***
- Кто он? Стоя на солнцепёке, в будний погожий день, облачившись во всё чёрное, убивая все рядом цветущие бутоны и фруктовые деревья одним присутствием, Сынхён страшно глупил. Он был с этим согласен, не поспорил бы с Мино даже из чистого упрямства, без шансов. Его не спасала даже плотная шляпа, скрывающая его бледное лицо, презиравшее свет, приподнятый воротник его супер-модной мантии даже как-то приуныл от той жары, в которую он добровольно-принудительно себя засунул. Все великие походы героев начинались вовсе не с этой фразы, но не то чтобы Сынхён спешил пополнить ряды этих варваров, он скорее порядит их. Но да, если вспомнить, если вернуться к истокам, отмотать время назад и поставить восклицательный знак там, где всё покатилось не в ту сторону, то это будет именно данная фраза. Возможно, будь он на прогулке с каким-нибудь другим Бессмертным (как будто кто-то добровольно к нему присоединился бы), всё обошлось бы малой кровью, но с ним был Джиён, тот, кто развернул Троянскую войну, неудивительно, что Сынхён так облажался. - Человек? – Сынхён обводит чернильным взглядом выгоревшие волосы цвета спелой пшеницы, прищур небольших глаз, что буквально поглощают свет, бронзовый загар и слышит смех. Он был без преувеличений божественным, переливчатым, звонким, таким только в Ад зазывать, как домой, так что да. – Нет, не человек. Однозначно. - Этот? – спросил Джиён голосом змея-искусителя, голосом я-узнаю-все-твои-тайны, чуть пригибая черноволосую голову, чтобы скрыться за густыми кронами деревьев в драгоценном саду одной небезызвестной Богини. Сынхён малодушно решил не прятаться. Он продолжал пялиться на загорелые, покатые плечи, облизывая взглядом всю мужскую крепкую фигуру в целом. Ему нравилось то, что он видел, и, учитывая, что смотреть в последнее время было откровенно не на что, он не собирался упускать такой шанс. – О, этот сладкий персик тебе не заполучить. Ни за что. Привычное желание не соглашаться со всем, что вылетает из этого рта, поднялось в нём знакомой волной, укутывая лёгким бризом. Он играет на моём самолюбии – возмущённо подумал Сынхён, но да ладно, поддавался этому чувству, которое в нём загоралось с подначки этого засранца. - Он сын Деметры, - его голос буквально тыкал – ворнинг, ворнинг, обрати на имя внимание, ау, я не зря всё это говорю. - Его зовут Дэсон. - Мы с ней не ладим, - соглашается Сынхён, с мгновенье помолчав и многое обдумав, повспоминав все былые разногласия. Но имя ему запоминается – Дэсон, мужественно, лаконично, приятно смаковать на языке. Подходит столь светлому и красивому существу. - Ты уничтожил четверть урожая в прошлом году, люди голодали, ау, вы не просто не ладите, она тебя убьёт, если увидит, - Джиён окидывает мощную, тёмную, окутанную чернильной силой фигуру взглядом и добавляет. - Ну, или попытается убить. Сынхён почти все предупреждения пропускает мимо ушей. Он уже видел это тело в своём тёмном царстве, видел, как эти изгибы будут буквально светиться золотом под его бледными пальцами, с ума сойти, он такой горячий, будто вобрал в себя все лучи Великого Солнца. Сынхён следил за ним, наблюдал, видел, какими горящими становятся глаза этого юного Бога, когда он улыбается. И что-то удивительно тёплое струилось внутри него, отзываясь волнами на каждый звук, который издавал Дэсон. - Он тебе понра-а-а-вился, - Джиён улыбался больно уж довольно. Такое лицо нельзя игнорировать, надо бежать, смываться в холодные глубины и не видеться с этим божком долгие-долгие месяцы, такое лицо не предвещает ничего хорошего. Только проблемы. – Так вот какой у тебя вкус, очень неплохо. Запал на бесценного сына Деметры, вот это будет война. Когда Сынхён скучающе уставляется на многочисленные перстни, то в первую очередь желает поскорее вернуться в свою спальню, но опять же, зачем-то остаётся на месте и смотрит на яркую игру света и тёплой энергии прямо у него в гостиной. Честное слово, его картины и несчастные души в камине никогда не видели ничего подобного тут. Столько розового, господибоже, отключите кто-нибудь ему зрение. - Без паники! – Дара с удовольствием выставила свою миниатюрную ручку перед ним с видом знатока, который собирается достать из своего маленького розового рюкзачка все ответы мира. Сынхён, развалившийся на кожаном диване, чуть приподнял брови, глядя на её веселящиеся и счастливые глаза. – Я знаю, знаю, как тебе завоевать его сердце! У Бессмертных всё точно также, как у простолюдинов. Немного терпения и желания и он сам пойдёт с тобой. - Он и так уже здесь, - махнул рукой Сынхён в сторону своей спальни. - Что? - Я забрал его сегодня ночью. - Что-о-о?! - Ты глухая? – Сынхён раздражённо закатил глаза, и огонь в камине тут же отозвался лёгкой краснотой, меняя свой привычный синий оттенок. – Я привёз его сюда, он сейчас спит, но когда проснётся, мне надо сделать так, чтобы он не попытался самоубиться тут. И ты мне в этом поможешь. - Так ты его похитил?! Ну, если учитывать, что его