу головы, так приятно, что тот готов замурчать от удовольствия. — Почему бы и нет, я свободен. Не могу пропустить такое событие, — усмехается Ю, как наркоман в очередной раз вдыхая и пропуская через себя, мерно впитывая, этот тонкий запах родного тела, смешанный с ароматом нового парфюма и геля для душа, которым пропиталась ночная рубашка. Он тянется к свободной руке парня и крепко сжимает её ладонью, согревая своим теплом, что у них уже давно одно на двоих.       На улице не так тепло, как хотелось бы, и осеннее пальто не шибко спасает от этого холода. Начало ноября выдалось слишком суровым для своего времени года, того и гляди выпадет снег, что в их климатических условиях в принципе большая редкость. Ки подходит к знакомому чёрному автомобилю и залезает на переднее сиденье рядом с водителем, сразу же устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги. Ему больше нравилось в салоне его белого внедорожника, чем в машине друга, там привычней и как-то родней, что ли, но он, не сказав об этом ни слова Хёку, закрывает глаза, чтобы доспать хотя бы ещё десять не лишних минут.       Ю взглядом полным восхищения наблюдает за тем, как Хёнвон выкручивает руль поочерёдно то в одну сторону, то в другую, то и дело хмурясь и поглядывая в зеркало заднего вида. Солнце красиво играет на пепельных прядях, заставляя их переливаться каким-то холодным серебряным оттенком, из-за чего между желтоватым тоном кожи и волосами создаётся удивительно приятный контраст, а на лице разглаживаются все тени, делая его словно фарфоровым. Он и не замечает, как они аккуратно выезжают со двора, ни разу не остановившись, и плавно поворачивают на дорогу. В этот момент в голове Кихёна только одна мысль: эти руки созданы для того, чтобы лежать на руле автомобиля и управлять им. Слишком уж эстетично они выглядят, будто не руль — главный инструмент управления машиной, а эти худые ладони и длинные пальцы, изредка переключающие скорость с одного показателя на другой. — Приехали, соня, выползай, — Минхёк трясёт только задремавшего друга за плечо, и в его глазах проскальзывает мимолётное беспокойство, выдающее его с головой, что сразу же скрывается за привычным слегка прищуренным взглядом и лёгкой ухмылкой. — За тобой потом заехать? — Не надо, не утруждай себя, — Ю выпрямляется, отстёгивает ремень безопасности и, потянувшись за рюкзаком к заднему сиденью, быстро прижимает его к себе, вцепившись в него как в спасательный круг. — Спасибо.       Ки легонько хлопает дверцей и, осмотревшись по сторонам, быстрым шагом идёт к огромному стеклянному небоскрёбу в обнимку со своей сумкой. И то, что он так ей дорожит, вовсе не удивительно, ведь там внутри ноутбук с той самой незаконченной работой, над которой он трудился две ночи подряд, не считая этой, и без сна, выживая разве только за счёт чая. «Разоблачение великого бизнесмена». Сколько же сил и времени было вложено в эти несчастные три странички текста, не считая тех месяцев собирания самой различной информации, что сделает эту статью не очередной пустышкой, а действительным обвинением в коррупции. Кихён умел хорошо продавать свой труд и губить чужие карьеры. Но только если ему за это так же хорошо заплатят.       Но самой главной и потаённой причиной того, почему он так оберегал уже не новый компьютер, были папки с фотографиями. Его фотографиями. Одни из самых последних из Парижа. Они ездили туда в прошлом году на Рождественские каникулы. Чуть более ранние — осенние — из похода, куда они отправились вместе с их общими друзьями. Снимков было больше тысячи, но первое фото, даже если и исчезнет каким-то чудесным образом из памяти ноутбука, то всё равно навеки останется на подкорке сознания Ю. Сделанное, чтобы поставить на иконку в контактах телефона, чтобы запомнить, и чтобы потом больше не отпускать. На нём он, тогда ещё тёмноволосый, улыбается, по привычке чуть прикрывая губы ладонью.       Казалось бы, Ю только вчера был на работе и собственноручно разбирал оставшиеся документы, наконец, закончив с этой бумажной волокитой, но в его кабинете на столе уже лежала ещё одна объёмная куча, которую нужно поскорее разобрать, поставить подпись или печать, проверить чужие статьи, подправить, если нужно, или попросить переделать, если совсем плохо. Быть заместителем начальника сложно, от количества дел часто просто уносит крышу, но эта работа вполне выполнима, поэтому Кихён, присаживаясь в кресло, откидывает тёмную чёлку назад, фиксируя её так, чтобы она не лезла в глаза, и просит секретаршу позвать Им Чангюна, их нового фотографа.       