***
Если спросить Пак Чимина, девятнадцать лет, какой у него личный топ ненавистно-неловких моментов, он даже ни на секунду не зависнет, выпалив что-то в духе «когда иду выбрасывать мусор в бак на улице, а тут мне такое «доброе утро» со стороны соседнего дома». Или, например, «сижу я, наблюдаю, как Мин Юнги в очередной раз кого-то трахает, кончаю в лучших традициях, а через пятнадцать минут — звонок в дверь, а там эта рожа бесстыжая, соль ему, блять, нужна, да пошёл ты на хуй, мразота». Ладно, на самом деле, возможно, он замнётся как целка и по итогу выродит из себя что-то вроде: «ну, наверное, когда мой одногруппник Тэхён вылил на меня какао в столовой». Чимин, на самом деле — магнит для всех неловких моментов этого мира, будь то действительно пролитое на белую толстовку горячее какао или, прости, боже, смущающие, но необходимые вопросы по принципу «ты подготовился к сексу?» с ответом «да», но последующим осознанием, что ни хрена не сраное «да» и спасибо, что Чимин всегда использует резинку. Когда он анализирует свою жизнь (зачастую это происходит глубокой ночью, когда сон не идёт, а мозг подкидывает все самые неловкие моменты, что происходили с ним, когда ему было десять, пять, три года, как только он родился, блять), в голове невольно появляется образ знаменитого интернет-мема, где нарисован сам создатель, который говорит: «а теперь добавим немного невезения» с последующим: «упс». Чимин — это тот самый человек, которого вы никогда не пропустите. Это именно его собьёт с ног торопящийся незнакомец, это именно он наступит на собачье дерьмо, поскользнётся на банановой кожуре, скажет слово «фрикция» вместо «функция», стоя у доски, а на защите проектов нервно пошутит так, что ответом будет тишина. Именно он в свои восемнадцать встретит свой маленький краш впервые, стоя сонным и раком в растянутых домашних шмотках у мусорного бака и собирая мусор из порвавшегося пакета. Именно его маленький краш скажет именно ему: «здравствуйте», именно в тот момент, когда руки Чимина будут вонять какой-то непонятной хуйнёй, и именно Чимин поднимет голову, чтобы нахер ослепнуть, и, собственно, вкрашиться по самые уши, ибо Мин Юнги в их первую встречу выглядел просто космически. Нельзя сказать, чтобы он выглядел по-другому во все те временные отрезки, когда Чимин его видит, если честно. Но тогда он был просто бомбезным в этом своём сером пальто, с белыми волосами и чёрным шарфом. Чимин же походил на дерьмо. Да и пах соответствующе. Впрочем, ничего нового. …Система даёт сбой, когда тем же вечером мама говорит, что, да, Мин Юнги — это сын её подруги, и именно с их семьёй она проводила долгие часы на телефоне, готовя к переезду из Тэгу в Пусан. Сын её на этом моменте внутренне сжался, ибо матушка — та ещё любительница сравнивать его с куда более успешными детьми её подружек, но… на удивление, этого не произошло. Мама только вздохнула и добавила, что Чимин на него ни разу не похож… слава богу. Почему «слава богу», Чимин, что уж греха таить, не понял и по сей день. Подумаешь, устраивает посиделки: подружка у мамы — леди занятая, а потому девяносто процентов времени её отпрыск, старше Чимина на два года, проживает в одиночестве. Посиделки эти ни в коей мере не похожи на то, что обычно описывают комедийные фильмы, нет. К Юнги просто заваливается один шумный визгливый дружок и другой такой же, только долговязый и очевидно неловкий. Подумаешь, трахает всех, кого не лень, устремляя к нулю демографию их страны и процент гетеросексуалов, но мама Чимина об этом знает навряд ли, ибо с первого этажа, где находится её спальня, не видно ни хрена (он проверял). Эта тайна — она только на них двоих. Ладно, на одного. Окей. — Чимин, ты