мать заверещала и попыталась утопить Сынхёна в глиняных болотах, как только увидела, говорить о том, чтобы аккуратно и с разрешения вывести Дэсона из их особняка, весело помахивая руками и полами своей накидки на прощанье, было попросту некогда. Так что да, глумящийся Джиён был чертовски прав, и пришлось срочно утаскивать немного сопротивляющегося Дэсона вниз, в Царство Мёртвых. И да, спросить было особо некогда, да и некого, красивого как сама Смерть (он знает, он видел) Дэсона пришлось тактично усыпить. В общем, как это было. Пришлось прибегать к помощи одного небезызвестного засранца - он отвлекал Богиню плодородия своей непрекращающейся болтовнёй, бесконечным потоком льющейся из его рта, вопросами о том, как вырастить хренов кактус. И сдаётся Сынхёну, ему и правда было интересно, чтобы изображать такое живое участие нужен либо талант, либо душу продать, выслушивая, в какую почву необходимо посадить это исчадие ада, чтобы оно взросло, хотя даже такому садоводу как Бог подземного мира понятно, что кактус переживёт и третье пришествие, и войну Олимпийских Богов и даже не пожелтеет. Пока Сынхён хватал и тащил в буквальном смысле сына могущественной Богини (у него параллельно возникали определённые претензии к Богу любви, потому что, какого чёрта, чувак, как это блин понимать?), Дэсон любезно отключился, в этом таинственном действии принимая самое пассивное участие. И то, что его двери никто не оккупирует с криками верни мне моего сына, ты, кусок дерьма - это настоящее чудо. Джиён говорит – нас никто не видел, клянусь симпатией громовержца. И улыбается, зараза, что действительно, почему бы не сходить и не помолиться за упокой своей души. - Плохая, плохая идея! – Дара смотрелась тут, в сплошной темноте, нелепо. Её беленькие крылышки, розовые вещички, приторно милые хвостики и нестареющее лицо – полная противоположность здешнему интерьеру. Да уж, Сынхёну особо не доводилось иметь дела с посланцами Бога Любви, те предпочитали обходить стороной его дом и вход в Царство Мёртвых, живее будут. – О чём ты думал? Кто дал тебе такой ужасный, просто кошмарный совет?! - Джиён. Странно, но это имя у всех существ вызывало неописуемый страх и желание сходить в храм, искупаться в Святой Воде, исповедаться и уйти в монастырь. Даже если ты Бессмертный. Дара на мгновенье запнулась, но быстро взяла свои крылышки в свои ручки, затрепетав всем телом от колкого страха. - И ты послушался? – Дара в прямом смысле застыла над полом, озаряя своим присутствием и силой всё вокруг. – Он же Бог Хаоса и Раздора, он буквально создан разрушать, о чём ты думал?! - Я же говорю – не было времени, я просто схватил его, затащил на свою колесницу и призвал портал! Посланница чистых и благих намерений заметно погрустнела, опуская плечики и тут же перестав тянуться к колчану на спине своей спутницы – за стрелами Амура. На жителях Олимпа это не работало (но у него всё ещё вопросы к засранцу, который гордо именует себя Богом Любви), и пусть Сынхёну путь на Олимп заказан, он относится к числу Великих и да, вот как это работает. Паршиво, короче, работает. - Подари ему цветы, - Бомми мечтательно возвела глаза к беспроглядному потолку, закружившись светлым облачком, рассыпая вокруг себя лепестки самых разных цветов, покрывших тёмный гладкий пол яркими пятнами. Впрочем, недолго им тут цвести и пахнуть, Сынхёну захотелось мстительно и очень по-человечески сжечь тут всё в синем пламени (и фейечек волт дисней вместе с цветами, его терпение нетерпеливо!!! махало ему на прощанье). – Он же её сын, он наверняка любит цветы! - И как же я должен это сделать, а? – Сынхён раздражённо схватил первый попавшийся бутон алых камелий, которые тут же мигом почернели, опадая вниз грустным пеплом, едва ли не издавая звуки при этом жалком зрелище. – Всё вокруг меня дохнет, сохнет и умирает, я не могу ему ничего подарить с рук! - Не расстраивайся, - Бомм подлетела на розовых крыльях, опечалено хлопая ресницами. Ещё чуть-чуть, и коснулась бы фарфоровой кожи, но не такая уж она и жертвенно-добрая, проводника душ она таки не тронула. – Я уверена, ты сможешь завоевать его любовь! Даже владыке Царства Мёртвых дозволено любить! Так сильно Сынхён глаза ещё не закатывал, это было даже опасно. Он выпроводил их, не стараясь улыбаться на прощанье, Дара и её повторяющиеся словечки ему совсем-совсем не помогли. И прежде чем Сынхён, уставший и желающий закрыть глаза желательно навечно, уходит в другую спальню, чтобы получить заслуженный сон и энергию, а ещё конкретные ответы на свои вполне конкретные вопросы, происходит это. Конечно же, это происходит, не думал же он, что Дэсон и его чудесное могучее тело проспят тут ещё пару десятков годиков, чтобы дать ему время на раздумья что дальше делать. Дэсон, проснувшийся, немного потерянный и всё ещё сонный, отказывался давать ему и минуту, тут же ловя несчастного Сынхёна в ловушку своих красивых глаз. Самое время поставить грустную музыку саундтреком на заднем