Талант у мальчишки-новичка несомненно имелся, по крайней мере Ки, как большой любитель, высоко оценивал его творческие работы. Правда кое-что в этом пареньке немного смущало, да даже и не совсем в нём, а в обстоятельствах, что привели его сюда: Кихён просто не мог их придумать. Им был слишком добр и наивен как ребёнок, чист, словно белый лист бумаги. Он совсем не подходил для этого места, и это было очень большой проблемой. Здесь сконцентрированы все новые сплетни и громкие скандалы, работающие журналисты каждый день открывают новую «правду» о богатеях этой страны, тем самым отпуская их на самое дно, и срубают на этом нехилые деньги. Они хитрят, обманывают, разрушают чужие жизни. А Чангюн просто не такой. Он всего лишь гениальный фотограф с дипломом обычного журналиста.       Молоденькая девушка заходит в его кабинет минут через десять, сообщая, что Чангюна нет на рабочем месте, да и с утра он, оказывается, не появлялся. Она уходит, после чего уже по связи докладывает, что он всё же звонил и взял больничный, только не у неё, а у её сменщицы. Кихён на это лишь недовольно цокает, закатывая глаза. Он вновь откладывает почти готовую статью о Ли Чжухоне на край стола. Самая существенная проблема Има: он находится вне времени и пространства. Слишком творческая личность, чтобы следить за сроками, которые, как не кстати, уже поджимают.       Время за продуктивной работой идёт быстро, куча бумаг растворяется, а стрелка часов уже близится к семи вечера, что означает лишь одно: пора бы идти домой. Задерживаться дольше нет никакого желания и смысла, хотя и в квартиру идти не за чем, всё равно его там никто не ждёт. Ки медленно собирает портфель, не забывая и про ноутбук, и выходит из приевшегося офиса, попадая прямо под мелкий дождик. Поплотнее укутавшись в пальто, он со вкусом чертыхается сквозь зубы, проклиная эту отвратную погоду и прогноз, что с утра обещал самый солнечный день на неделе. Он же, воспользовавшись такой прекрасной новостью, не стал изменять своим любимым тряпочным кедам. Сейчас же он быстро об этом пожалел, стоило только наступить в первую до отвратного глубокую лужу и чуть не навернуться из-за собственной криворукости. — Залезай, — требует Хёнвон, присаживаясь перед ним на корточки. Капли холодного дождя продолжают скатываться по его спине, заставляя лёгкую куртку постепенно менять цвет, намокая. — Не могу смотреть на твою недопоходку. Тебя ходить в детстве учили? — Обойдусь, — не ответив на поставленный вопрос, обиженно бурчит Ю, по щиколотку утопая в воде.       Ботинки Че, предлагавшего поездку на своей спине, были кожаными и абсолютно непромокаемыми. А ещё он отличался умением ходить и не подвернул две минуты назад ногу, смачно плюхнувшись в самую огромную лужу, сильно ударив при этом копчик. Карманных денег у них с собой было мало и хватило только на один несчастный хлюпенький зонтик на двоих, купленный в простом продуктовом. Не густо и не шибко надёжно. — Я сказал: залезай.       Кихён нехотя выполняет эту просьбу-приказ, обвивая руками худые, но несмотря на это широкие плечи. Че сразу же выпрямляется и трогается с места, абсолютно ровно шагая по пустынной улице, пока Кихён возится с зонтом, чтобы раскрыть его над ними. И в таком положении он прекрасно закрывает от ливня их обоих.       Мягкие пепельные волосы приятно щекочут лицо, и Ки не сдерживается, утыкаясь носом в светлую макушку. Ему всегда нравился цветочный аромат этого шампуня. И так он шёл только ему и никому больше, очень приятно гармонируя с естественным запахом тела. — Ты слишком лёгкий, — бурчит Хёнвон, показательно подкидывая тельце на своей спине выше. Ю легко улыбается, отмечая про себя, что он не особо легче модели, несмотря на огромную разницу в росте. — А у тебя слишком удобная спина, — отзывается Ки, прикрывая глаза.       Дождь уже кончился, и, убрав зонт, журналист хотел было слезть и продолжить путь на своих двоих, дабы облегчить парню ношу, только вот он не позволил, продолжая аккуратно придерживать его за худые ляжки. Кихён не стал и дальше возмущаться и просто положил потяжелевшую голову на чужое плечо, сквозь опущенные ресницы рассматривая точёный профиль и медленно умирая от этой трогательной заботы.       Он успел слегка задремать, пока они мерным шагом шли до квартиры. Уже внутри, усадив клюющего носом Кихёна на табурет, Хёнвон туго перевязал повреждённое место и помог встать на ноги, дабы снять противную мокрую одежду. — Тебя срочно нужно откармливать, — с этими словами он стягивает чужую футболку, легонько проходясь по выступающим рёбрам. Ю чувствует, как тот, чуть наклонившись, обнимает его со спины, и плавится от контакта кожа к коже. — Тебя тоже, — Кихён изворачивается в тёплых объятиях, небольно сталкиваясь лбом с чужим подбородком, и утыкается лицом в худую грудь, чтобы скрыть так не вовремя нагрянувшее смущение. — Знаешь, я иногда думаю, что если бы не твой низкий рост, мы бы никогда не встретились, — ироничная улыбка на пухлых губах портит весь настрой на романтику и вообще на что-либо, о чём Ки и спешит уведомить собеседника. — Ты достал уже, умеешь же всё испоганить, Че Хёнвон.       