слушаешь? — Тэхён машет перед его глазами рукой, привлекая внимание. Чимин определённо не слушает, но, к сожалению, надо. Тэхён является ответственным за проект и часто толкает умные вещи и даже сейчас, набив щёки рисом, являет собой образец внимательности — к слову, неожиданный, потому что обычно у одногруппника шило в заднице, но здесь он, очевидно, решил прибегнуть к простому методу непрерывного изнасилования аккурат в мозг. Тэхён определённо хочет высшую оценку за проект. — Чтоб ты понимал, у меня может слететь стипендия, а если у меня слетит стипендия, то мой отец сделает так, что с меня слетят штаны и будет очень здорово, если он пройдётся по моей жопе ремнём, а не чем-то похуже, если ты понимаешь, о чём я! — а вот и ответ. Чимин уныло кивает и, подчиняясь, послушно открывает поисковик, дабы найти текст девятой статьи японской Конституции, но мысли, в лучших традициях, крутятся где-то меж тех двух домов, что стоят до неприличия рядом. Сегодня пятница, а по пятницам Юнги обычно устраивает эти свои прекрасные посиделки: возможно, чиминовы совесть и целомудрие сегодня не будут кричать иерихонской трубой при виде стыда и срама в окне спальни, что напротив его собственной. Возможно, кому-то не придётся сегодня вытирать член влажными салфетками и застирывать домашние шорты в области паха; а ещё этот кто-то определённо воспользуется передышкой и проведёт вечер с пользой (с девятой статьёй Конституции Японии? за выпиской цифр, что формируют собой торговый оборот между двумя странами на сегодняшний день? в общем, сука, займётся, наконец-то, учёбой?).***
…— Он издевается. Нет, с чиминовой психикой всё абсолютно нормально… было до прошлого года. Чимин никогда не разговаривал с собой, с ручкой, тетрадью, двумя трахающимися парнями через два слоя стекла и небольшое расстояние между домами, зная, что ответа он не дождётся. Однако жизнь — чертовски странная штука, и иногда ты начинаешь делать такие странные вещи, о которых ранее никогда бы и не думал. Например, смотреть порно вживую. Например, чувствовать, что у тебя снова стоит. Например, обращаться к собственному компьютеру с болью в голосе и думать о том, почему вся его жизнь теперь подчиняется установленному сексуальной жизнью Мин Юнги распорядку. У Мин Юнги снова секс этим вечером: нет, это не было в новинку или, например, как-то удивляло. Чимин просто хочет зайти к соседу в гости и задать ему пару вопросов (например, почему бы вместо подоконника не использовать кровать, там ведь, говорят, намного удобнее?), только сейчас, позорно кончит в кулак, ибо сопротивляться зову тела сегодня нет ни сил, ни желания. Он смиряется с собственной ущербностью и премиленько дрочит на открывающееся глазу действо, как подросток, у которого никогда не было ничего, кроме влажных фантазий. У Мин Юнги снова секс, и его влажные светлые волосы откинуты назад, открывают лоб и прикрытые в сладкой истоме глаза, а губы, что томно зажимают палец очередного мальчика, будоражат всё чиминово существо. Чимин пунцовеет под цвет волос, позволяя себе сладко и позорно выдохнуть, очерчивая большим пальцем головку члена, втирая в кожу вязкую каплю смазки, но оторвать взгляда не может. Потому что Юнги там резко подаётся бёдрами вперёд, вцепившись в запястья любовника, насаживает его на себя как ту резиновую куклу, которую Чимин такими темпами скоро, блять, закажет. В общем, Мин Юнги здорово. Наверняка очень приятно, но у двигающего в рваном ритме рукой Чимина к нему сейчас есть ещё один насущный вопрос: на дворе вечер, у него ярко включён свет и, если открыть глаза, можно смело заметить его образ в окошке напротив. Таким образом, собственно, возникает нечто