плане, чтобы совсем раскиснуть. Вот так они ещё не стояли. Сынхён буквально протащил его тело через портал, схватив, прижав к себе, спустил с Небес под Землю, ага. Так что, да. Вот так они ещё не стояли, уставившись друг другу в глаза, молча, непонимающе. Дэсон трогал себя за плечо, разминая его, видимо, неудачно пролежав на нём, широко распахнул глаза, чуть отступая назад в этом своём белоснежном обтягивающем свитере, в котором казался ещё смуглее, ещё прекраснее. Его выгоревшие на солнце волосы едва касались острых скул спереди, так сильно они отросли, их хотелось зачесать назад и открыть это лицо. - Где я? Сынхён впервые ощущал это чувство, которое кинулось на него словно чума на города и деревни. Оно лишило его мыслей, подчистую, словно одним взмахом, словно ветрами сдуло и вау, да, скажи уже что-нибудь. Кажется, даже огонь в камине заметно поугас от перспективы выслушивать чужие крики и обвинения, которые, ладно, Сынхён вполне заслужил. Он даже открыл рот, зачем-то моргая, но гениальные идеи не спешили набежать в его гениальную голову, как это бывало раньше. Не часто, но бывало же! Он думает – если Дэсон сильно попросится домой, то он его отпустит (отправит на своей хвалёной золотой колеснице, чтобы удобно и задобрить и вообще, выгулять эту адскую машину ещё раз, как говорится, вернул, как был и на чём забрал). Собирается с секунду, и не придумывает ничего лучше, чем просто сказать как есть. - У меня дома. Дэсон корчит недоверие, буквально большими прописными отсвечивает на своём наикрасивейшем лице вопросы и восклицательные знаки, наверное, молча требует продолжить, потому что – у меня дома – не отвечает и на треть моих вопросов, мужик, - Сынхён почти скулит, слыша, как медленно и мучительно работают шестерёнки в его голове, придумывая правду. И потом – потом, он просто берёт и щёлкает пальцами, наблюдая, как закатываются золотистые глаза юного бога, как его могучее и дофига сексуальное тело (Сынхён впервые так думает о двести пяти тире двести семи составных чужого скелета) медленно стремится вниз, на мягкий ковёр, но Сынхён умудряется сдвинуть свои руки и подхватить его. Дэсон вновь погрузился в сон, уютно и почти привычно располагаясь в прохладных объятьях Аида. Держать его тут в постоянном сне, надеясь, что так он не сможет задавать вопросы, на которые у Сынхёна нет ответов, просто гениально, блять. Лучше бы всё равно никто не придумал. - И награду пикапер года получаешь не ты! - весело кричит Джиён, являясь во всполохах фиолетовых лучей и облаков, рассеивая темноту своим оскалом. Сынхён мстительно вытягивает руку резким движением, и незваного гостя сносит энергией с дивана на пол. Джиён корчится внизу, стеная и пытаясь подняться от силы удара. - Не вымещай на мне свою злость, в том, что ты кретин, нет моей вины! Сынхён горестно стонет, упираясь своим уставшим и отказывающимся соображать лбом прямо в солнечное сплетение Дэсона, слушая спокойный стук его бессмертного сердца. Тук-тук, тук-тук. - Мойры – это выход, - говорит Джиён. Спустя тринадцать дней, в течение которых Сынхён держит у себя спящего и очень-очень красивого Дэсона, на которого он ещё и пялится, прежде чем пойти по делам вниз. Да, всё настолько плохо, хуже не бывает. Да, засудите его за это. Ладно, стоило бы освоить уже, что все, что говорит этот божок третьего класса, обычно является самой большой ошибкой, которую может совершить Сынхён, и за которую его жестоко покарают во имя Луны, но что уж там, уроки Сынхён всегда осваивал плохо. И если ему предлагают заглянуть в будущее, чтобы, наконец, решить открытый вопрос что же делать с бессознательным (очень и очень сексуальным, надо сказать) грузом то да, он согласен, тащите сюда Мойр. И да, вот как происходит это. Вот как он добровольно впускает сюда ещё раз кого-то женского рода и кого-то в количестве больше чем одна штука за раз. Такое уже, погодите-ка, было, и ничем полезным и хорошим не закончилось, но чем бы там Джиён не думал, он даёт свою бестолковую голову на отсечение, что Мойры – это круто. Джису смотрит в Будущее, она кареглазая, красивая, с длинными чёрными волосами и с весёлым лаем тут же, буквально в ту же секунду, как входит, начинает истерично смеяться, хлопая аккуратную и стеснительную Розэ, которая, как оказывается, видит Прошлое. Та едва не падает, но уже привычно не обращает внимания, потому что той, кому видно будущее, явно понятнее, что тут блин происходит. Лиса, сильно схожая с панк-азиатками, видит Настоящее, и Сынхён впускает её в своё мрачное и тёмное логово через большое и сильное не хочу. Потому что он и без всего этого волшебства может сказать, что происходит в настоящем – он вляпался, он придурок и ему срочно нужна помощь, вот что творится райт нау. Но, как ему раньше рассказывали, Мойры по отдельности не работают, и Джису без своих спутниц Будущее увидеть не может. Поэтому да, он впускает их, вежливо предлагает угощения и целует каждую предложенную ладошку. Джису загадочно