Вырваться из неожиданно крепкого кольца рук не получается, а возмущение прерывает тихий хрипловатый смех и тёплый поцелуй, кружащий голову покруче алкоголя и запускающий сердце в дикий пляс, из-за чего его стук эхом отдаёт даже в ушах.       Квартира вновь встречает гробовой тишиной и вечерним полумраком. Кихён идёт прямиком в спальню, вспоминая о том, что завтра выходной, и у него, кстати, день рождения. Это первый раз за долгое время, когда он будет отмечать этот день без него.       Рухнув на кровать тяжёлым камнем, Ю ёжится и прижимает коленки к груди. В помещении почему-то очень холодно, градуса три, не больше. Судя по всему, он вчера так и не закрыл окно на кухне, и по идее нужно встать и исправить это, чтобы не простыть, но ему неимоверно лень шевелиться в принципе, а идти куда-то за пределы матраса у него уж тем более нет ни малейшего желания.       Воспоминания вновь роятся в голове, нахлынув с новой силой, стоило лишь слегка отпустить поводок мыслей. Ки медленно проваливается в сон, отчаянно желая больше никогда не просыпаться, чтобы в этих сладких видениях всегда быть счастливым, навечно оставаясь рядом с ним.       За окном вновь пасмурно и сыро. А Кихён думает о том, что в Париже погода была намного приятней. Да и дела обстояли лучше.       Хёнвон сидит на своём любимом месте, уставившись пустым взглядом в одну точку, и кажется, что даже не дышит. Если бы не тихое шмыганье носом, то действительно можно было бы подумать, будто он — красивая мраморная скульптура, навеки отразившая в своём образе всю существующую в этом мире человеческую боль и душевные страдания.       Ю тихо, на цыпочках, подходит к Хёнвону и кладёт ладонь ему на плечо. Тот крупно вздрагивает, словно действительно спал, и заглядывает своими бесконечно печальными, чуть припухшими и всё ещё мокрыми от слёз глазами прямо в глаза напротив, и вся уверенность Кихёна в том, что у него получится его поддержать или успокоить, улетучивается мигом, будто по щелчку пальцев. — Почему они? — еле слышно хрипит Хёнвон, запрокидывая голову к стене. — Почему?..       Ю не может ответить на его вопрос. Он сам этого не знает. Мог бы сказать, что небо забирает только самых хороших людей, но разве поможет это сыну, в одночасье потерявшему обоих родителей. Кихён возмущён, у него ужасно болит сердце. Хочется убивать за каждую слезинку на этом прекрасном лице, но тут даже не ясно за что взяться. Самолёты разбиваются практически каждый день, и все люди, находящиеся на борту, умирают, но не всегда там оказываются самые дорогие во всём этом грёбаном мире частички твоей души. Твой папа и твоя мама.       Это больно, невыносимо, ведь только вчера они общались по видеосвязи, желая пожилой паре приятного отдыха. А ведь они летели одним из самых безопасных маршрутов, и, хоть убей, Кихён не понимает, что же такого могло случиться в полёте, что самолёт рухнул где-то над океаном, не оставив после себя ни щепки. Он будто провалился сквозь землю, его словно и не было никогда. Как и больше сотни пассажиров, включая десять человек экипажа.       Ки никогда не терял близких. У него не было родителей, они оставили его когда ему и года не было на какую-то свою дальнюю родственницу по маминой линии. Ему повезло, ведь тётушка оказалась очень доброй и любила детей больше жизни, поэтому с радостью его вырастила, дала ему хорошее образование. Кихён очень её любит и старается навещать по возможности, но не называет её мамой.       Ещё один дорогой ему человек — это, как ни странно, Минхёк. Они знакомы со школы и неразлучны с того же времени. Как бы Ю на него не ворчал, он очень сильно к нему привязался и не отрицает этого.       