риторическое, но от этого не менее важное: Юнги комфортно? Очевидно. Закусив губу и откидывая голову назад, он делает ещё один резкий толчок и, очевидно, кончает внутрь своей новой пассии: этот чёртов рот приоткрывается в беззвучном крике блаженства и, если постараться представить, то можно физически услышать этот самый прекрасный на свете звук. Чимин тоже толкается в свою ладонь сильно и аритмично, чтобы через пару фрикций испачкать кулак с задушенным криком и уткнуться лбом в поверхность стола, невидяще рассматривая белёсые капли по пальцам и ещё тёмно-красный от притока крови ствол. В этом их с Юнги разница: тот, когда кончает, стонет бесстыдно и наверняка похотливо, возможно, даже с лёгким порыкиванием. Чимин же всхлипывает и скулит как течная сука. Но, как говорится, не то чтобы это было открытием.***
Нервы трещат по швам спустя неделю. Неделю, на протяжении которой у Юнги было три жарких коитуса, у Чимина — шесть стыдливых оргазмов, две защиты проектной работы и один возмущённый Тэхён, который «что с тобой происходит?», «ты влюбился, что ли?», и Чимин не может ничего ему ответить, потому что влюблён давно и безбожно, да вот только спустя год подошёл к опасной черте, той самой, когда шарик спокойствия внутри разрывается с громким хлопком, совсем таким же, с каким грохочет выдвижной ящик его письменного стола. Стола, что стоит у самого окна. Стола, который слышал уже столько тихих стонов и хныканья, сколько ни одному порнорежиссёру не доводилось за всю свою блистательную карьеру. Нервы трещат по швам спустя неделю. Неделю, на протяжении которой было «доброе утро» и широкая улыбка дёснами на тротуаре, чёрная толстовка с большим карманом, в которой были спрятаны такие умелые, Чимин-то уж знает, руки, серьга до плеча в левом ухе и беспроводной наушник — в правом. У Чимина за этот короткий временной промежуток обнаруживается один небольшой кинк, потому что Юнги покупает себе новые солнцезащитные очки, и они так ему идут, что хочется отсосать ему прямо здесь, у всех на глазах, чтоб, сука, неповадно было. Или дать в морду — по той же причине. Юнги напоминает ему большого хищного кота. Вроде и вежливо дружелюбен, вроде бы и красив, скотина, но за версту веет этим «осторожно, высокое напряжение». У Чимина по Юнги руки трясутся и в горле сухо, а ещё по Юнги плакать хочется и просто, чтоб трахнул. Поэтому, да, в следующую же пятницу, утром, Чимин не выдерживает, ящик стола грохочет, а на столе прямо перед ним лежит скотч и девственно-чистый лист формата А4, на котором спустя пять минут красуется большое, красивое «закрывай шторы, мать твою». Чимин это нехитрое послание клеит буквами к другому окну, ибо знает, как часто Юнги высовывается из него, чтобы перекурить (особенно, после секса или с чашкой кофе утром), поэтому не сомневается ни капли, что рано или поздно оно найдёт своего адресата. Выбеленного, стройного, скуластого, невозможного. Чимин это нехитрое послание клеит и испытывает непреодолимое ликование вперемешку с щемящим чувством тоски: «кина» больше не будет, но у него за этот год уже скопилось множество годно отснятого мозгом материала. Чимин это клеит, а, вернувшись с пар домой днём застаёт уже привычную глазу картину на подоконнике дома напротив, где Юнги снова активно и бурно занимается сексом с очередной своей страстью, и это, сука, неожиданно так, что у Чимина просто слов нет. Как оных и не находится, когда, остаток дня помедитировав на кровати с книгой и стараясь не думать, он подходит к окну, бросает взгляд на соседское и видит приклеенный лист бумаги, на котором написано… «Я надеюсь, тебе понравилось, как и всегда?»***