улыбается долгие минуты, попивая свой напиток, пока грустная и тихая Розэ удивлённо на него косится, наверняка раздумывая, какой же оказывается кретин властелин подземного… - Она так не думает, - бормочет Лиса, отводя свой взор. У них на троих одинаковый цвет глаз, карий, Сынхён будто смотрит в одни и те же глаза. – Ей вообще пофиг на тебя, она здесь, чтобы Джису смогла всё правильно увидеть. Не так он представлял себе их. По картинкам в едва перелистываемых книгах они должны быть старыми, как мир, страшными, как кошмар, и вообще, у них должен быть всего лишь один глаз, но поглядите-ка, они выглядят, как две сбежавшие с уроков школьницы и рокерша (кого ты блин, привёл ко мне, придурок) и Сынхён уже им не доверяет. - Вы оба такие неудачники, - хихикает Джису, пока Лиса лопает пузыри жвачки, весело приподнимая брови. – Особенно ты, Владыка Хаоса. Выбрал же ты себе любовь всей своей жизни. - А ну-ка цыц! – Джиён реагирует мгновенно - обвиняюще тычет в неё пальцем, с нанизанным перстнем, привстаёт с насиженного места и скандально-капризно требует:– Мы тут для того чтобы решить другой вопрос, открой свои глаза пошире и давай, предсказывай. - Но очень скоро и ты обратишься ко мне за советом, - послушно предсказывает она, продолжая смеяться. - Не обращусь, - цедит Джиён, неожиданно злея на глазах. Его сила стала прорываться фиолетовыми клубами, выходя из-под контроля. – Не обращусь. - Тебе не стоит переживать, всё образуется, он ответит тебе взаимностью? – Джису откидывается назад, и Сынхён неожиданно замечает, что сели они, блин, как по правилам, сначала Розэ, потом Лиса и вот эта, чтоб ей провалиться. В тоне её насмешливого голоса ни грамма уверенности, она, чёрт её дери, задаёт вопросы. Это Сынхён, он должен тут задавать вопросы! – Это хочешь услышать? Знаешь что – хочет сказать Сынхён, вставая. – У меня в спальне две недели спит сын злой как тысяча чертей Деметры, спит, блять, и не ест, это, знаешь ли, вредно, мы на грани войны, я на грани нервного срыва, у богов вообще бывает нервный срыв?, мне хочется, чтобы я ему нравился, хочется быть кем угодно, но только не тем, кем я являюсь сейчас, мне нужен хренов психиатр и хороший советик, что делать сейчас, чтобы Дэсон не попытался изгнать меня как демона. Хочет сказать – меня никто не предупреждал, что любовь она такая, ну, немного не вовремя. Она могла бы прийти ко мне, например – никогда. Я бы её очень не ждал, блять. И он понимает, осознаёт, что поступил глупо, надеясь на них. Они не помогут. И Джису, сидящая тут и смеющаяся как припадочная, знает это. Они все – три девицы – знают это. И Джиён-гандон знает это. Поэтому он и говорит – не обращусь. - Где дверь мы знаем, милый, - смеётся Лиса, помахивая на прощанье ручкой. И Сынхён снова - снова, опять, в который раз, хватит уже – остаётся один на один со спящим Дэсоном. На самом деле, это волшебный сон, хотя бы потому что обычный на такое долгое время никого бы не удержал, и Сынхён соврёт, если скажет, что на самом деле волнуется за здоровье Дэсонни, просто… Просто он ему нравится, ладно? Очень сильно. И даже то, как он пускает слюни на чёрный шёлк его постели, тоже нравится. В подземельях сыро и холодно, ему особо не доставляло это неудобства, но с тех пор как он держит в заложниках свободного Бессмертного вопреки всем имеющимся законам, он стал заботиться о том, чтобы в комнатах было тепло и сухо. Уютно. Как сам Дэсон. Сынхён садится возле кровати, аккуратно касаясь холодными пальцами загорелой, обласканной Солнцем, кожи, излучавшей настоящее живое тепло. Чем дольше был тут Дэсон, тем больше он ему нравился. Тем сильнее его не хотелось отпускать, выпускать из царства снов. Но и держать вечно он его не мог. Сынхён с сожалением коснулся прохладными губами чужого лба, согреваясь от этого прикосновения. - Слишком много гостей для моей скромной обители, - жалуется он сходу, застёгивая пуговицы на своей очередной чёрной рубашке. Мино, сидящий в его гостиной, единственный (кроме засранца Джиёна) мог спуститься к нему без препятствий и без разрешения. Чем он, надо сказать, пользовался очень и очень редко. - Я один, - покладисто говорит Мино. - До тебя тут побывало столько народу, - Сынхён дурашливо хнычет, и Мино добродушно улыбается ему, в его глазах искрами играют вспышки – молнии, а сила не прячется, даже если её скрывать. Он буквально заставляет Сынхёна напрячься одним своим присутствием. – Чем обязан? Ты пришёл ко мне сам, надо же, и войну развязывать не пришлось. - Верни то, что украл. - Уже пожаловались? Мино корчит рожицу – с таким лицом обычно съедают ящик лайма – и кивает, вставая. Он засовывает руки в карманы брюк, оглядываясь, подходя к камину и грея длинные пальцы. Он выглядит задумчивым и немного уставшим, но всё таким же могущественно-искристым, его кожа словно светится изнутри золотом, здоровьем и сиянием. Так выглядят только Боги, так выглядит и Дэсон. Это то, что с первого взгляда позволит отличить смертного