Все эти люди, слава Богу, живы и здоровы, но самому важному из них сейчас нужна помощь. Любая. Даже просто вот так вот стоять рядом — и ему уже легче. Только Ки нужно сделать что-то ещё. Потому что его сердце все ещё болит, само рвётся на неровные ошмётки при одном только взгляде на Хёнвона. Он не может заплакать, ведь в этой ситуации Кихён тот, кто обязан оставаться сильным. Должен подставить своё плечо. — Я не знаю, — наконец-то честно отвечает он и приобнимает дрожащего парня, прижимая его к груди, поближе к бешено бьющемуся сердцу, что вот-вот остановится от перенапряжения. — Я не знаю, но, пожалуйста, поплачь, мне больно видеть тебя таким, — шепчет он, когда чувствует ладони, что медленно сцепляются за его спиной, а Хёнвон полностью разворачивается к нему, не пытаясь поднять головы или же убежать. — Я люблю тебя. — Я тоже люблю, — его голос срывается, мокрое пятно на футболке Ю становится всё больше. Че часто вздрагивает, уже не сдерживая рыданий, воет. Кихён пропускает все его чувства через себя, обнимает крепче, боится отпустить, вдруг эта тонкая невидимая нить, что связывает их вместе, внезапно оборвётся. Он не хочет терять эту связь. — Очень сильно тебя люблю.       Ки резко открывает глаза и громко выдыхает, пытаясь прийти в себя и вылезти из прошлого, что цепляется за него крепкими клешнями и совершенно не желает отпускать. Этот сон снится ему часто, да и сами события того дня ежедневно крутятся у него в голове раз за разом, в надежде найти хоть какой-нибудь альтернативный выход из сложившейся ситуации. Только вот он не находится.       Потянувшись, Ки бросает взгляд на часы, показывающие семь утра. Недовольно фыркнув, он встаёт и, наконец переодевшись в домашние шорты и футболку, выходит в гостиную. Несмотря на то, что наступил новый день, за окном всё ещё сумрачно, поэтому Ю включает свет, придирчивым взглядом осматривая помещение. Выбор глаз падает на, по его скромному мнению, грязный стеллаж, на котором на самом деле нет ни соринки. Лишь одна единственная книга нарушает идеальное убранство полок — торчит из-под стопки других, показывая красочные буквы на корешке. А ведь этот учебник по журналистике пылится у него уже года три с момента выпуска.       Ю приподнимается на носочках, пытаясь набрать нужную высоту, только пальцы упрямо мажут по воздуху, не желая цепляться за книжку. Последний курс университета, нужно бы наконец вернуть в библиотеку все долги, только вот именно этот учебник он где-то посеял. Библиотекарша этой новости не обрадуется совсем, нужно покупать новый, если жить хочется.       Не заметив вокруг никого из персонала, Ки тщетно продолжает попытки дотянуться, изощряясь изо всех сил, дабы хоть кончиком пальца достать до цели.       Он упускает момент, когда по его ладони проходится чужая чуть больше, а к спине прижимается чья-то более широкая грудь. — Я помогу, — шепчет сзади стоящий и с лёгкостью вынимает книжку, вкладывая её во всё ещё протянутую к полке руку. Ки быстро выпадает из реальности, зависая от такой наглости и… в то же время флирта? — Спасибо, — тихо отвечает Кихён, обернувшись к нему только тогда, когда тот отходит на шаг, и почувствовав от этого неимоверное облегчение.       Он сталкивается с заинтересованным взглядом тёмных глаз и непонятно чему смущается, чувствуя себя откровенно глупо. Щёки мгновенно покрывает алый румянец, уши просто полыхают, а шея уже начинает затекать от того, что чужое лицо находится слишком высоко. — Че Хёнвон, приятно познакомиться. А ты?... — незнакомец протягивает ладонь, ожидая от него рукопожатия. — Я… Кихён. Ю Кихён. Мне тоже приятно, — Ки едва касается протянутой тёплой руки пальцами, а Че аккуратно их сжимает, будто опасаясь придавить или, не дай Бог, оторвать. — Не хочешь ли ты выпить со мной кофе, Кихён?       К слову, вечером, после внепланового знакомства, студент находит потерянный учебник под кроватью соседа. Но новый контакт он в телефон всё же добавляет.       Сильная вибрация возвращает сознание обратно к своему хозяину, мобильник отчаянно взывает к ответу и отвлекает от нахлынувших воспоминаний, заставляющих журналиста жить прошлым. — Кихён-ни? Мы тут с Хосоком собираемся вкусно позавтракать. Не хочешь присоединиться? — А если я скажу нет? — То я заставлю, ибо именно сегодня одного я тебя не оставлю. — Ладно, — Кихён вздыхает и направляется в спальню, дабы подобрать себе наряд. Праздник, всё-таки, хоть и не такой радостный, как хотелось бы. — Где? — Мы заедем за тобой через полчаса.       Ки одевается медленно, он никуда не торопится, никуда не спешит. Времени ещё навалом, у него вся жизнь впереди, так?       Сердце стучит просто в бешеном темпе, не соблюдая ни определённого ритма, ни скорости. Температура в спальне повышается, а Кихён просто не знает куда деть свои руки, куда смотреть, что делать. Он впервые так теряется перед кем-то. Потому что его впервые в жизни целуют так.       Хёнвон нависает сверху, мучает чужие губы до покраснения, до искр перед глазами от нехватки кислорода. Он им не нужен, они дышат друг другом здесь и сейчас.       