— Ты точно в порядке? — Тэхён делает глоток пива, окидывает взглядом и остаётся, очевидно, в крайней степени неудовлетворения. Чимин же кивает мужественно, но у самого руки дрожат неимоверно, а ещё жить не хочется после такого. У Чимина, знаете ли, почти что истерика. У Чимина планеты с орбиты съехали и закрутились в обратную сторону, а ещё жизнь слегка подкосилась, потому что нельзя быть столь невозможным, Мин Юнги. «Я надеюсь, тебе понравилось, как и всегда?» — или как ввести внутривенно в Пак Чимина смертельную дозу чего-то такого, после чего он точно прежним не станет и облегчённо не вдохнёт. Юнги знал. Знал, но продолжал почему-то, и Чимину хочется зажмуриться и разбить свою голову так эпично и смачно, как никогда до этого. Поэтому он вливает в себя всё больше и больше того, что пьянит, разбивает мысли из кучи на абстрактные составляющие и на недоуменные взгляды лишь только отмахивается. Сегодня он может позволить себе напиться: матушка всё равно уехала в Тэгу к подружке на все выходные, и он не словит пару возмущённых взглядов вечером и с десяток лекций с утра. Сегодня Чимин будет в дерьмо, силясь переварить то, что сосед, по которому внутренности узлом скручивает, давным-давно заметил его небольшое вынужденное… хобби. Но это ничего, решает Чимин, выходя из подъезда Тэхёна и садясь в такси. Ничего, утешает себя, заворачивая на нужную улицу, просто непонятное недоразумение. В конце концов, Юнги сам виноват. Нельзя быть таким охуенным и трахать других людей (но не Чимина) прямо на подоконниках, особенно, если окна твоей спальни выходят прямо на окна других людей, решает Пак, хлопая дверцей машины и тяжело вздыхая, когда та уезжает дальше по улице. Немного догонится дома, ляжет спать, проснётся с головной болью и… — Привет, — раздаётся ебучее сзади и он почти что, сука, трезвеет от таких поворотов, потому что, ну, разумеется, кто бы мог подумать, вау, какая встреча, вот это неожиданность. Сглатывает нервно, чтобы развернуться на ватных ногах и увидеть чёрта во всей красе: сонного, встрёпанного, но с хитринкой в узких тёмных глазах. — Привет, — выходит невнятно: язык заплетается. Возможно, от количества выпитого. Или, быть может, от этого плотоядного взгляда, что мажет по нему с ног до головы, он не уверен. Ни хрена ни в чём не уверен теперь: было время, когда он думал, что сидит себе, гоняет лысого втихаря, а тут тебе всякие «тебе понравилось» и «как и всегда» и прочее такое, о чём Чимин мечтал только в самых своих смелых фантазиях. Ну, как, смелых: обычно вся его смелость кончалась на том этапе, который «привет», дальше в их воображаемых отношениях он никогда не заходил. По ходу, оч-чень зря. — Откуда едешь? — буднично интересуется белосоволосый демон, прокручивая в пальцах сигарету, которую ещё не успел прикурить, и не будем называть имён, но кто-то из них двоих залипает на этом движении как влюблённая тёлка. — От друга, — почему-то отвечает Чимин. Это всё выглядит так, будто они с Мин Юнги, сыном маминой подруги, уже давно и хорошо если не дружат, то однозначно приятельствуют, а ещё у соседа вид такой, будто где-то проходила какая-то отпадная тусовка, на которую Пак сам пошёл, а его почему-то не взял. Почему-то очень хочется сказать в своё оправдание, что у них с Тэхёном тусовки так себе, да и вообще Тэхён сам по себе периодически так себе, особенно, когда проливает на него горячий какао. Но, вроде бы как, Чимин свою эстафету уже передал, и теперь вовсе не его очередь вставлять неловкую фразу в этот странный, невнятный диалог, который ничего хорошего определённо для его психики не сулит. Возможно, он даже впадёт в депрессию. Или подрочит: отснятого материала-то жопой жуй. — Это прикольно, — говорит ему его личный ёбаный идол. Не