от Бога – красота, неподвластная времени и обстоятельствам. - Она сюда не доберётся, но наверху творится сущий бедлам. Бог Солнца видел вас, тебя и Джиёна, как вы забрали её ребёнка, и она собирается нам всем жестоко отомстить. Люди голодают, Сынхён, уже сейчас. Такими темпами будет нарушен баланс. Вот что это за собой повлекло. Надо было просто попросить номер телефона. Надо было – эй, красавчик, познакомимся, не обращай внимания на мою мертвецкую бледность, я просто редко бываю на солнышке. Надо было притвориться слепым и уйти. Стереть себе память. Выколоть глаза. Какого чёрта всё это зашло так далеко и ладно, что с этим делать. Познакомился, блять, с парнем. Сходил, блин, проветрился. У Мино лицо, красочно вопрошающее на всех известных и неизвестных языках и матах в том числе – чем ты думал, какого чёрта чувак, что творится в твоей башке – но он молчит и просто смотрит, ожидает. Лицо, говорящее – ну, давай, блять, решай уже что-то. И Сынхён решает – не отдавать. Мино закатывает глаза, но не спорит, уходит. На свой чёртов Олимп. - Ладно, - бубнит он в телефон, зажав его между плечом и ухом. На связи Тэян-хуян, хренов мудак, которого Сынхён в ближайшее время собирается прикончить самыми разными способами и дать ему самое неудобное место у себя в Подземельях. Чтобы знал, мудак, как играть с чувствами таких несчастных, как Сынхён и иже с ним. – Ладно. Я его бужу и делаю ровно так, как ты говоришь. - Я не обещаю, что это сработает, - говорит Тэян голосом которым обычно сообщают ну пятьдесят на пятьдесят, есть шансы, но вы не надейтесь, а Сынхёну такие шансы нафиг не нужны, ему нужны гарантии! – Но я посоветовался с ДжинУ. - О да, советы от него – то, что мне нужно! - Эй-эй, не говори так, Мино сильно расстроится. - Знаешь что… - Буди его, - твёрдо произносит Тэян. И отключается. Сынхён продолжает пялиться – аккуратный лоб, густые волосы, чётко очерченные брови, бронзовая кожа, пухлые, всемогущий Мино, невозможно пухлые губы и… И цепкий, внимательный взгляд золотых глаз. - Я всё ещё у тебя дома? – от долгого молчания его чудесный голос совсем сел и он сонно щурится, пытаясь приподняться. Сынхён чуть отодвигается от края постели, давая Дэсону возможность сесть. Ещё несколько дней назад он переодел его в светлую просторную тунику, открытую на шее, и теперь совсем терял связь между головой и ртом. Вообще без шансов. Его о чём-то только что спросили? Дэсон спускает босые ноги с кровати, вставая и чуть пошатываясь, Сынхён автоматом его ловит, хватаясь за крепкие запястья. Их кожа на самом деле смотрится невероятно гармонично – неописуемая бледность Сынхёна и его, пышущая здоровьем и силой, теплом, настоящей красотой, карамельная на вид и вкус. Дэсон лишь слегка отодвигает своё лицо, но взгляда не уводит, продолжает на него смотреть, зависнув. Сынхён смыкает руки на его спине, притягивая ближе к себе, вплотную. Думать в такой ситуации настолько сложно, что просто невозможно, и Сынхён перестаёт даже стараться. Жалкие миллиметры он сокращает за короткий выдох, слетевший с губ Дэсона, и смыкает зубы на нежной плоти, ощущая влажность и высокую температуру чужого горячего рта. Холодная ладонь касается затылка, заставляя Дэсона притереться ещё ближе, совсем рядышком, он немного ниже, и Сынхён, сжимая руки на талии и затылке до скрипа, заставляет чужое тело чуть приподняться навстречу, чтобы погружать свой язык было ещё удобнее. Вау – думает он, почти бестолково вылизывая чужой адски горячий рот. Мышцы под его пальцами литые, крепкие, Дэсон тёплый, его кожа как бархат и волосы пахнут как победа, как лучший приз. Сынхён не может перестать сжимать руки, не может остановить свой язык, который продолжает и продолжает и какого чёрта он не сделал этого раньше. На миг он приподнимает тяжёлые веки и видит, что Дэсон тоже закрыл глаза, что он упирается руками в чужую грудь совсем слабо и даже уже собирается обнять его. И ладно, если ещё четыре секунды назад он мог ещё что-то сделать, то сейчас – прости, Мино, – то сейчас нет, ноу, без шансов, сейчас он не может ничего изменить, ловушка захлопнулась, и хренов мудак Тэян победил, он победил Бога подземного царства. Он, блять, заставил его влюбиться. - Хорошо, - смущённо улыбается Дэсон, припадая ярко-алыми пухлыми губами (не рот, а мечта) к огромной кружке цвета чёрной ночи и делая глоток чая. Чая, где только Сынхён не искал его и чудом блин нашёл в своей столовой. – Получается, ты одолжил меня на некоторое время. Сынхён периодически отключается, как будто электричество пропадает, так и здравая мысля не долетает до его мозга, когда он смотрит на это прекрасное существо перед ним. Дэсон с удовольствием и аппетитом поглощает горячий ужин, слушает внимательно и улыбается так ярко и красиво, что его золотистые глаза превращаются в щёлочки и Сынхён клянётся, даже мысли о войне в такие моменты вызывают у него тошноту. Хочется обнять весь мир, так приятно внутри у него. - Да, что-то типа того, - он