Ю выгибается навстречу нежным рукам, гладящим рёбра, бока, спину. Ему стыдно, но от этого только горячей и приятней. Оглушительный стук сердца стоит в ушах, ударяя по вискам. Он еле слышно стонет, когда Че проводит мягким языком по тонкой шее, теряясь в своих ощущениях. Кажется, он плавится в руках искусного мастера, как металл, из которого после изготовят самое красивое украшение.       По спине проходит холодок, футболка медленно сползает с тела, открывая бледную кожу. Хёнвона ведёт от одного только взгляда тонкую талию Ки, впалый живот и выпирающие ребра, ему хочется зацеловать каждый миллиметр податливого тела.       Фигура модели стала чуть мощнее, он успел немного накачаться за последнее время. Ю восторженно наблюдает за тем, как рубашка лёгким пёрышком отлетает в сторону. Еле видные мускулы, перекатывающиеся под смуглой кожей рук, очертания пресса, всё это завораживает, кажется, журналист действительно перестаёт дышать в какое-то мгновение. У него уже шарики за ролики и ролики за шарики от этого парня. За время их знакомства он успел привыкнуть к его колкости, подружиться с его грубостью и влюбиться в его душу. Так сильно, что прямо без памяти. Он буквально сходил с ума от одной только хрупкой тени, от тонких пальцев, красивых глаз, пухлых губ приятной формы. Он бредил Че Хёнвоном, дышал им и задыхался, жил и умирал из-за него.       Они часто ругались, чаще всего по мелочам, но эти ссоры обычно заканчивались также легко, как и начинались. Со стороны их отношения напоминали героев всем известного мультика: кота Тома и мышонка Джерри. И ведь на самом деле, Ки думал, что когда-нибудь просто не сдержится и прибьёт этого придурка. Но сейчас он понимает, что просто не сможет испортить это живое воплощение эстетики, рука не поднимется, а со всем остальным он уже научился бороться.       Внутри этой колючки, постоянно стебущейся над всем, что движется, был мягкий романтик, со своими хрупкими чувствами и переживаниями. Этого не было видно со стороны. Он любил спать и спал долго, физически не мог вставать раньше одиннадцати, обожал ненавистные Кихёну морепродукты, молился на креветки, питался одним кофе без сахара и с молоком вместо воды, ночами смотрел любимые дорамы и воровал самые интересные книги с кихёновской полки, чтобы потом обязательно их чем-нибудь заляпать. Он просто жил, наслаждаясь каждым прожитым днём, не любил куда-то спешить. А ещё, только что в первый раз признался Ю в своих чувствах. В том, что любит. И очень обрадовался, узнав, что взаимно.       Томительное возбуждение скапливалось внизу живота и больно давило сквозь тесные брюки. Че делал всё с издевательской медлительностью, растягивал одну секунду на десять. Изображение поплыло и осознание реальности происходящего тоже, стоило Ки почувствовать тёплые губы на своём животе и сильную хватку на бёдрах.       Подготавливал Хёнвон его тоже долго, очень боялся сделать что-то не так, не хотел увидеть выражение боли на прекрасном, словно фарфоровом лице. Он доводил практически до пика, но каждый раз останавливался, наблюдая за приятными мучениями любовника с ухмылкой на лице. Его слух ласкали громкие несдержанные стоны и всхлипы. Кихён под ним откидывал голову назад, пытаясь хоть как-то приглушить свой голос, и сжимал простынь в ладонях.       Вдруг резкое чувство наполненности заставило Ки напрячься и выгнуться до хруста в спине. Ему неприятно, но он терпит, потому что только что услышал тихий хрипловатый стон на выдохе.       Хёнвон двигается аккуратно, целует шею, ключицы и губы — везде, куда только может дотянуться, смотрит прямо в глаза и влюблённо улыбается. Кихёну кажется, что перед ним ангел, который по каким-то, неизвестным ему обстоятельствам оказался на земле. Рядом с ним.       Ладони Ю гладят широкие плечи, слегка царапают, впутываются в высветленные мягкие волосы. Хочется остановить время на этой самой секунде, чтобы всегда видеть это прекрасное лицо напротив, быть так близко и одновременно далеко, вечно касаясь любимого тела. Как ни крути, желание это обоюдное.       Удовольствие накрывает с головой, заставляет забыть обо всём на свете. Кто они, где они, это всё не имеет значения, ведь главное то, что они рядом друг с другом. Ки лишь теснее прижимается к Че, обхватывая ногами его талию и сжимаясь внутри. Он тянется к своему персональному солнцу.       Хёнвон тяжело дышит прямо на ухо, целует, ещё мягче и нежнее, чем до этого, прижимает маленькое тельце к груди, накрывая их одеялом, окружая теплом своего любимого человека. — Ты прекрасен, — шепчет Хёнвон, пальцами пересчитывая позвонки на худой спине. И Ки улыбается совсем по-глупому и слишком счастливо.       