ёбаный. Но Чимин, в общем-то, за, только не знает, как преподнести эту информацию так ёмко и чётко, чтобы собеседник не покрутил у виска указательным пальцем. Хотя, с другой стороны, это у него, Пак Чимина, должно быть к этому Мин Юнги целое море вопросов. Оно и было собственно, да вот только внепланово засохло, стоило его крашу к нему обратиться и даже не соли попросить, а вот просто так: от «привет» до «это прикольно». — Ты пьян, — говорит ему Юнги, нарушая эту робкую последовательность дебильных фраз в диалоге. — Ага, — отвечает Чимин так, чтобы диалог в тупик не зашёл ни в коем случае. — Почему? — интересуется эта мразота. — Потому что ты меня заебал, — неожиданно честно отвечает Пак, но и остановиться не может. — Точнее, не заебал, но было бы неплохо, конечно. И понимает, что за хуйню сморозил вот прямо сейчас, чтобы застыть в ужасе и понадеяться, что земля под подошвой сейчас оп — и разверзнется, утягивая его в самые адские пучины, хотя Чимин уже начал методично жариться на вертеле стыда после таких слов. — Да, — говорит Юнги, неожиданно посылая ему кривую улыбку и откидывая измочаленную сигарету в сторону. — Я тоже так думаю. Чимин показывает ему большой палец. А потом до него сквозь призму пелены алкоголя доходит смысл услышанного и, кажется, челюсть со стуком падает наземь. Жёлтый. Юнги наклоняет голову, посылая ему озорную улыбку. Тянется пальцами к его толстовке, а потом цепляется за плотную ткань и тянет на себя, чтобы впиться в губы поцелуем. Красный. Красный, блять, красный, Чимин, просто проснись, пожалуйста, ты, кажется, снова кончил во сне. Но вот только это не сон, а суровая реальность, в которой Мин Юнги его, Пак Чимина, целует, а он почему-то неожиданно для себя стонет тихо и льнёт навстречу испуганным зайчиком, обхватывая руками за тонкую шею. В которой Мин Юнги раскладывает его на его же кровати, нависая сверху и прерываясь только на то, чтоб вдохнуть или сорвать с Чимина толстовку. Острое его колено — между послушных чиминовых ног разведённых, у последнего же сердце так шарашит, что просто пиздец и вот-вот на грани сердечного приступа, потому что ну не бывает же так. Ни в каком, даже самом лютом порноромане, которые так любит его драгоценная мамочка, не было такого сценария, когда один парень дрочит на другого втихаря, а тот на подобное не то, что не обижается, но ещё и активно приветствует поцелуями по шее вниз, укусом в ключицу и многими разными другими охрененными вещами, от которых член в джинсах принимает перпендикулярное полу положение. Юнги охрененно целуется. И столь же охрененно делает минет без намёка на то, чтоб подавиться, позволяя трахать себя в глотку и цепляться за эти — вау — белые волосы. И трахается тоже просто божественно, Чимин на себе ощутил, когда кончал третий раз за ночь, срывая голосовые связки и цепляясь за чужие острые лопатки. А съёбывается поутру так вообще, как настоящий профессионал. …—…совершил каминг-аут, представляешь?! Сказал, мол, влюбился и жить не могу, — говорит вернувшаяся в субботу днём мама, подкидывая блинчик на сковородке. — И всё же как хорошо, что ты на него ну ни капли не похож, верно, Чиминни? Бедная Миун! Внуков теперь точно не будет! Чимин маму любит и расстраивать не хочет, поэтому просто лишь уныло кивает, допивая свой чай, чтобы потом подняться к себе, потому что реферат по корейской литературе точно сам себя не сделает. Но стоит только подойти к письменному столу и кинуть по привычке взгляд на окно соседнего дома — к слову, заштореннное — как замирает. Потому что белый листок. Потому что «как насчёт кофе?». «Да, мам, как же хорошо, что не похож», — думает, приклеивая к стеклу положительный ответ. Совершенно.