медленно меняет ноги местами, закидывая одну на другую, и продолжает пялиться, и пусть это невежливо, он не собирается прекращать. Говорить и пялиться одновременно – вредно, поэтому он делает это молча. - Так, когда я могу…? Наверное, Дэсону хочется на солнце, хочется на воздух, хочется прогуляться и уйти уже из этого супер-мрачного конкурса "помоги Сынхёну влюбить в себя живое существо", наверное, его уже ждут и ищут. Наверное, стоит попытаться его отпустить. Но Сынхён решает так не рисковать, и поэтому, поэтому он просто… - Может, посмотрим фильм? Переводит тему и делает вид, что всё нормально, живи тут. Фильм посмотреть не получается – вернее, они пытаются и Дэсон даже очень старается вдуматься, вникнуть в сюжет, смотрит в широкоформатный экран первые пятнадцать минут, жуя горячий сладкий попкорн, пока Сынхён чуть позади него смотрит на него. На его широкие плечи, шею, то, как его волосы касаются чуть выпирающих позвонков в вороте переодетой светлой футболки, потому что светлые тона ему так идут. Сынхён упёрся щекой в свою раскрытую ладонь и думает, как же сильно он влип. Он приготовил ужин, выискал где-то нормальную одежду, потому что я не собираюсь носить этот ужасный шёлк, достал попкорн, карамель и всё смешал и уселся в нагретой гостиной, перекрыв камин с искажающимися лицами несчастных душ, собираясь смотреть фильм. И, конечно же, он его не смотрел. Он протянул руку, касаясь твёрдого плеча в хлопковой ткани, на что Дэсон тут же чуть развернул голову, встречаясь с ним взглядом. Сынхён потянулся вперёд, проехавшись по гладкой коже дивана, обхватывая горячую шею пальцами и со стоном приникая губами к чужому рту. Дэсон неаккуратно отодвинул от себя миску с попкорном, и тот радостно раскидался по всей поверхности дивана. Целоваться с ним было так приятно, закрыть глаза, прикусить его губу и, зажав между зубами, потянуть на себя и услышать тихий смех вперемешку со стоном. Он вызывал желания, он вызывал пожар и огонь, он горячил и разогревал стылую кровь, и Сынхён вёлся, поддавался, позволял другому Богу властвовать у себя в Подземельях. У себя во рту, что уж там. - Мне нужно, - шепчет в перерывах между поцелуями, отвечая на чужие движения и позволяя рукам спуститься гораздо ниже спины, Дэсон. Он гладит чёрные волосы, мягко царапая затылок и пуская толпы мурашек по всему телу, и Сынхён волей-неволей вслушивается, пытаясь разобрать смысл слов, пока тянет хлопок вверх по крепкому торсу, желая поскорее обнажить шелковистую кожу. – Мне нужно подняться наверх. Это важно. Важно – сейчас обнажить это тело, искусать и испробовать, подмять и сжать всего. Глаза Дэсона горят золотом в темноте, в которую Сынхён их погружает движением пальцев. Всё летит мимо – и фильм, и попкорн, и разговоры. Он кусает высеченные ключицы, широким движением лижет кадык и сжимает в пальцах бедро, коленом раздвигая крепкие ноги. Дэсон ложится на спину, руками вцепляясь в его плечи и долго, на выдохе стонет, когда Сынхён забирается рукой в свободные брюки. Он думает – отпущу, когда буду уверен, что моё ко мне вернётся. Но никто, конечно же, не даёт ему этого сделать. Буквально спустя семнадцать часов, когда Дэсон едва засыпает, умотанный часами поцелуев, удовольствием и усталостью, к нему заваливаются несколько гостей без приглашения, и это не привычные Мино-Джиён, которые обожают доставать его время от времени, хотя да, Мино там всё же есть. Громовержец смотрит сурово, его молодое и красивое лицо выражает только серьёзность и желание всех и сейчас порешать, поэтому Сынхён не решается зло шутить и подначивать. Он даже не будет обижаться на него за то, что тот таскает непонятных личностей к нему домой без разрешения, ну что за манеры. Юный Бог Солнца смотрит на мрачные стены с недоверием, будто не верит, что действительно спустился так низко в прямом смысле. Рядом стоящая Деметра (ночной кошмар Сынхёна) почти пышет огнём, хренова зажигалка, думает Сынхён, мрачно уставившись на неё, иди и гори в другом месте. Встреча века, не иначе. - Я приходил к тебе ранее, - начинает Мино, как всегда, вырядившийся в костюм-троечку, в белоснежной рубашке, с видом занятого офисного работника и сильно задолбавшегося отца одновременно. – Дэсон у тебя. - Он пришёл добровольно, - пробует Сынхён. - Я его тут силой не держу, - давит он. - В чём вы меня тут обвиняете? – возмущается он. - Сынри здесь как свидетель, - хлёстко произносит Мино, на корню обрубая всё желание ёрничать и шутить. Бог Солнца, с сияющей кожей, белоснежными волосами и серыми-серыми глазами, настоящее олицетворение света и силы, одетый, как ни странно, в обычную чёрную кожанку и джинсы, выглядящий как подросток, скучающе смотрит прямо на Сынхёна. Смотрит и будто давит на мозоль, пока говорит; - Я видел, как вы с Богом Хаоса похитили его, ты был на своей колеснице, без твоих чёрных вороных коней я бы тебя не узнал. Ха-ха, молодец какой, всё-то он увидит и приметит. Ситуация была так себе, к нему заявились