Ю выходит из дома ровно через полчаса, превозмогая ужасную ноющую боль в сердце. Лучше бы то мгновение действительно остановилось, тогда он бы смог преодолеть эту ломку и прикоснуться к нему.       Но теперь он не может этого сделать. — Привет, хён, — залезая в машину, он в первую очередь здоровается с Хосоком, а потом уже кивает недовольному Ли, бурчащему что-то себе под нос.       Эти двое встречаются ещё со старшей школы, что намного дольше его отношений с Че. И он ужасно им завидует, хоть никогда и не признается в этом. Они могли быть вместе, им ничего не мешало. Никто не мешал. — Доброе утро, Кихён-а, — Шин по-доброму улыбается, и автомобиль трогается с места, а Ю затыкает уши наушниками, не желая обращать внимания на взволнованный взгляд Хёка. Надоело.       Ресторан, в который они приехали, был скромным, но в то же время достаточно комфортным. По крайней мере Хосок, что часто бывал в этом месте, отзывался о нём положительно. Тёмный винтажный интерьер не резал глаз, а наоборот успокаивал и больше подходил для позднего ужина. Приборы, скатерти, да даже меню — всё выглядело скромно, но в то же время дорого.       Парни долго не могли определиться с выбором, и когда к ним наконец подошёл официант, они не сразу обратили на него внимание, продолжая обсуждать свои вкусовые предпочтения. — Здравствуйте, вы готовы заказывать?       Остановка. Это финиш. Сердце уходит в пятки, и Кихён ошарашенно поднимает голову. Этот голос он ни с кем не перепутает. — Прошу прощения?       Ки сжимает кулаки, сталкиваясь с холодным, полным безразличия взглядом и как можно искреннее улыбается. Больно. Невыносимо. Кихён хватается рукой за рубашку ослабляя галстук и пытаясь дышать. Ему действительно дурно. — Да, будьте добры…       Бейдж, прикреплённый к фартуку, только подтверждает, что перед ним не глюк и не очередная фантазия больного сознания. Это точно он. «Че Хёнвон».       Журналист не помнит, как делает заказ, не видит перепуганного лица Хёка. Снова. Удар под дых. Выбивающий почву из-под ног и весь воздух из лёгких. Сердечный приступ, ни упасть, ни встать, ни просто сдвинуться с места. Эта рана успевает пройти за время, но потом по ней снова бьют ножом, оставляя более глубокий шрам. И каждая такая случайная встреча всегда ударяет в то же самое место.       Ничего, он уже привык. Ведь так каждый раз. Уже год. Их отношения перестали быть нормальными, выпали из реальности год назад. — Я пойду, — Ю поднимается, слегка пошатываясь, но Минхёк хватает его за рукав, останавливая, и дёргает обратно. — Я… Мы не знали, что он здесь работает, — Ли виновато, даже жалобно смотрит на друга и сжимает хрупкое запястье. — Ничего, всё нормально, — отвечает он, но вопреки его словам голос предательски срывается и дрожит. — Кихён-а…       Он снова встаёт и на первой космической вылетает из заведения, глотая солёные не останавливающиеся слёзы. Он пытался стереть его из своей жизни. Вырвать с корнем. Но от этого Хёнвона становилось лишь больше, а забывать было всё сложнее и больнее.       Уже год журналист находится в своём мире и живёт своими воспоминаниями, а такие встречи выводят его из итак шаткого состояния равновесия. Иллюзия, которую он создал, даёт трещину и медленно разрушается, осыпаясь сквозь пальцы как песок, оставляя лишь голую правду. Уродливую, искорёженную, но правду.       Дорога до дома занимает чуть меньше часа времени, а телефон всё это время буквально разрывается от входящих звонков. Ки пишет Хёку, чтобы тот не волновался, и выключает мобильник, кидая его на застеленную кровать.       Стены отвратного зелёного цвета вызывают лишь беспокойство и злость. И не на них, как ни странно, а на самого себя. Кихён не знает, куда деться, ходит туда-сюда, ломая пальцы от бессилия. В голове лишь одна мысль, и она набатом бьёт по мозгам, отчаянно пытаясь покинуть его пределы.       «Хёнвон.»       Это имя везде, и кажется, Ки уже бредит. Он тут всего полчаса, но уже ненавидит это место всеми фибрами души. Оно разделяет их, не даёт быть вместе, держит в неизвестности. Хотя кто вообще любит больницы?       Зря он отпустил Че одного, зря не проводил до работы, но что бы это изменило? В любом случае, уже поздно об этом думать. Его уже сбила машина. Врачи сказали, что жизни пациента ничего не угрожает, но почему-то всё равно не пускают к нему. Дурное предчувствие скребётся где-то на подкорке, и Ю очень жалеет, что интуиция его ни разу не обманывала. — Здравствуйте, Вы — Ю Кихён? — Ки резко разворачивается к говорящему и быстро кивает несколько раз, с беспокойством глядя на мужчину в белом халате. — Меня зовут Сон Хёну, я буду лечащим врачом вашего друга. — Как он? Что с ним? — нервно перебивает Ки, растягивая рукава итак невозможно огромного свитера. Доктор отводит взгляд, и сердце Ю действительно останавливается. — Говорите, пожалуйста. — Ничего серьёзного действительно не случилось. Все кости целы, ушибы лёгкие, — врач выдыхает. — Но головой он приложился сильно. Сотрясение третьей степени, будет лежать у нас долго. — И? — с нетерпением переспрашивает Ю, тщетно пытаясь дочитать про себя хотя бы до трёх. — Я боюсь, что он вас не вспомнит, — мир замирает и переворачивается с ног на голову. Он. Не помнит. Его. — Что? Как? С чего вы взяли? — Кихён делает шаг назад, отчаянно желая наткнуться на скамейку. Только вот спина с размаху врезается в холодную стену, дальше отходить некуда. — Амнезия. Мне кажется, что последние года три точно стёрты, остальное всё пробелами. Он считает, что всё ещё ходит в институт, на последний курс.       Кихён хватается руками за волосы и медленно сползает по стене, жадно вдыхая воздух, только вот выдохнуть его не получается. Он переполнен пустотой и болью и, кажется, сейчас взорвётся. — Вам нехорошо? Вы ведь не были близки с ним в то время? Незнакомые люди могут шокировать пациента. Можете связаться с кем-то из его близких? Может, родители? — Нет, не могу, — хрипит Ю, вытирая рукавами слёзы безысходности, и, не без помощи Хёну, поднимается на ноги. — У него нет родителей. Они погибли на той неделе.       Ки со злостью пинает ножку стула и, сразу же схватившись за ушибленный мизинец, падает прямо на пятую точку, хорошенько так приложившись. Без сил встать или вообще сдвинуться хоть на миллиметр, Кихён откидывается на пол, растягиваясь по паркету в позе звезды.       Ему так противно от самого себя. Он не может ничего сделать, не в силах вернуть потерянные воспоминания любимому человеку. — Вам нельзя встречаться с ним, пока он сам не вспомнит. Это очень серьёзно и может отразится на его психическом состоянии. Мистер Чё будет под моим персональным наблюдением, раз нам больше не на кого положиться. Буду отчитываться каждую неделю, если что-то изменится.       Врач Сон Хёну больше ему не писал. Уже девять месяцев он не отправлял ни слова, заставляя Кихёна жить в отвратительном неведении и страдать от каждой такой случайной встречи. Ведь он-то ничего не забыл. Он помнит, хранит в голове каждую секунду, проведённую с ним. Любит за двоих. И ждёт в одиночку целый год. Другой бы на его месте уже бы начал жить с нового листа. Но он не может просто так выбросить то, что было так дорого. То, ради чего он готов отдать жизнь.       Хёнвон везде и одновременно нигде. В миллион раз проветренном помещении Ю всё ещё чудится запах его парфюма, в абсолютной тишине — его хриплый голос, а его тень за тем поворотом в коридоре. Кихён живёт с прошлым. С призраком. Он хочет хотя бы дотронуться до него, но пальцы лишь проводят по воздуху, цепляясь за нереальные образы.       Он не просто сходит с ума, а уже сошёл и полностью зациклился на этом человеке. Без него жизнь отказывается нормально проходить, мозг не функционирует, как надо. Его заело. Как старую пластинку. Ки страдает, но он не против мучаться, если в итоге Чё будет рядом. Как раньше обнимет со спины и прошепчет какую-то глупость на ухо. Иначе он не выживет, загнётся.       Ю не понимает, когда снова успевает одеться и выйти на улицу. Просто что-то зовёт его в этот парк возле дома. Если он не пойдёт и ослушается, то точно погибнет от собственных мыслей. Он не должен умирать.       Кихён понял, что Хёнвон уже знает всё. То, как погибли его родители, он вспомнил уже через месяц после аварии. Единственный кусочек, что так и остался лежать в тёмном углу — это Ю. Про него забыли. И целый год не вспоминали о его существовании.       Порыв холодного воздуха неприятно бьёт по лицу. Кихён готов закричать, забиться в истерике, чтобы хоть как-то выплеснуть всё то, что накопилось за это время. Ему тошно от происходящего, но больше от себя. Он жалкий, зависимый, и никак не может этого исправить.       Ю не хочет думать о том, что вообще Че забыл в том ресторане со своим-то заработком модели. Он ведь добрый, скорее всего подменял какого-то своего нового друга. Или того, кто ещё ближе.       Кихён опускается на скамейку, запрокидывая голову к небу. Несмотря на то, что сегодня выходной, в парке тихо и безлюдно. И скорее всего это из-за мерзкой погоды и практически нулевой температуры.       Он резко выдыхает, наблюдая за образовавшимся облаком тёплого пара, стремительно поднимающимся к тёмному серому небу.       Праздник. Ага. Вот он, отпраздновал. Только почему-то не радостно совсем.       