трое Богов, двое из которых с ним откровенно плохо ладили, и развязывать очередную войну ему не улыбалось. Он только начал спокойно жить и не тужить, почти рекорд, столько лет и зим он не пытался никого низвергнуть в глубины Тартарары, разве он не заслуживает поблажки. Если он сейчас вытурит их силой отсюда – их ему хватит и даже Мино тут ничего не сделает, пока они в его Подземельях – то точно нарвётся на очередную выволочку, после которой ему прибавят ещё с десяток запретов и правил. Не круто, в общем. Что за дискриминация, ну. Подумаешь, грешил в прошлом, пора бы уже всё позабыть. Его слова бы да Деметре в уши, ух. Из фиолетово-чёрных всполохов является его спасение и наказание, козёл, из-за которого всё и началось (да похить ты его – говорил он) и из-за которого Сынхён сейчас в полной заднице (да всё норм будет, чё ты – говорил он). Джиён преобразуется медленно и показушно, как и всегда, сначала лишь образ, лишь намёки на его точеную фигуру, на его дорогую и брендовую одежду, а потом и он сам, из клубов фиолетовых облаков, его тёмные глаза, светлая кожа, уверенное движение плечами. Чёрные волосы лоснятся от бликов света, создаваемые прибывшими гостями, и Бог Раздора первое время просто теряется под взглядами неожиданных спутников. - Что ещё за мстители общий… - начинает было он, кривя рот в довольной ухмылке, но вся его беззаботная весёлость сползает с него, стоит ему увидеть белоснежную макушку, и он тут же принимается совершать миллион и одну попытку сбежать. Сынхён, успевший заблокировать на время все входы и выходы, фыркает, видя, как Джиён стремится исчезнуть. – Пусти меня, по-хорошему, пока я не… - Ты, кстати, в этом тоже замешан, хорошо, что ты сам к нам пожаловал, тащиться за тобой в другое измерение не было никакого желания, - Мино снимает с себя пиджак, всем своим видом давая понять, что он тут надолго, уйдет, только если всё решится. А то, что не решится, он решит силой. – Итак, мои драгоценные, расскажите-ка своему папочке, как вы до этого докатились. Джиён мотает головой, глядя на него страшными глазами, которыми можно развязывать войны, но Сынхён впервые решает ослушаться этого придурка. И Сынхён рассказывает. Про то, что ему было дико скучно в своём подземном царстве, что из-за кучи разных законов специально для него к нему никто не заходит, что единственным, кто таскался туда, был Джиён, и что именно он предложил прогуляться и проветриться. Рассказывает про то, как он встретил домик Деметры и был покорён в самое сердце Дэсоном, про то, что решил сначала украсть его, а потом познакомиться, и да, он понимает, что поступил глупо, но сейчас никто Дэсона силой тут не держит и он волен уйти, если захочет. - Как странно, - говорит Сынри, глядя этими своими светлыми глазами, он сидит тише и дальше всех, как будто в споре не имеет никакого голоса. – Джиён прекрасно видел меня в тот день, видел, что я слежу за вами, и всё же позволил тебе совершить этот поступок. Разве он не должен был, не знаю, остановить тебя? Джиён изображает живой интерес к стенам и картинам, делая вид, что впервые их видит, делая вид, что вау чувак у тебя такой вкус, делая вид, что даже не участвует в разговоре, пока Мино не грозится запульнуть в него молнию-другую. Бог Хаоса быстро сдувается, выглядит почти виноватым, опускает вниз свою тёмную макушку и да, это прокатит с кем угодно, но не с Сынхёном и он не собирается прощать ему это. - Я же Бог Хаоса и Раздора, - бормочет он, не глядя на них, своим самым милым и непричастным голосом. – Мне по природе велено сеять везде конфликты. - Ах ты су… - Довольно! – Мино приподнимает руки, заставляя всех заткнуться, а хозяина дома сесть на место. – Для него отдельное наказание. Теперь ты, Сынхён, признай свою неправоту и верни Дэсона в мир живых. Начать войну – думает он, - не такая уж и плохая идея. Вытурить их всех, закрыть двери и никого не впускать. Дэсона не выпускать, звучит так сладко. Наверное, его лицо выражает крайнюю степень кровожадности, он готов пуститься во все тяжкие, опять стать тем самым непослушным Богом Ада, заслуживающим все эти ограничения. Чтобы всякие Богини не смели думать, будто он слабый и позволит ей тут ставить свои условия. Повспоминать свои прошлые деяния, когда он мог сжигать целые нации, развязывать войны и на пару с засранцем Джиёном сеять всюду ужас и кошмар. Поэтому он, вопреки предупреждающему взгляду Мино, уже догадывающемся о мыслях своего брата, собирается сказать своё твёрдое «нет» содействиям закону и правилам. Собирается, но… - Сынхён? – сонно бормочет Дэсон, поднимаясь по каменным лестницам из спальни, в которой он оставил его. – Ох, Повелитель Молний, не ожидал что… Дэсон застывает в лёгком поклоне, безумно милый со сна, с красными и припухшими губами, не знающий, что происходит, его мама тут же сгребает в объятья, перелетев через всю гостиную одним махом, сильно прижимая к себе, потираясь своим носом об его. Сынхён немного подвисает от того, как это мило и круто выглядит со стороны и думает, почему он сам этого не делал и чешет свой нос. - Милый! – она расцеловывает сына и всё не может наплакаться, продолжая ронять слезинки. – Я так переживала, так искала тебя, если бы не Сынри, если бы он не увидел, мой дорогой, моё золото…! Сынхёну хочется подойти к ним – и хватит, ну, верните его назад, ему же, наверное, холодно. Спрячься где-нибудь, не показывайся, я их сейчас быстро разгоню. - Больше это зло к тебе не прикоснётся, с нами Царь Богов, он ничего нам не сделает, - бормочет она ему в ухо, целуя загорелые щёки и скулы. - Мама, постой, - Дэсон выбирается из тёплых рук и смотрит на Сынхёна, с болью наблюдающего за ними. Смотрит и совсем тепло улыбается, как будто подбадривая.