Вечереет, а Ки всё сидит, наблюдая за птицами, парящими прямо под облаками. Пусто. В голове и в сердце. Кажется, в таком состоянии люди решаются на самоубийство. Только вот Ю всё никак не решится. — С днём рождения меня… — тихо пропевает он, вслушиваясь в ответный шёпот ветра. Одинокая слеза скатывается по его щеке, капая на светлое пальто. — С днём рождения меня…       Всхлип вылетает откуда-то изнутри, и Кихён, не сдерживаясь, предаётся эмоциям прямо на улице, в центре города. Размазывая влагу по лицу, он хнычет, словно пятилетний ребёнок, которому мама купила не ту игрушку, которую он хотел. — Вам нехорошо? — невнятно доносится откуда-то сверху. Ю дёргается и мотает головой, не поднимая заплаканного лица. Неловко конечно, но он переживёт.       Медленно встав на пошатывающиеся ноги, Кихён сделал несколько шагов предположительно в другую от незнакомца сторону, только вот почему-то лбом прямо в него и врезался. — Прошу про… — начинает было он, но осекается на середине слова, отскакивая от парня, словно увидел привидение. Запах этого цветка. Лаванда… Он точно почувствовал лаванду. — Может вас нужно проводить до дома? —голос становится более настойчивым и чётким, а главное — знакомым. — Не стоит. «Пойдём к нам домой.» — У меня всё в порядке. «Я слишком долго тебя ждал.» — Уже ухожу. «О, Господи, останови же меня, вспомни.» — Постойте, мы с Вами нигде до этого не встречались? — Ки хочет, но просто не успевает повернуться. Его сердце делает кульбит и замирает, не решаясь даже биться дальше. — Сегодня в кафе, парень, который неожиданно убежал — это ведь были Вы, так?       Кихёна просто пробивает на отчаянный смех. А в нём вся его грусть и боль, просто невооружённым взглядом не увидеть её опасной концентрации. — Нет, простите, — Ки срывается на бег, то и дело прибавляя шаг, будто бы за ним кто-то побежит. — Постойте, — всё же его действительно догоняют и останавливают, обжигая прикосновением ладони даже через толстую ткань пальто. — Как бы глупо это не звучало, но я не могу Вас отпустить. Возможно мне только кажется, но я Вас знаю. Точно знаю, только вот вспомнить не могу, — Кихён поворачивается и тут же жалеет об этом, потому что тонет в тёмных глазах напротив. Видит боль и страх неведения в зрачках, и в груди всё вновь болезненно сжимается, хотя казалось, куда больнее-то. — Я не понимаю, зачем Вам всё это рассказываю, но не думайте, что я сумасшедший. Пожалуйста, помогите мне вспомнить, — Ю не дышит. Его лёгкие просто перестали втягивать кислород. Невыносимо. Потому что практически похороненная надежда снова скребёт ногтями по крышке своего гроба. Пытается выбраться, потому что она нашла, за что ей можно побороться. И отступать уже некуда. — Хёнвон-а, — голос дрожит и предательски срывается. — Я вообще-то твой хён.       И ноги мигом уносят прочь. Дурак, вот же дурак, почему он сказал именно это? Почему не извинился за то, что не был рядом? Почему не сказал, что любит до безумия в конце концов?! Нет, нужно было ляпнуть ерунду, чтобы потом всю жизнь жалеть об этом.       Кихён останавливается, чтобы отдышаться, уже в квартире, скинув всю верхнюю одежду в прихожей.       Какой же он глупый. Боялся увидеть непонимание на родном лице. Отвращение, безразличие. Испугался реакции, которая должна была последовать за его словами. Убежал, как последний трус.       Ки падает на коленки, больно стукаясь о деревянный ламинат. Но он этого не чувствует. Он наверное больше ничего никогда не почувствует, потому что внутри чёрная дыра, размером с бесконечность. На том месте, где было имя любимого человека. Кихён понимает, что лучше жить никак, чем жить так. Он снова плачет без слёз, царапая ногтями предплечья. Холодно. Пусто. Отвратительно.       Словно сквозь толщу воды до его слуха доносится трель дверного звонка. Опять рекламщики какие-то, может соседи, он открывать не намерен. Просто потом горько усмехается, услышав шебуршание в замочной скважине. Прекрасно. Какой-то воришка решил, что дома нет никого, и сейчас пытается попасть в квартиру. Он наверное убьёт Кихёна или сильно со спины по затылку ударит. Но Ю готов. Ему всё равно, хоть живьём на кусочки разрежьте. Больнее, чем сейчас, уже никогда не будет.       Дверь медленно распахивается, ударяясь о стену, а затем и закрывается, словно в замедленной съёмке. Ки слышит осторожные шаги и зажмуривает глаза. Даже в последние минуты своей жизни он думает о Че, не о себе. О его улыбке, добрых глазах, тёплых объятиях. Колких словах, быстрых извинениях, страстных поцелуях. Он совсем не ожидает объятий со спины и жаркого шёпота в макушку, снова заставляющего жить: — Кихён, не убегай больше. С днём рождения.