– Меня не похищали, я сам пришёл сюда. Добровольно. - Но Сынри всё видел! - Неужели? – Дэсон встречается глазами с Богом Солнца и с мгновенье не отпускает его взгляд. - Мне, - тихо начинает Сынри, покашливая. – Мне могло и показаться. И в возникшей тишине Мино стонет несчастным раненым бизоном. - Так ты знал, да? – Сынхён ласково отводит густые волосы назад, чтобы открыть драгоценное лицо и вглядеться в эти дофига умные глаза. – Знал, что я на самом деле тебя похитил и держал в плену сна? - Я услышал ваш разговор, - Дэсон позволяет чужим рукам обхватить своё тело, уже привычно прижимаясь к родной прохладе. – И понял, что если не вмешаюсь, то вы с моей мамой не поладите. - Мы и так не ладим, солнышко. - Это только сейчас! – Дэсон смеётся, тепло потираясь крупноватым носом о чужой подбородок. – Я не хочу, чтобы вы ругались. - Боюсь, ты немного опоздал, - шепчет Сынхён, укрывая своё сокровище в руках. Какое бы решение не приняли там, на Олимпе, у него свои условия, по которым он готов пойти на уступки. - Это чтобы ты ко мне вернулся, - бормочет Сынхён, обхватывая Дэсона за затылок. На его ладони зёрна спелого граната, полные сока и сладости. Дэсон смотрит на него мерцающим взглядом золотистых глаз, по-настоящему потрясающее зрелище, никуда бы не отпускать и пялиться, пока глаза не вытекут. – Съешь их, и ты навсегда станешь моим. Только так я согласен отпускать тебя в мир живых. Другие условия я не приму. Он не хочет давить, но такова правда – либо так, либо он пойдёт другим путём, разорвёт все связи с другими Богами и перестанет с ними сотрудничать. Ну, в общем, будет дуться и капризничать, чтобы вернули то, что ему принадлежит. Ну и, возможно, самую малость пакостничать. Дэсон съедает зёрна с чужих рук без сомнений, ни мгновенья не колеблясь, слизывая остатки сока, и, улыбаясь, отвечает на мягкий и благодарный поцелуй. - Деметра должна помогать людям с урожаем, поэтому, принято решение, что Дэсон будет с ней весной и летом и в первый день осени он возвращается в Подземный Мир. Мино выглядит откровенно задолбавшимся и вызывает желание его пожалеть. Он скручивает тонкий лист в свиток, оборачивая его алой лентой и вручает Деметре, как наставление, чтобы та не смела нарушать закон. Сынхён свой экземпляр закинул в стопку таких же, в которых значатся куча разных нельзя и никогда даже думать не сметь… В общем, всё как всегда. - Неужели всё закончилось, - бормочет Джиён, разминая затёкшие от долгого сиденья мышцы, собираясь тихонько слинять. - Для тебя всё только начинается, - тоном, не терпящим возражений, произносит Мино, скрещивая руки на могучей груди. – Ты целый месяц будешь совершать исключительно добрые поступки, и предотвращать любые конфликты, возникающие вблизи тебя, из-за тебя с тобой или с теми, кого ты знаешь. Джиён бледнеет на глазах, буквально на пару тонов и почти падает к чужим ногам. - Нет, как я могу, это может меня убить! - Джиён, ты бессмертный, хватит разводить драму!- Мино в раздражении вскидывает руку и молния послушно ластится к его пальцам, готовая поразить любого непослушного, посмевшего идти против его воли. – Не заставляй меня тут грешить! Сынхён отпускает загорелые пальцы, влюблённо изучая черты чужого лица, отпуская того, кто прочно поселился в его сердце. - Увидимся с первыми золотыми листьями, - обещает Дэсон. – Это всего через несколько недель, не грусти. - Я и не грущу, - храбрится Сынхён, вскидывая подбородок. Подумаешь, всего несколько недель. Он даже не успеет соскучиться. - Ах не грустишь, - кивает Дэ, отходя на шаг. – Тогда, можно эту осень ты пока без меня, а? - Нет-нет, я же пошутил! Ну что ты сразу… Дэсон счастливо улыбается, потираясь макушкой о твёрдый подбородок, вжимаясь в прохладные объятья.***
- Вот же гады, счастливые, а мне что, месяц страдать фигнёй, разве это честно? Тоже мне, справедливый Царь Богов, знает же, что мне нелегко сопротивляться своей природе. - Ты сам виноват, - улыбается Сынри, усаживаясь возле недовольного Бога Раздора. – Нефиг было так хулиганить. Джиён тут же вскакивает, тушуясь, и, смущённо извиняясь, исчезает в своих излюбленных клубах фиолетовых облаков. Он всё также не может смотреть в эти светло-серые глаза без блеяний и красных щёк.